Великая Испанская революция

В случае победы линии Васкеса-Прието, НКТ-ФАИ превращалась в левосоциалистическую партию, занимая нишу, оставленную ИСРП после поражения группы Ларго Кабальеро. Идеологически НКТ становилась испанским аналогом российских эсеров. В этот период идеологи НКТ апеллировали уже не к анархии, а к реальной демократии, экономическому коллективизму, выступали в «защиту территориальной, моральной и социальной целостности Испании: ее обычаев, ее темперамента, ее психологии» [1299]. Это было своего рода испанское народничество.

В случае победы над фашизмом этот курс НКТ способствовал бы возникновению двух-трехпартийного политического спектра, сильно сдвинутого влево (НКТ-ФАИ как левосоциалистическая, КПИ с частью социал-демократов в центре (такая модель использовалась позднее в странах «народной демократии») и либералы с частью социал-демократов справа. Эта расстановка стала бы стартовой для послевоенной Испании, и при этом левый фланг опирался бы на сохранившийся коллективизированный сектор экономики, структуру НКТ, а возможно — и части ВСТ, где также сохранялось влияние левых социалистов.

Предел отступления от анархо-синдикализма к левому социализму, на который НКТ была готова пойти в условиях военных неудач и авторитарного давления режима, был «достигнут» во время (и во имя) заключения пакта о сотрудничестве с ВСТ. Единство с ВСТ во время всей гражданской войны было важной задачей НКТ, поскольку только в условиях этого союза можно было проводить политику, санкционированную большинством трудящихся.

В феврале 1938 г. ВСТ, откликаясь на предложения НКТ, предложил принять совместную платформу. Однако сами предложения разочаровывали анархо-синдикалистов: широкая национализация, милитаризация, поддержка сдельной оплаты. Несмотря на очевидное их различие с концепцией НКТ, в предложениях ВСТ была и основа для сближения. ВСТ соглашался с идеей Высшего экономического совета при условии, что он будет действовать в соответствии с директивами правительства, выступил за принятие закона о рабочем контроле на национализированных предприятиях. НКТ приветствовала саму инициативу ВСТ по сближению, приняла часть его предложений по части национализации (при условии сохранения коллективизированного сектора в оставшихся отраслях) и сделала предложения иного рода — необходимо «эффективное включение пролетариата в управление Испанским государством» [1300], то есть возвращение профсоюзов во власть. Обсуждение общей платформы продолжилось. Руководство ВСТ стремилось вымарать упоминания о «социалистической», «федеративной» республике и другие идеологические пункты. Если НКТ предлагала создать государственно-общественные органы, то ВСТ настаивал, что они должны быть государственными с участием профсоюзов. Неприемлемыми для новых лидеров ВСТ были и требования освобождения политзаключенных. «Тем не менее позиции лидеров обоих профсоюзов были теперь близки, как никогда прежде» [1301], — считает В. В. Дамье. Можно добавить — как никогда прежде с апреля 1937 г. ВСТ и НКТ договорились прекратить полемику, изучать «доктринальные различия», не признавать профсоюзы, вышедшие из другого объединения (эта мера направлена против перебежчиков из союза в союз). Новый пакт о единстве действий профсоюзов 12 марта 1938 г. предусматривал создание Национального комитета по связям, признание успехов правительства в создании армии, поддержку правительства. НКТ согласилась на национализацию тяжелой и военной промышленности, шахт, железных дорог, авиасообщения, банков и др. Но там должен был быть установлен рабочий контроль, включающий «вмешательство в управление и распределение прибылей», сильное социальное законодательство (включая минимум зарплаты при сдельной оплате). Сельскохозяйственные коллективы должны были работать в рамках закона и при государственной поддержке. НКТ признавала индивидуальное землепользование для желающих. Теперь уже не только на время войны, но и после войны стороны выступали за создание демократического правительства [1302]. Это происходило в то время, когда Республика стремительно теряла демократический характер.

После мая 1937 г. в Республике шло постепенное «засыпание» общественно-политической жизни, ее превращение в бюрократическую рутину, контрастирующую с энтузиазмом первого года революции. С 1938 г. это можно объяснить поражениями на фронте. Но во второй половине 1937 г. военная ситуация еще не была безысходной. Зато полным ходом шло удушение демократии и революции.

После ударов по ПОУМ и НКТ пришло время заняться партией премьер-министра — ИСРП. Здесь важнейшей фигурой стал генеральный секретарь Р. Ламонеда. «Как социалистические лидеры государства и партии соответственно, Негрин и Ламонеда имели близкие суровые взгляды на дисциплину» [1303]. Ламонеда развернул систематическое наступление на кабальеристов и на низовые инициативы вообще — кроме организации митингов в поддержку правительства. Он проводил линию, которую историограф ИСРП Х. Грэхем характеризует как «молчание социалистической партии», твердую идентификацию партии и государства [1304]. Однако если в тоталитарных системах это приводит к мобилизации партийного актива на проведение государственных решений, то в условиях негриновского авторитаризма политика Ламонеды привела к тому, что партийные организации ИСРП стали вариться в собственном соку и терять влияние на массы.

Первое время партийная жизнь еще кипела, так как аппарат Ламонеды вел войну с кабальеристами, вытесняя их из руководства парторганизаций. Кабальеристы обличали беспринципность политики правительства. 15 июля «Аделанте» сравнивала нынешнюю ситуацию с прежней покупкой голосов на выборах: «Мы знаем много случаев, когда люди стали коммунистами из-за того, что Россия предоставила им банку консервов и кило сахару. Рассуждая слишком поспешно, эти люди не замечают цены полученного. Конечно, нельзя просить помощи и желать, чтобы она была бескорыстной. Но есть люди, которые поступают так, будто эта помощь бескорыстна. Вы понимаете, — говорят они, — Россия — единственная страна, которая нам помогает, — я вступил в коммунистическую партию… Возможно, что завтра мы получим помощь от другой страны, например, от Англии. Следуя этой логике, мы должны были бы стать монархистами, так как в Англии монархический режим» [1305].

Негрина серьезно беспокоила активность предшественника, и он подумывал о репрессиях: «Кабальеро уже стал личностью и знаменем контрреволюции, и я вынужден буду в скором времени посадить его в тюрьму, тем более, что мы имеем уже доказательства того, что он и Ассенсио сильно скомпрометированы в сдаче Малаги» [1306]. Впрочем, Негрин так и не решился осуществить эту мечту — доказательства были хлипкими, да и арест такой крупной фигуры, как Ларго, буквально взорвал бы политическую ситуацию и еще сильнее скомпрометировал бы Республику в мире.

Сторонников Негрина и коммунистов также тревожило, что кабальеристы сблизились с анархо-синдикалистами, Ларго Кабальеро выступал на митингах НКТ.

Кабальеристы стали бороться за демократизацию ИСРП и превращение Национального комитета в делегированный орган, состоящий из представителей парторганизаций. Но на пленуме Нацкома 19–21 июля левакам-демократам объяснили, что такие изменения может проводить только съезд, он же может переизбрать Нацком. А до конца войны съезда все равно не будет.

Членов Нацкома будоражил и другой вопрос — перспективы объединения с КПИ. Близкий к Негрину Х. Бугеда требовал скорейшего объединения и обвинял противников этого шага в предательстве, что вызвало возмущение более умеренного крыла — Де Грасиа даже подал в отставку из Нацкома [1307]. Негрину нужна была «своя партия», которая могла проводить его решения [1308], но этот новый шаг по пути от Народного фронта к «народной демократии» вызывал опасения в одолевшем леваков правом крыле ИСРП. Возобладала аппаратная позиция Ламонеды — объединяться, но не торопясь, путем верхушечных переговоров, «длительного сотрудничества».