Живые и мертвые (Живые и мертвые, Книга 1)

"А теперь, когда кончится тревога, выйду и все-таки найду этого Юферева..." - думал он сквозь уже навалившийся на него сон.

- Подвиньтесь немножко, - услышал он женский голос, - я ребенка положу!

Он подвинулся, не открывая глаз, и услышал, как рядом с ним положили сладко посапывавшего ребенка.

- Вчера девятый таран был над Москвой, - сказал мужской голос.

- Это же надо, чтобы самому с самолетом - в самолет!

- Вот уж именно, смертию смерть поправ, - ответил третий голос.

А женский, молодой, восторженный, перебил:

- Все бы отдала таким людям!..

- Отдать можно, брать им недосуг, - отозвался кто-то.

Кругом заговорили о таранах, этот разговор волновал всех.

- Немцы не так теперь нахально летать стали, - сказал громкий бас, и все согласились с этим замечанием.

- Верно, верно, не так...

- Это после таранов.

- Боятся таранов...

Мысли Синцова, уже и так полусонные, запутались окончательно; ему показалось, что он летит куда-то. С этим ощущением полета он и заснул, последним усилием подняв голову с колен и откинув ее к стене.

Проснулся он оттого, что кто-то мягко толкал его в плечо:

- Товарищ, а товарищ...

Он открыл глаза. Метро было почти пусто, только кое-где виднелись одинокие фигуры. Молодая женщина, скатав матрасик, увязывала его бечевкой. Рядом с ней стоял пятилетний паренек в ушанке.

- Это я вас толкала, вы извините, - сказала женщина, - но вы так долго спали со вчерашнего дня, и я подумала, может, вы работу проспите...

- Да, да, - вскинулся Синцов. - А что... а сколько времени?

- Да уже семь.

- Семь?!

Он удивленно посмотрел на нее и только теперь понял, что проспал ночь напролет.

Прошли ровно сутки, и Синцов стоял снова перед тем же самым зданием райкома. В половине окон вылетели стекла, их забили фанерой, выкрашенной под цвет стен. Наискосок от райкома четырехэтажное здание было срезано как ножом.

Синцов пришел сюда прямо из метро и потому, что его потянуло сюда, и потому, что у него были основания: Елкин сам велел ему зайти еще раз, если он не найдет Юферева. Он не нашел вчера Юферева и вот пришел сюда еще раз. Он открыл дверь в вестибюль. Милиционер сидел на прежнем месте, только щека и глаз были у него забинтованы. "Наверное, поранило стеклами", догадался Синцов.

- Как бы вызвать товарища Елкина? - спросил он, подходя к милиционеру. - Он сказал, что его можно вызвать.

- Нет его. Раненый. В госпитале, на перевязке...

- А когда он будет?

Милиционер пожал плечами.

Синцов стоял перед ним, не зная, что делать. Он пришел, почему-то уверенный в успехе. Он увидит Елкина; тот, как и обещал, уже звонил Юфереву; сейчас он прямо отсюда попадет к райвоенкому, и так или иначе его судьба решится. И вдруг все снова выходило не так.

Что же делать? Ждать здесь Елкина, идти искать Юферева или возвратиться на Крымскую площадь?

С минуту он простоял в нерешительности, глядя на пол, засыпанный мелким стеклом, а когда поднял голову, то увидел елкинского соседа по комнате. Малинин шел мимо, по коридору, большой, угрюмый, глядя в одну точку перед собой, и, обернув носовым платком ручку, нес алюминиевую кружку. Он шел, ни на кого не глядя, но, проходя мимо Синцова, вдруг повернулся так, словно еще издалека смотрел в его сторону.

- Чего опять пришел? - спросил он своим ворчливым голосом. - Не нашел Юферева?

Синцов молча покачал головой.

- К Елкину пришел? Нет Елкина, - продолжал Малинин с таким выражением лица, словно ему было приятно сообщить это Синцову.

- А вы не знаете, - спросил Синцов, - он не говорил насчет меня с военкомом?

- Ничего он не говорил, забыл... - как нечто само собой разумеющееся, сказал Малинин. И совершенно неожиданно для Синцова буркнул милиционеру: Пропусти ко мне. Пойдем!

Так они и вошли во вчерашнюю комнату, - впереди Малинин с кружкой кипятка в руках, а сзади Синцов, недоумевающий, зачем его позвал этот угрюмый человек.

- Садись! - кивнул Малинин на топчан и, поставив кружку на подоконник, прислонился к стене.

Его собственная койка была уже по-солдатски, без единой морщинки, заправлена, поэтому он и не сел на нее.

- А что, сильно ранило его? - кивнув на пустой топчан и имея в виду Елкина, спросил Синцов.

- По шее полоснули... До свадьбы заживет!

- Осколком или стеклом?

- Финкой, - отозвался Малинин и, увидев глаза Синцова, добавил недовольно: - Чего удивился? Думаешь, в Москве сейчас финки в ход не идут? Шпана московская тоже не спит, свое дело делает... А Елкину, конечно, нос нужно сунуть... - не то с похвалой, не то с осуждением сказал Малинин. Проезжал ночью, увидел: магазин потрошат - ну и наган в пятерню: руки вверх!.. Вот и резанули финкой. Хорошо, не один был - положили шпану на месте!

Теперь можно было понять, что Малинин одобряет действия Елкина, а говорит все это недовольным тоном просто по привычке.

- А ты чего удивился? - снова спросил он Синцова. - В такое время, по закону природы, все дерьмо на поверхность лезет. Глядишь иногда и думаешь: неужто все ведро с дерьмом? Нет, неправда, шалишь!

Он, видимо, вспомнил что-то крайне разволновавшее его и не мог остановиться:

- И клопы старого режима тоже поближе к щелям держатся, чтоб выползти в случае чего! Одному в морду дал вчера своей рукой... - Он поднял тяжелый кулак и посмотрел на него, как бы удивляясь сам себе. - Где же моя выдержка, спрашивается? Была выдержка, а пришел день - и ее не хватило... Значит, не нашел военкома? - прервал он себя.

- Нет, - сказал Синцов и объяснил, что вчера работал на строительстве баррикад у Крымского моста, а ночь провел в метро.

- А Елкин вчера сомневался, что придешь... - усмехнулся Малинин. Боялся, сбежишь!

- Куда и зачем? - спросил Синцов.

- Вот именно, куда и зачем? А я тебя помню, - вдруг снова сам себя прервал Малинин: это была вообще его манера разговаривать. - Я тогда на месте Елкина работал и документы твои готовил, когда тебя принимали. У меня память такая: вновь принятых тысячи три прошло, ну и исключенных тоже перевидал, а если пригляжусь, каждого второго вспомню.

Синцов был рад, что этот угрюмый человек, оказывается, помнил, как он вступал в партию, и, в свою очередь, попробовал вспомнить Малинина, но вспомнить не смог.