Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том второй

Казалось бы, в этих условиях следовало немедленно принять все меры к усилению работоспособности румынских железных дорог, к развитию слабых, перегруженных станций и т. д.; надо было бы ожидать, что с наступлением сухого времени года и продолжением войны, железнодорожное движение должно выправиться. В действительности, мы наблюдаем обратное явление. В июле 1877 г. румынские дороги доставили из Ясс, где кончалась русская широкая колея и начиналась колея западноевропейской ширины, 198 поездов; в ноябре успех перевозок упал в 3,5 раза — до 58 поездов. Это катастрофическое падение работоспособности железнодорожного тыла совпало с увеличением действующей армии втрое — с 160 тыс. до 500 тыс. — и соответственным ростом потребностей. Железнодорожный кризис создавался из неорганизованности и вытекающего из нее беспорядка русского тыла.

В перевозках царствовал произвол. Начальник военных сообщений составлял графики и не интересовался родом и назначением грузов. Интендантство и другие снабжающие органы не имели первоначально на дорогах в тылу своих агентов и не знали, какие грузы поступают из России на румынские железные дороги. На стыке русских и румынских дорог образовался огромный завал грузов. В отправлении их царил произвол и хаос. Начальник военных сообщений стремился угодить высшему оперативному командованию в несравненно большей степени, чем довольствующим органам, и выделял для грузовых перевозок не больше ¹/₆ графика: когда потребность в сухарях достигла 66 вагонов в сутки, интендантство с трудом добивалось получения 15 вагонов. В Бухаресте выбрасывались сотни вагонов беспризорных грузов, с которыми начальник военных сообщений не знал, что делать, а станционные пути в течение двух недель июля были забиты 450 вагонами с сухарями, которые плесневели и мешали работе этой слабой станции, а в армии в них была острая нужда. Никакой попытки предусмотреть затруднения, пробки, закупоривающие движение, и соответственно регулировать его, сделано не было.

Интендантство попыталось, правда, организовать подвоз в Румынию сухарей с другой стороны — через Галицию, Венгрию (Будапешт), Крайову. Но да передаточной станции из Венгрии в Румынию (Роман) не было ни агентов, ни отданных распоряжений, и 130 вагонов с сухарями были выброшены на землю и сгнили.

Можно было бы попытаться купить продовольствие в Сербии и Австро-Венгрии и сплавить его по Дунаю прямо к Систову. Часть баржей была бы, вероятно, пущена ко дну огнем турецких батарей Видина, но многие бы проскользнули. Однако попытки использовать водный путь Дуная сделано не было.

Вопрос о новом железнодорожном строительстве был поставлен только по истечении пяти месяцев войны.

8 августа приступили к постройке железнодорожной линии Бендеры — Галац для разгрузки румынской магистрали. Эта линия могла снабжать XIV корпус, бездействовавший в Добрудже, а впоследствии, с взятием Силистрии и Рущука, могла продолжаться водной линией по Дунаю. Через 42 дня, 19 сентября, движение по ней было открыто.

Нанесение сокрушительного удара на Константинополь требовало, чтобы от Бухареста была проведена ветка к Зимнице — пункту переправы через Дунай — и было подготовлено все необходимое, чтобы немедленно уложить полевую узкоколейку в две колеи на 75-километровом участке Систово — Габрово. Между тем к этому делу было приступлено только в сентябре. Управление, сначала приводящее в тупик, а потом уже ищущее из него выхода, рекомендует себя с наихудшей стороны.

В нашем распоряжении, от момента вступления в Румынию до начала переправы через Дунай, имелось свыше двух месяцев; румынские войска прикрывали наш марш к Дунаю. Вместо того, чтобы в течение этого времени подвозить часть войск (IX корпус) по железной дороге, что не ускоряло приступ к операциям, следовало бы использовать этот промежуток на то, чтобы перебросить в район Бухареста массу запасов снабжения и организовать вблизи Дуная мощные базисные магазины.

Очевидно, что нельзя изолировать руководство железнодорожным тылом от руководства снабжением армии. Роли извозчика, которую играло управление военных сообщений, и пассажира, исполненную русским интендантством, оказывали весьма отрицательное воздействие на течение войны.

Если эта неналаженность тыла не погубила в корне наши операции, то мы обязаны этим лишь наличию на театре войны богатых местных средств. Румыния и Болгария, за исключением некоторых горных районов, по населенности и плодородию могут равняться с самыми богатыми черноземными губерниями России. Правда, там не сеют ржи, гречихи, овса, а наше интендантство исходило из предубеждения, что русский солдат не может питаться пшеничным хлебом, русские лошади — ячменем и кукурузой. В действительности пришлось на них перейти в широких размерах.

При организации использования местных средств красной нитью проходит недоверие к корпусным и дивизионным интендантам. В русской армии 1877 г. еще полностью сохранялось феодальное высокомерие дворянства XVII века, которое считало военную службу вопросом чести и презирало работников тылового аппарата, служивших за жалованье и всегда подозреваемых в корыстных мотивах. Русская буржуазия не сумела еще внести в армию деловой момент; презираемое интендантство поневоле могло пополняться только корыстолюбивыми людьми. Отсюда корпусных и дивизионных интендантов стремились удалить от всякой заготовительной деятельности и ограничить их круг действий раздачей заготовленных запасов. Так, когда явилась необходимость создать магазины в Болгарии за счет местных средств, то это дело было поручено не войсковым интендантам, а оккупационным властям. Последние, для успеха приобретения запасов для магазинов по умеренным ценам, прежде всего, воспретили всякую свободную продажу продовольствия, подлежащего заготовлению, что поставило в критическое положение многие части войск, жившие только покупкой продовольствия у населения. Идея централизации интендантской работы проводилась с чрезвычайным нажимом и приводила ко многим излишним затруднениям.

Другой мотив в организации использования местных средств заключался в утрированном стремлении главного командования щадить интересы местного населения. Последнее действительно было весьма важно, так как румыны являлись нашими союзниками, а расчет на содействие болгар, на их восстание и присоединение к нашим войскам входил важной слагаемой в наш план сокрушения Турции. Однако заботы о местном населении шли настолько далеко, что не только не допускалось реквизиций, но и не допускалась расплата с населением за продукты нашим бумажным рублем; хотя последний и котировался на иностранных биржах, но все же, вследствие падения курса рубля, с течением войны можно было предвидеть убытки местного населения, если бы последнее оказалось держателем не золотых, а бумажных рублей. Главное командование открыло поход против министра финансов и бумажного рубля; весь командный состав тоже был заинтересован получать жалованье золотом. А так как министерство финансов медлило с переводом крупных сумм золота в распоряжение штаба, а к заготовке базы впереди, на румынской территории, из румынских запасов следовало приступить еще до открытия военных действий, то найден был следующий выход: заготовка продовольствия в Румынии предоставлялась «торговому товариществу», состоящему из сомнительных дельцов, один из которых, Коган, являлся знакомым Непокойчицкого. Интендантство обязывалось за неделю указывать товариществу пункт и количество продовольствия, которое потребуют войска. Товарищество своими средствами обязывалось скупить и доставить необходимые продукты, выпечь хлеб и передать его войсковым интендантам; самостоятельная заготовка войскам была запрещена, за исключением мяса: скот повсюду был в изобилии. Товарищество указывало себестоимость снабжения, которую, впрочем, проконтролировать не было никакой возможности, и получало расчет — с накидкой на труд, риск, затрату капитала и организационные расходы — в размере 33 %. Интендантство наметило в Румынии пункты снабжения войск на марше их к Дунаю через каждые три перехода. Но так как распутица задержала движение русских войск и не позволила точно выполнить маршруты, то войска голодали в одном месте, расходуя носимые запасы, а запасы товарищества, в особенности выпеченный хлеб, портились в другом месте.