История русской церкви

Таковы основные направления русского сектантства после 1861 г. Было немало других сект, многие из которых существуют до сих пор, но все они примыкают к описанным. Белоризцы примыкают к «библейским христианам», и все секты этой категории, подобно баптистам, адвентистам и «Новому Израилю», постепенно превращаются в крестьянско-буржуазные организации; зосимовцы, новоштундисты, пашковцы, наконец, толстовцы с их проповедью уничтожения всей культуры, созданной денежно-хозяйственным развитием, и возвращения к личному труду на натурально-хозяйственной основе примыкают к первоначальному южнорусскому штундизму. Для всех этих сект характерна одна черта: все /401/ они опираются на субъективно понимаемую Библию, а не на духовное откровение. Можно считать традицию шаманизма окончательно изжитой в сектантском религиозном быту. Она уже не властвует над массами, оставаясь уделом отдельных экзальтированных личностей и узких групп. Развитие буржуазного общества принесло с собой книгу, и стало уже немыслимо успешное выступление проповедников духовного откровения. Вместе с тем исчезли и практические попытки возродить коммунизм первоначального христианства. Восстановление «божьей правды» стало мыслиться как дело будущего и дело самих людей.

Наконец, надо добавить, что в конце XIX в. появились и чисто паразитические спекулятивные секты. Таковой была секта иоаннитов, вожаки которой использовали славу о чудесах, совершавшихся якобы протоиереем кронштадтского собора Иоанном Сергиевым, и основали секту, воздававшую Иоанну божественное поклонение как «самому господу Иисусу Христу» и даже как самому богу. На легковерии темной мещанской и крестьянской массы организаторы секты и сам Иоанн грели руки и имели весьма приличные доходы. С этой сектой синодские верхи церемонились, ибо Иоанн пользовался репутацией святого и в императорском дворце.

Мы закончим наш обзор одной сектой, которая не укладывается в категорию мелкобуржуазного сектантства на основе первоначального накопления, но связана со стихийным ростом революционного движения. Когда в 90-х годах XIX в. вместе с ожесточением эксплуатации, обострением безземелья и черной политической реакцией стало оживляться революционное движение, оно нашло себе отражение среди крестьянства в одной секте, окрашенной ярким антимонархическим и антицерковным духом. Это была секта еноховцев, возникшая в 1896 г. в Царевском уезде Астраханской губернии. По-видимому, религиозное брожение там было и раньше; повод к образованию секты дала знаменитая ходынская катастрофа на коронации Николая II, при которой погибло несколько тысяч человек. Еноховцы возродили старые эсхатологические ожидания. Через три с половиной года, учил основатель секты Андрей Черкасов, будет кончина мира, ибо все «знамения» уже произошли. Пришли Илия и Енох, первый — в образе Иоанна Кронштадтского, второй — в образе священника села Дубовки Николая Благовещенского, очень популярного среди тамошних крестьян /402/ и благоволившего к Черкасову. Антихрист также явился — это Николай II, который взорвал миной Александра II, отравил Александра III и убил при коронации 30 000 человек; он же покорил себе всю православную церковь, прельстив ее митрополитов, архиереев и священников крестами и орденами. Антихрист-царь притесняет и усмиряет народ, а духовенство ведет народ к верной гибели; поэтому, чтобы спастись и избежать печати антихриста, надо уйти из православия и слушать только Илию, Еноха и Черкасова, считавшего себя воплощением апостола Иоанна Богослова. Ссылка Черкасова и других проповедников секты и лишение сана Благовещенского не остановили ее распространения, и в короткое время почти весь Царевский уезд ушел в секту. Конец света в 1899 г. не пришел; но это не обескуражило сектантов. Напротив, всю вакханалию правительственного террора 90-х и начала 900-х годов, последовавшую затем японскую войну, а также карательные экспедиции и массовые казни после разгрома революции 1905 г. еноховцы объясняли действиями антихриста.

Революция 1905 г. произвела новый сдвиг в области религиозных исканий. Сначала ее влияние в этой сфере было чисто разрушительным: божество временно исчезло со сцены в качестве режиссера трагикомедии жизни даже в представлениях косного крестьянства. Но когда революционная волна спала, сектантские искания возобновились с новой силой. Аграрно-буржуазная реакция повлекла за собой усиленную пролетаризацию крестьянства, перепутала все деревенские отношения и взбудоражила мысль крестьянина так, как никогда не могла сделать эмансипация. Оживлению сектантского движения способствовал также манифест о веротерпимости, поставивший на легальное положение все секты, кроме «изуверных» (хлыстов и скопцов), и пытавшийся купить их предоставлением их наставникам прав по регистрации актов семейного и гражданского состояния. Особенный успех выпал на долю «библейских христиан», или «евангелистов», как они стали себя называть, а также баптистов и адвентистов. Старообрядчество, как мы уже видели в предшествующей главе, став на легальную почву, сделалось также чрезвычайно опасным конкурентом синодской церкви, которая и без того переживала тяжелый кризис. К последнему мы теперь и обратимся. /403/

Кризис государственной церкви

Паразитизм церковной экономики

Шесть с половиной десятилетий, в течение которых дворянское самодержавное государство просуществовало после ликвидации его крепостнической базы, были, в сущности говоря, эпохой его последних судорожных усилий в борьбе за существование. Подтачиваемое быстрым ростом промышленного и банкового капитала и потрясаемое периодически вспыхивавшими и все усиливавшимися революционными движениями пролетариата и крестьянства, оно быстро шло к неминуемой гибели, увлекая за собой и все те общественные слои, и все те учреждения, которые были с ним органически связаны. Церковь была одним из таких учреждений; эпоха после 1861 г. для нее является также эпохой безысходного кризиса. Она была обречена, гак же как и командовавшее ею государство. Некоторые наиболее проницательные ее деятели сознавали это уже в 60-х годах. Мы уже видели, как дрожал в 1861 г. митрополит Филарет. Несколько позже И. С. Аксаков уподоблял церковное тело трупу, в котором составные части — клир и миряне — соединены лишь насильственно и механически, сшиты на живую нитку, охвачены деморализацией и грозят окончательно разъединиться; Аксаков звал к церковной реформе, надеясь ею спасти религию и церковь, но не уяснял себе всей безнадежности этого предприятия при обреченности самодержавия.

Критическое положение церкви обнаруживается прежде всего в ее экономической базе. Паразитические черты церковной экономики во второй половине XIX в. приобретают особенно неприглядные черты. Церковь тянется вслед за веком к капиталистическому накоплению, но /404/ совершает это чрезвычайно уродливым образом и в конечном итоге «работает» не столько на себя, сколько на государство. Лишь немногие церковные учреждения имели крупные земельные угодья. Из 2 300 000 десятин земли, принадлежавшей церкви в 1910 г., около 1 500 000 десятин составляли мелкие наделы сельских церковных приходов, обрабатывавшихся церковным причтом чисто потребительским образом, и только около 800 000 десятин принадлежало архиерейским домам и монастырям и эксплуатировалось с целью извлечения прибыли. Эти 800 000 десятин составляли, однако, всего 0,1 % землевладения России в это время. Столь же немногочисленны были и другие коммерческие предприятия церкви. Только крупные монастыри, вроде Троицкой, Александро-Невской и Киево-Печерской лавр, имели свои лабазы, лавки и большие доходные дома. Другие монастыри либо совсем не имели никаких предприятий, либо имели мельницы, пристани, лавки на базарах и другие подобные мелкие доходные статьи [93]. Главными источниками существования всех церковных учреждений были казенные кредиты и доходы от чисто религиозных операций, т. е. от эксплуатации обращавшихся к церковным учреждениям верующих. Но так как казенные субсидии в конечном счете восходили к тем же народным копейкам, то церковь жила высасыванием соков из народного организма, не давая ему в обмен никакого эквивалента в форме реальных хозяйственных благ. Беспристрастные цифры характеризуют эту сторону дела самым определенным и неопровержимым образом. Состав клира в 1913 г. слагался из следующих элементов: 148 архиереев (66 епархиальных и 82 викарных), 92 123 монахов и монахинь и причта 41 270 приходов, т. е. не менее 125 000 клириков, а с семьями не менее 500 000 человек. Из этой «армии» архиереи были лучше всех обеспечены от казны. Все они получали жалованье в размере от 1500 руб. в год для викарного архиерея и от 4000 до 7800 руб. для епархиального архиерея. По смете 1916 г. предполагалось к выдаче архиерейского жалованья всего 957 474 руб. Но кроме этого все архиереи имели значительные доходы от монастырей, в которых /405/ числились настоятелями, от прибылей предприятий архиерейских домов и от так называемых епархиальных сборов. Так как под свое настоятельство архиереи отбирали наиболее богатые монастыри и так как архиерейские дома не в пример монастырям были богаче обставлены доходными угодьями, то некоторые архиереи получали добавочные огромные доходы, как, например, киевский митрополит, получивший в 1909 г. 49 307 руб. Как мы увидим ниже, львиная доля этих доходов поступала за счет «паствы», которую стригли в пользу архиереев монастыри и приходские причты.