Узбекистан на историческом повороте

Что же касается третьего направления, то надо признать, что на его стороне симпатии определенной части маргинальной, люмпенизированной молодежи, не вовлеченной, особенно в Ферганской долине, по разным причинам ни в учебу, ни в труд. Эта молодежь - незатихающая боль узбекского общества, его проблема проблем. Власть вполне адекватно ее оценивает и напряженно ищет пути решения. Религиозные экстремисты всегда были вне этого поиска, они лишь паразитировали на этой части молодежи.

Нельзя не признать, что религиозные экстремисты свою альтернативу нынешней власти обозначили - создание исламского государства. Идея не только не востребуемая, но и отвергаемая узбекским народом и вообще непринимаемая в Средней Азии. Убедительным свидетельством стало сокрушительное поражение исламистов в Таджикистане в легальной конкуренции со светскими силами.

И вот при такой органической несовместимости есть нечто, что объединяет все это пестрое оппозиционное общество. Для лидеров оппозиции, будь они по своему происхождению творческими и гуманитарными интеллигентами, как Мухаммед Салих, бывшими советскими партократами высшего ранга, как Шукрулло Мирсаидов, или активными террористами, как Жума Намангани и Тахир Юлдашев, стремление к власти - и смысл жизни, и иссушающая страсть, которая движет всеми желаниями и помыслами, становится духовным центром их бытия или, как говорил теоретик революционного анархизма Михаил Бакунин, "дьявольским инстинктом". Их звездные часы - это периоды социального и духовного кризиса общества, распада государственности, смены общественных вех.

Дьявольский инстинкт ведет их при всей их несовместимости к объединению в борьбе с властью, к консолидации усилий для того, чтобы у власти власть отнять. Если это получается, как, например, в Грузии или Азербайджане, они очень быстро уничтожают друг друга. Русский писатель Федор Достоевский назвал в свое время подобного рода публику бесами. Правильно, точно назвал.

Очень меткую характеристику сути узбекской оппозиции я услышал там, где меньше всего ожидал. Двадцать четвертого июня и первого июля 2000 г. радиостанция "Свобода" провела "круглый стол" на тему "Центральная Азия: откуда исходят угрозы". Причем произошло это разоблачение помимо воли участников "круглого стола", сотрудников таджикской, узбекской, казахской и кыргызской редакций, которые в связи с визитом Путина в Ташкент собрались, чтобы убедить слушателей в опасности усиления влияния России в регионе.

Среди различного рода инвектив по поводу России и Узбекистана прозвучал такой диалог. Цитирую его дословно, по записи на кассете.

"Нарын Аип (кыргызская редакция): Жума Намангани. Большой вопрос: кому он служит? Талибам, узбекскому президенту или России? Действия Намангани (имеется в виду вторжение в Баткенский район Кыргызстана. - Л.Л.), способствовавшие возвращению России в Центральную Азию, очень напоминают рейд Басаева в Дагестан, спровоцировавший вторую чеченскую войну.

Салимжон Аюп (таджикская редакция): Последние два года вы ничего не слышите о таджикских исламистах... Все эти исламисты (таджикские и узбекские), если использовать теорию Льва Гумилева, это пассионарии, которых в период перестройки привел в движение господин Горбачев. Вот тогда они и вышли на сцену. Одни из них пошли в демократы, другие - в исламизм. Сегодня, когда таджикские исламисты сидят в министерских кабинетах, это уже не исламисты. Чем отличаются рахмоновские министры от министров, которых привел к власти господин Нури? Абсолютно ничем. Они также хотят работать, хотят получить какие-то дивиденды.

Тенгиз Гудава (ведущий): Вы имеете в виду коррупцию?

Салимжон Аюп: Может быть. За что сейчас борются узбекские пассионарии (так он называет Жуму Намангани и Тахира Юлдашева. - Л.Л.)? За то, чтобы сидеть в тех же кабинетах, что и министры Каримова. Дайте им посты министров, и никакой исламской угрозы не будет.

Зебуниссо (узбекская редакция): Салим-ака! Вы только что упомянули, что в Восточном Таджикистане есть районы, которые не подчиняются ни Рахмонову, ни Нури? Как это получилось?

Салимжон Аюп: Это те, кому ничего не досталось. Они говорят: воевали мы, а должности получили другие. Дайте им должности, и всякое противостояние закончится".

Нужно ли что-либо добавить к сказанному? Как говорится, умри, но лучше не напишешь. Очень компетентные суждения, ни в каких комментариях не нуждающиеся.

Есть ли будущее у оппозиции в Узбекистане? Может ли она прийти к власти легальным путем, через парламентские или президентские выборы? Не о террористах, естественно, речь. У них единственная форма активной деятельности - это террористические акты. Мы говорим о цивилизованной оппозиции. Для меня очевиден отрицательный ответ на этот вопрос. Такой узбекской оппозиции сейчас нет. Нынешняя оппозиция исчерпала себя, нужны новые идеи, новые политики, новые лица.

Однако что может произойти со страной, если к власти приходит так называемая национал-демократическая оппозиция, я представить могу.

Летом 1991 г., будучи в служебной командировке в Грузии по поручению Президента Акаева, я получил предметный урок на тему "Национал-демократическая оппозиция у власти". Фантасмагорическое это было представление, как в повести братьев Стругацких "Трудно быть Богом".

Состояние страны уже тогда, через несколько месяцев после прихода Гамсахурдиа к власти, можно было охарактеризовать как разруху и анархию. В магазинах и даже ресторанах отсутствовали самые необходимые продукты, даже в отелях высшего разряда были перебои с водой и электричеством. В приемной Гамсахурдиа и премьер-министра Сигуа на подоконниках и столах сидели давно не бритые люди в черных рубашках, с автоматами, играли в нарды, шумели. Дым стоял коромыслом. Такие сцены я видел только в кинофильмах о гражданской войне в России или о мексиканской революции.

Большинство префектов (руководителей местной администрации) были из бывших диссидентов. Люди, судя по всему, интеллигентные, но не имеющие навыков администрирования.

Например, префектом в Мцхете стал профессор истории, специалист по иудейскому христианству. Он выглядел на новой должности настолько беспомощно, что сам о себе рассказывал анекдотические истории, случившиеся с ним в действительности и выдуманные. Ненамного компетентней был и префект Гори, в прошлом учитель. Умный и наблюдательный от природы человек, он понимал, что оппозиция, придя к власти, оказалась неспособной эту власть реализовать, что страна катится в пропасть. Он так мне и сказал: "Каждому свое. Мы, диссиденты, показали свою способность бороться с тоталитарным коммунистическим режимом, против русификации Грузии. Но создавать, как выяснилось, мы не можем. Не дано нам этого".

Особенно бросалось в глаза тотальное подавление свободы слова и вообще любого плюрализма мнений. Все те обвинения, которые Гамсахурдиа бросал в лицо властям, будучи оппозиционером, на поверку оказались откровенной демагогией. По своим внутренним психологическим установкам он и его ближайшие соратники и не желали, и не способны были к диалогу с оппонентами и вообще с инакомыслящими, проявили себя как политики, начисто лишенные толерантности, в том числе по отношению к этническим меньшинствам.

Причем прибегала новая власть к таким формам борьбы со своими идейными и политическими противниками, которые прежняя власть не допускала. Разве что в сталинских застенках в тридцатые годы. Только один пример. Глубокоуважаемый в Грузии писатель Чабуа Амирэджиби, автор широко известного читающей публике в бывшем Советском Союзе романа "Дата Туташхиа", после выступления с критикой Гамсахурдиа был избит полицией. Семидесятилетнему писателю сломали челюсть.

Не менее убедительным был в этом смысле и опыт Азербайджана, где в 1992 г. президентом стал один из руководителей Народного фронта Абульфаз Алиев, филолог, научный сотрудник Академии наук. Военизированные отряды Народного фронта посадили Абульфаза Алиева в кресло президента и назвали его Эльчибеем отцом народа (титул аналогичный Туркменбаши). Эльчибей и его команда, составленная из наиболее активных представителей националистической оппозиции, в короткое время показали свою полную непригодность для организаторской политической деятельности, неспособность выработать реалистическую государственную линию.