Вокруг трона

Павла. – Императрица разливает чай. – Милость и немилость. – Зубов в Германии. – Теплицкая дуэль. – Конец.
I

9-го годя 1789 г., разбирая недавнюю отставку Мамонова, одного из представленных императрице Потемкиным фаворитов, и, говоря о водворении его преемника, Безбородко писал Воронцову: «Этот ребенок с хорошими манерами, но не дальнего ума; не думаю, чтоб он долго продержался на своем месте. Впрочем, это меня не занимает».

А между тем это должно было его занять. Через три года по возвращении из Ясс, куда после смерти Таврического Безбородко был отправлен для заключения мира, он должен был убедиться, что «ребенок» сохранил не только свое место, но похитил и его положение.

Зубовых было четыре брата. Принадлежали они к семье мелкопоместных дворян, отличавшейся большими претензиями. Фельдмаршал Салтыков, якобы содействовавший возвышению молодого человека, только после события стал признавать свое родство с ним. Отец, Александр Зубов, управлял где-то губернией, и на этом разбогател. Старший брат, Николай, был генерал-майором и женился на единственной дочери Рымникского героя, на «Суворочке». Второму, Платону, было двадцать два года, он служил поручиком в одном из гвардейских полков, когда попался на глаза императрице. Он стал разыгрывать уже известную нам сентиментальную роль и нашел полезных помощников среди окружающих императрицу; всегдашние ее наперсницы, Анна Нарышкина, Протасова и Перекусихина, которых Зубов сумел обойти, служили для него посредниками; и Екатерина не прочь была внять их голосам, твердившим ей о возврате – в шестьдесят лет – вечной весны. Весело пошла она по пути к роще, где снова лавры расцветали для нее, и скоро Потемкин, находившийся в отсутствии, в письмах своего царственного друга мог различить эхо этой новой радости. «Я возвратилась к жизни, как муха после зимней спячки... Я снова весела и здорова», писала она ему в августе 1789 г. Далее следуют в корреспонденции с другом учащающиеся намеки на миловидность, обаятельность, чудесные качества «ребенка», «маленького, черненького». «В нем есть желание всем нравиться: когда он находит случай писать вам, он поспешно пользуется им, и его любезный характер делает и меня любезною». В нем вся требовательность и вся прелесть его лет: он плачет, когда ему не позволяют войти в комнату государыни. Друг не мог не полюбить также этого ребенка – «нашего ребенка», пишет она иногда.

«Молодой человек очаровательной наружности», замечает довольно равнодушный свидетель, швед Штединг, товарищ по оружию Лафайета и автор известных мемуаров, «брюнет, стройный, небольшого роста, похожий на красивого француза, вроде шевалье де Пюисегюра»... Однако милое дитя или стройный молодой человек очень скоро проявил всепожирающее честолюбие: он захватил все дела, всякое влияние, все источники царской милости. Никому ничего не доставалось, кроме него и его родных, так как он был добрым родственником и практиковал непотизм по убеждению. Он был проситель решительный, но иногда неловкий; в день, когда