Пятьдесят лет в Российском императорском флоте

Убийство Столыпина отрезвило русское общество, оно как бы опомнилось, почуяв в воздухе запах революционного пожара, который все еще тлел с 1905 года. Общество поправело, а за ним и в Государственной Думе правые партии получили перевес. Но подпольная работа то здесь, то там прорывалась наружу. Невинною жертвою такой работы пал общий любимец флота — молодой, изящный, симпатичный адмирал И.И. Чагин. В Цусимском сражении он командовал быстроходною яхтою «Алмаз» и утром 15 мая оказался в отряде Небогатова, окруженном японской эскадрой. Пока тот вел переговоры о сдаче с адмиралом Того, Чагин дал полный ход, вырвался из круга и пришел во Владивосток невредимым. Он командовал царской яхтой «Штандарт», имел орден Святого Георгия за Цусимский бой и носил свитский аксельбант. В Царском Селе в семейном кругу Царя был принят запросто, как близкий к семье человек. Был холост, отличный моряк и знал языки.

Казалось, счастье его баловало, а потому его самоубийство, как громом, нас всех поразило. Чагин был найден в своей квартире мертвый с разлетевшейся головой — выстрел был сделан водою, с очевидною целью, чтобы не остаться раненым. Явившиеся утром полицейские власти застали на лестнице у входа в квартиру девушку в полузабытьи от горя. Следствием было выяснено, что эта молодая дама, находясь у него ночью, открыла ему тайну, что у него на «Штандарте», зимовавшем на Неве, в судовой канцелярии печатались на машине революционные прокламации и на бланках царской яхты со штемпелем «Штандарт» распространялись по Петербургу. Пораженный этим открытием, Чагин не мог перенести такого скандала и тогда же ночью, отпустив свою даму, зарядил винтовку и, налив ее водой (для верности), выстрелил себе в рот. Голова разлетелась вдребезги, оставив на стене брызги мозгов и крови. Один из судовых писарей гвардейского экипажа — нижний чин — был увлечен барышней, состоявшей в революционном комитете. Она же будто была близка и к Чагину. Из ревности к ней дама, найденная на лестнице, донесла на нее Чагину.

На панихиде гроб был покрыт андреевским флагом и на подушке на месте головы лежал один платок. Факты, обнаруженные следствием, держались в строгом секрете.

Осенью Дума утвердила законопроект дополнительной программы постройки флота, составленной Морским Генеральным Штабом по соглашению с союзной Францией. Требовалось построить (сверх 4-х уже строящихся дредноутов) 3 сверхдредноута, 8 крейсеров, 32 миноносца (истребителя), 8 подводных лодок, несколько заградителей и других мелких судов для Балтийского моря. Для Черного моря была особая программа. На казенных верфях были заложены 3 сверхдредноута, а на постройку остальных судов были вызваны на конкурс заводы: Путиловский, «Ноб-Лесснер», Металлический и наш Первияйнен. Наш завод получил заказ на 2 крейсера, 6 миноносцев и плавучий железный док в 40000 тонн. Для исполнения заказа наше правление закупило в Ревеле территорию полуострова Цигель-Копель и приступило к постройке на нем целого порта с эллингами, мастерскими, гаванью, молами и железною дорогою, соединенную с городской железнодорожной станцией. Составилось новое акционерное «Русско-Балтийское судостроительное общество». Директором-распорядителем был избран инженер К.М. Соколовский, директором правления — я, оставаясь консультантом у Парвияйнена.

В Ревеле уже третий год строился новый грандиозный военный порт-база Петра Великого. В основу его постройки были приняты во внимание принципы новейшей военно-морской стратегии: на выдвинутых далеко вперед в море островах строились крепостные форты с крупной артиллерией для защиты порта от атаки наступающего флота с моря. В план военного порта входили: внутренняя гавань, мастерские, доки, эллинги, магазины и проч.; на рейде с севера строился громадный мол, длиною около версты, за этим молом устраивался просторный аванпорт для якорной стоянки действующей эскадры. Правление «Русско-Балтийского судостроительного завода» находилось в Петербурге, а в Ревель переехали только директор-распорядитель Соколовский, начальник завода корабельный инженер-полковник Гаврилов и строители верфи и зданий.

При прогрессивном развитии дальнобойности судовой артиллерии (12-14-дюймовые орудия в 52 калибра достигали дальности 120 кабельтовых, т. е. 12-ти миль) Кронштадт, со своими старыми фортами на рейде, потерял уже значение первоклассной крепости, и ему предназначалась теперь роль тыловой базы — для ремонта судов, потерпевших аварию в бою, и для хранения боевых запасов. А для защиты порта выдвинутыми вперед укреплениями на обоих берегах залива были построены сильные форты на Красной горке (южный берег) и форт Ино на финляндском берегу.

Весною я ездил несколько раз в Ревель на постройку нашего порта. В апреле были уже готовы главный административный дом, десяток домов-казарм для рабочих и открылись столовая на 1000 человек рабочих и при ней церковь. На торжество освящения были приглашены из Петербурга высшие морские власти и члены Государственной Думы: Гучков, Шаховской, Савич, Звегинцев.

Я решил взять отпуск и летом с женой и дочерью Ольгой отдохнуть за границей, и 27 мая выехали через Берлин в Лозанну. Берлин был иллюминован по случаю 25-летнего юбилея царствования императора Вильгельма II. Улицы полны ликующим народом, торжественные процессии перед дворцом, музыка, хоры студенческих корпораций, цехов и проч. Мы решили задержаться на сутки. Вечером смотрели «Unter den Linden» иллюминацию. От королевского дворца вдоль по аллеям тянулись нарядные фаэтоны с депутатами различных обществ с флагами; они продефилировали только что перед императором, стоявшим на балконе, и возвращались по своим клубам. Утром поехали посмотреть город и сад Tiegergarthen.TaM интересный парламент: из бронзы отлитый Бисмарк, Мольтке, старый Вильгельм и пресловутая «Sieges» — аллея побед, где все немецкие старые курфюрсты стоят в 2 шеренгах, равняясь во фронте. Затем мои дамы делали покупки в модных магазинах на Leipziger Strasse.

В Лозанне мы поместились в Hotel National’e. В этом отеле, с зеленым садом из южных растений, мы получили три комфортабельных комнаты с платою по 8 франков с полным пансионом.

Ежедневно мы отправлялись прогулкой: или спускались в Уши на берег Лемана, где вдоль набережной тянется аллея из платанов с цветниками и парками отелей; то мы подымались на горы в парк Savabelin (по фюникюлеру), откуда открывается вид на лазурное озеро, лежащее внизу, как на ладони, а на фоне голубого неба — снежные вершины Dent du Midi. Иногда мы ездили на целый день в Женеву. В отеле с нами сдружился один англичанин, молодой доктор, с женой, приехавший из Австралии. Он советовал нам не сидеть на одном месте, и 29 июня мы переехали через Симплонский тоннель в Италию, и сейчас же — за границей Швейцарии — станция Domo dosolo, а за нею на самом берегу озера Lago Maggiore курорт Baveno. Днем бывала иногда жара тропическая. Когда спадала жара, мы отправлялись пароходом по озеру и заходили на остров Izola Bela; там в старом замке графов Baromees имеется музей, а в саду замка устроена терраса в виде ступенчатого огромного храма стиля ренессанса, засаженного сплошь различными цветами.

Иногда мы на пароходике ездили в соседний курортный городок Stresa. В отеле веранда лежала над самым берегом озера, и на ней после обеда собиралось по вечерам все проживавшее там общество, мирно беседуя и любуясь заходящим солнцем, утопавшим в лазурных водах Лагомаджоре. Все были меж собой знакомы. Здесь встречались семьи и одинокие туристы из Бразилии, Канады, далекой Австралии, не считая европейцев различных наций. Вечером на озере появлялись иллюминованные гондолы (так называют «Венецианский карнавал») с хорами певцов и музыкой, они тихо плыли вдоль берега с пением серенад. Мелодичные звуки итальянской песни далеко неслись по зеркальной глади озера… И чудная ночь, и звездное небо Италии были в полной гармонии с мелодией песни. Здесь невольно вспоминаются слова Лермонтова: