Уголовный розыск. Петроград – Ленинград – Петербург (сборник)

Тут наступил перелом. Пантелеев познакомился с рецидивистом Беловым и выработался в преступника-налетчика.

Долго рассказывал Пантелеев суду о том, как и какие были им совершены налеты. Он ничего не отрицал, но и ничего не прибавлял к тому, что было добыто с тяжелым трудом предварительным следствием. Он лишь не признавал вины в убийстве начальника охраны Государственного банка Чмутова, говоря, что убил его совершенно случайно.

Он, вполне понятно, избегал взять на себя «мокрое дело» и хотел сохранить за собой ореол бандита, но не убийцы.

Пантелеев жаловался, что ему не везло. «Не везло» с точки зрения бандита: там потратил много трудов, а взял на небольшую сумму; в другом месте как будто бы все обстояло благополучно — как, например, в деле налета на квартиру доктора Левина, где была взята крупная сумма, — но испортил дело наводчик, племянник доктора Раев, надувший его и забравший себе большую часть награбленного.

Вообще, по рассказам Пантелеева, «деятельность» бандита — удовольствие дорогое: всюду приходится «смазывать», за дешевку продавать маклакам ценности, содержать несколько квартир. «Неприятностей» не оберешься…

Допрос Пантелеева закончился, и он снова занял свое место на скамье подсудимых рядом с Гавриковым. Цепь, которая была на время допроса снята, снова была скреплена, и Гавриков вместе с Пантелеевым опять были связаны. Заседание трибунала было в тот день закрыто.

Конвой удвоен. Револьверы на изготовку, шашки наголо. И за этой непроницаемой стеной сверкающих кольтов и обнаженных шашек Пантелеев, а за ним и вся его свита выведены были из здания трибунала.

Пантелеев, конечно, не убежал.

Бежать было немыслимо, и, когда за «партией» закрылись тяжелые двери 3-го дома заключения, когда Гаврикова, Пантелеева и других развели по камерам, все успокоилось. Самое трудное сделано. Теперь Пантелеев в надежном месте за решеткой, за многими дверями, за крепкой охраной…

Комендант трибунала, сопровождавший «партию», с чувством исполненного служебного долга возвратился обратно.

Еще полчаса, и в исправдоме все стихло.

Это была памятная ночь — с 10 на 11 ноября 1922 года. Памятная, конечно, для 3-го исправдома, так как в эту ночь свершилось то, что редко случается в исправдомах…

Пантелеев и Гавриков в 12 часу ночи были приняты начальником исправдома и районным надзирателем и размещены по камерам, которые были закрыты на ключ. Пантелеев был заключен в камере № 196, Гавриков в камере № 185 — оба в четвертой галерее.

Утром, когда заседание трибунала вновь открыли, еще очень немногие знали о том, что произошло в эту ночь.

Весь зал замер, когда председатель трибунала огласил телефонограмму начальника исправдома о бегстве Пантелеева и Гаврикова.

Несколько минут было тихо. Потом все взоры невольно обратились на скамью подсудимых как бы для того, чтобы проверить, действительно ли место Пантелеева и Гаврикова пусто. Думали, что их умышленно не ввели в зал или что их доставка задержалась. Никто не верил в возможность этого невероятного побега.

Пантелеев и Гавриков бежали…

И хотя еще никто не знал, как это произошло, но все себе представляли, что это было какое-то головокружительное бегство, что и бежал Пантелеев «по-пантелеевски»…

Трибунал продолжал свои заседания.

Все были уверены, что Пантелееву далеко не уйти, что его сегодня же поймают. Все знали, что о бегстве сообщено всюду, что охраняются вокзалы, что все агенты уголовного розыска брошены в город на поиски.

Оставшиеся на скамье подсудимых обвиняемые, каждый по-своему, старались использовать бегство главаря шайки. Спасая свою шкуру, каждый из них старался взвалить все на Пантелеева, и некоторые даже в увлечении настолько перебарщивали, что приписывали Пантелееву какое-то невероятное влияние, при помощи которого он из них, «честных и порядочных людей», сделал бандитов.

Так Бартуш, человек с достаточной инициативой и даже организаторскими способностями, скромно потупив глаза, говорил о своем вчерашнем начальнике как о гнусной личности, которая его не то силой, не то нравственным воздействием заставила принять участие в «деле». Он даже говорил, что Пантелеев угрожал ему револьвером, и ссылался при этом на участницу шайки Друговейко. Последняя, однако, наотрез отрицала это и подтверждала, что Бартуш был совершенно самостоятелен.

Сама же она, в свою очередь, отрицала соучастие в налете и взваливала всю вину на подругу свою Луде (впоследствии разысканную и судившуюся по делу пойманного Гаврикова), которая, мол, не хуже ее знала расположение комнат в квартире Богачевых.

Простачком рисовал себя участник шайки Варшулевич. Он жил в одной комнате с Ленькой, но ничего не знал о его деятельности. Да, он продавал меха, взятые у Богачевых, но откуда он мог знать, где их взял на самом деле Пантелеев, и почему ему было не верить Пантелееву, что меха его собственные.

Также и в налете на квартиру доктора Грилихеса наводчики Франченко и Михайлова совершенно отрицали свою вину, подтверждали, что показания на следствии они давали под угрозой револьвера… доктора Грилихеса, который присутствовал при допросе.

По этому эпизоду допрашивался герой наркоманов с угла Пушкинской и проспекта 25-го Октября известный кокаинист Вольман. Но не только кокаин был предметом оборота «торгового дома Вольмана». Он был подручным Пантелеева во всем что угодно. Пантелееву нужно было продать взятые у Богачева меха — Вольман к его услугам. Пантелееву нужны патроны — Вольман их достает. Нужен револьвер — опять Вольман.

Пантелеев и Вольман были связаны старой дружбой, знакомством по тюрьме, когда Пантелеев сидел по подозрению в налете, а Воль-ман — по подозрению в спекуляции. И уже тогда Вольман знал, что собой представляет Пантелеев.

Вольман, однако, хитер. Пантелеева нет, и он, отрекаясь от своих показаний на следствии, валит все на забывчивость и на то, что говорил он раньше из боязни мести Пантелеева…

Так целую неделю трибунал разворачивал одно за другим дела Пантелеева без Пантелеева. Все это были самые обыкновенные налеты, мало чем разнившиеся от дел других бандитов.

К расстрелу трибуналом был приговорен участник одного из дел Акчурин. Вольман и скупщик краденых мехов Кузнецов были приговорены к 6 годам лишения свободы. Акчурину впоследствии по амнистии расстрел был заменен 10 годами заключения со строгой изоляцией, а Вольману, Кузнецову и другим наказание было сокращено на одну треть.

Члены шайки, исполнители были изолированы, а «душа» шайки гулял на свободе. Пантелеев исчез.

Как они бежали

Побег Пантелеева и его шайки из 3-го исправдома был тщательно разработан, но удался лишь благодаря случайному стечению обстоятельств.

Еще 7 ноября предполагался массовый побег из 3-го исправдома. Еще тогда были открыты некоторые камеры, где сидели бандиты. Согласно выработанному плану, содействовавший побегу надзиратель 4-й галереи Иван Кондратьев за 20 миллиардов рублей должен был помочь бандитам — он должен был «заговорить» другого надзирателя; в это время бандит Рейнтоп, Сашка Пан, должен был открыть камеры Пантелеева и Лисенкова — Мишки Корявого.

Так и было сделано.

7 ноября, около 4 часов, ночи в камеру Лисенкова вошел Рейнтоп, забрал одеяло и простыни и унес к себе в камеру. Там одеяло было разорвано на длинные полосы и связано.

8 дальнейшем должны были пригласить надзирателя Васильева выпить чай и в этот момент его связать. Надзиратель же Кондратьев в это время должен был находиться в дежурной комнате. Пантелеев с шайкой предполагали спуститься по связанной из лоскутов простыни веревке вниз. К этому времени надзиратель Кондратьев должен был спуститься вниз, якобы для проверки главного поста и… тут его для видимости должны были связать. Условным знаком для выхода Кондратьева вниз было тушение огня.

В этот день, однако, бежать не удалось. Надзиратель Васильев, хотя и вошел в камеру, налил себе чаю, но… пошел его допивать в дежурную.

Побег не состоялся…