Три попытки (К истории русского лже-конституционализма)

Освободившись от связи с "левыми", общественные деятели старо-земского типа (или, как теперь выражается А. И. Гучков, "подлинные" земские и городские деятели), продолжали питать надежды на компромисс с победившей властью. "Левые" искали поддержки в настроении народных масс. Ошиблись те и другие, но кто ошибся больше?

II.

Смысл выборгского воззвания.

Прежде чем перейти к воспоминаниям Д. Н. Шипова о последней попытке создания "министерства общественного доверия", я хочу остановиться насколько на попытке "левых", опереться на народ. Не буду отрицать {63} существования иллюзий; которые тогда были господствующими.

М. М. Винавер рассказал подробно, с каким настроением Дума готовилась к возможному роспуску. Скажу лишь, что Выборгский манифест, о котором наговорено столько нелепостей, был минимумом того, что можно было сделать, чтобы дать выход общему настроению. Для членов партии народной свободы это была попытка предотвратить вооруженное столкновение на улицах Петрограда, заведомо осужденное на неудачу, и дать общему негодованию форму выражения, которая не противоречила конституционализму, стоя на самой грани между законным сопротивлением нарушителям конституции и революцией. Пример такого сопротивления в Венгрии из-за конфликта по вопросам народного образования был налицо.

Согласившись с левым крылом Думы на совместное конституционное выступление в Выборге, конституционные элементы тотчас же после Выборга, на совещании в Териоках, отвергли революционные выступления, как последовавшие затем восстания в Кронштадте, Свеаборге и т. д.

Самое приглашение народу - не платить податей и не давать солдат имело условное значение, - в случае, если не будут назначены выборы в новую Гос. Думу, - {64} и применение этих мер начиналось немедленно, а по выяснении настроений в народе и не раньше осеннего призыва. Таким образом, в сущности, Выборгское воззвание осталось политической манифестацией и мерой на крайний случай, - который не наступил, ибо выборы во вторую Думу были назначены.

Что касается к. - д., то они и формально отменили меры Выборгского воззвания после летнего совещания в Финляндии, на котором выслушаны были доклады с мест, выяснившие, что, хотя настроение на местах имеется, и спорадически Выборгский манифест может быть осуществлен, но на массовую демонстрацию этого рода рассчитывать нельзя. При таком положении Выборгский манифест, потеряв уже свое политическое значение, - мог, очевидно, только дать сигнал к преследованиям отдельных жертв. Вот почему, вместо демонстраций в воинских присутствиях, члены партии и начали готовить выборы во вторую Гос. Думу.

Нельзя также сказать, чтобы инициаторы Выборгского воззвания не предусматривали возможности неудачи. Я лично, на том утреннем совещании у И. И. Петрункевича, о котором рассказал М. М. Винавер, прочтя участникам совещания тут же составленный мною проект воззвания, где {65} включена, была основная мысль Выборгского манифеста, поставил предварительный вопрос: отдают ли себе отчет мои товарищи, что последствием подобного воззвания может быть лишение их избирательных прав и что, в результате, получится то же обеднение представительства, на которое обрекли революцию члены французского учредительного собрания 1789-1791 гг., когда лишили себя добровольно права быть выбранными в следующее законодательное собрание. Мои друзья решительно заявили, что эту возможность они вполне сознают и идут на нее. После этого проэкт был принят.

Наши друзья справа на всех этих тонкостях не останавливались. Для них совершенный в Бельведерской гостинице акт был уже актом революционным, - и они от него поспешно отгородились. Побывав в Выборге, они вернулись в Петроград. Здесь они продолжали вести переговоры с Столыпиным об участии, конечно, уже не Милюкова или Муромцева, а общественных деятелей собственной окраски, - в "министерстве общественного доверия".

Выборгский манифест не вызвал народного сопротивления, но своих ближайших целей он достиг. Общественному негодованию был дан сравнительно свободный и законный выход; правительство же {66} продолжало некоторое время пребывать в страхе, что те опасения, которые оно само питали, колеблясь решиться на роспуск Думы, могут оправдаться.

Не будь Выборгского манифеста, наверное, не было бы назначения выборов, или они были бы назначены с тем нарушением избирательного закона, какое имело место после роспуска второй Думы. Опасаясь волнений, правительство еще думало об "успокоении всех классов населения", и на этой почве П. А. Столыпин продолжал разговоры с общественными деятелями октябристского и мирно-обновленческого толка.

Быстрая перемена тона этих разговоров и полный отказ от действительной общественной поддержки прекрасно характеризуют, как скоро правительство оправилось от страха, внушенного шагом первого народного представительства.

III.

Игра П. А. Столыпина.

Перехожу теперь к воспоминаниям Д. Н. Шипова, в которых эта эволюция настроений власти отразилась очень наглядно.

На другой день после роспуска Думы, 10 июля, Шипов уехал в Москву, "не предполагая в более или менее близком будущем возвратиться" в столицу. Однако, {67} 12 июля он получил повторные телеграммы Н. Н. Львова и М. А. Стаховича, к которым присоединился и граф Гейден. Вечером 14 июля Шипов уже был в Петербург. Вот что он там нашел:

"От графа П. А. Гейдена, Н. Н. Львова, А. И. Гучкова и М. А. Стаховича я узнал что П. А. Столыпин, занятый сформированием министерства, вступил в переговоры с первыми тремя из перечисленных лиц, в то же время он просил убедить меня принять участие в образуемом им кабинете и говорил, что с таким же приглашением он имеет в виду обратиться к князю Г Е. Львову Я отнесся к мысли об участии моем в кабинете Столыпина отрицательно и высказал, что П. А. Столыпин и я совершенно различно понимаем задачи правительственной власти вообще и особенно в переживаемое время.

Я вижу в нем человека воспитанного и проникнутого традициями старого строя, считаю его главным виновником роспуска Гос. Думы и лицом, оказавшим несомненное противодействие образованию кабинета из большинства Гос. Думы; не имею вообще никакого доверия к П. А. Столыпину и удивляюсь, как он, зная хорошо мое отношение к его политике, ищет моего сотрудничества. H. H. Львов, А. И. Гучков и М. А. Стахович, примирившиеся с фактом {68} роспуска Гос. Думы, видели в П.А. Столыпине человека, способного в сотрудничестве с общественными деятелями осуществить реформы, вызываемые манифестом 17 октября, и старались убедить меня в правильности их точки зрения.

Граф П. А. Гейден скептически относился к этим предположениям, склонялся к моей оценке политической физиономии

П. А. Столыпина, но, тем не менее, находил лучшим не уклоняться от переговоров с ним и постараться выяснить определенно его намерения и программу". Несколько дней спустя, граф П. А. Гейден очень метко и ярко определил, зачем Столыпину нужны были услуги общественных деятелей. "Очевидно", заметил он Шипову, с характерным для него юмором, "нас с вами приглашали на роли наемных детей при дамах легкого поведения". Понимал это прекрасно и сам Д. Н. Шипов.

"Для нас обоих, т. е. для кн. Г. Е. Львова и меня, было совершенно ясно, что

П. А. Столыпин желает привлечь нас к участию в кабинете не в силу того, чтобы предоставить нам возможность содействовать действительному проведению в жизнь начал, положенных в основу манифеста 17 октября, а лишь потому, что он, хотя человек очень самоуверенный и смелый, тем не менее опасается {69} общественного противодействия своим начинаниям и в нашем участии в кабинете видит только средство для примирения возбужденного общественного настроения с правительством"

Тем не менее, ему и кн. Львову на следующий день пришлось видеться с П.. А. Столыпиным, в качестве деятелей общеземской организации для продовольственной помощи населению. Вот как это случилось:

"15 июля в С. Петербург приехал кн. .Г. Е. Львов, как председатель общеземской организации, для переговоров с министром внутренних дел по вопросу об организации продовольственной помощи населению. О своем приезде он сообщил тотчас же П. А. Столыпину, не зная еще ничего об его намерениях по образованию кабинета, и просил назначить время приема. В этот день все упомянутые выше общественные деятели собрались в гостинице "Франция" за завтраком и в беседе между собой обсуждали занимавший всех нас вопрос. В это время князю Г. Е. Львову доложили, что его просит по телефону председатель совета министров. Возвратясь в столовую, Г. Е. сказал, что П. А. Столыпин просит его и меня, как членов управления общеземской организации, приехать к нему на дачу сегодня в 4 часа дня для переговоров по вопросу о продовольственной помощи населению при {70} содействии общеземской организации. Я предчувствовал, что в этом приглашении готовится ловушка, но формально дело было поставлено так, что уклониться от этого свидания было невозможно.