Повседневная жизнь российских жандармов

Ну что ж, Ратаев был «тертый жандармский калач» и действовал так, как поступали и до сих пор поступают многие начальники: утвердиться на новом посту за счет дискредитации «предместника». Под видом того, что «пульс революционной деятельности» перенесен в Бельгию и Швейцарию, он предлагает упразднить Балканскую и Берлинскую агентуры, то есть избавиться от ставленника Рачковского А. М. Гартинга. Но в июле 1905 года Рачковский вернется в систему политического сыска и восстановит Берлинскую агентуру, а Ратаев… будет уволен, и на его место поставят Гартинга.

В ноябре 1909 года на место Гартинга приехал статский советник А. А. Красильников, протеже товарища министра внутренних дел П. Г. Курлова и его многолетний «ординарец». В его задачу входило общее руководство аппаратом Бюро, а всю текущую оперативную работу с агентурой он поручил подполковнику В. Э. Эрхардту. В числе первых мер Красильникова был запрет на посещение посольства филерам и на использование адреса посольства секретными сотрудниками (до сих пор многие агенты Бюро направляли свои отчеты и донесения на упомянутую улицу Гренель, 79). «Императорское посольство как дипломатическое учреждение полицейским делом и розыском не занимается и никаких агентов не содержит», — сообщил Красильников общественности. В официальных документах Красильников проходил командированным российским «Министерством внутренних дел за границу для сношения с местными властями и российскими посольствами и консульствами».

Отсечение Заграничной агентуры от русского посольства было, конечно, правильной и давно назревшей мерой. Всех сотрудников наружного наблюдения организационно сгруппировали вокруг частной «Розыскной конторы Биттара-Монена». Это была хорошая «крыша» для филеров, и в случае задержания и ареста им было разрешено раскрывать свою принадлежность к службе российскому правительству. Французские власти это тоже вполне устраивало. Подполковник Эрхардт вынес свою работу за пределы посольства и встречался со своей агентурой конспиративно в городе. С точки зрения нынешнего времени Заграничная агентура, превратившаяся в секретный филиал Департамента полиции, говоря современным языком, стала некоторым аналогом резидентуры современной спецслужбы.

Именно в этот период Бюро начали лихорадить неприятности иного толка: иностранные филеры один за другим стали переходить на сторону Бурцева и раскрывать тайны политического розыска. Потом это станет хронической болезнью Загранагентуры. У подполковника Эрхардта возникли проблемы и с приобретением новой агентуры — из-за опасности разоблачения, вызванной постоянными экспозе Бурцева и предателя Меньщикова в прессе, участились случаи отказа в сотрудничестве.

Озабоченный всеми этими проблемами, новый заведующий Особого отдела полковник Еремин начинает заменять парижскую агентуру путем направления туда агентов из России, но если достаточно легко и быстро можно было осуществить их переброску за границу, то легализовать их во Франции и ввести в революционную среду эмигрантов было делом сложным и долговременным. К тому же призыв Еремина к охранным отделениям на местах отправить своих лучших агентов за границу повис в воздухе — никто из начальников ОО не хотел лишаться своей опоры в работе. Местничество! Работу Заграничной агентуры лихорадило также подозрение в том, что среди ее кадровых работников был предатель, сотрудничавший с Бурцевым. Одно время в этом подозревался заведующий канцелярией Сушков. К осени 1913 года провалы в работе Парижского бюро, по словам Красильникова, приняли эпидемический характер.

В сентябре — октябре 1913 года товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский направил в Париж заведующего Особым отделом М. Е. Броецкого с заданием проверить на месте эффективность и надежность всей агентуры. Представленный Броецким 100-страничный отчет о командировке представляет собой уникальный документ, характеризующий обстановку в русском полицейском загранаппарате того времени. Со ссылкой на З. И. Перегудову, приведем некоторые пассажи из этого документа.

В инспектируемый период в Заграничной охранке числилось 23 секретных сотрудника, из них по партии эсеров —11, анархистов-коммунистов — 4, по Бунду — 1, по латвийским социал-демократам — 1, по Дашнакцутюну — 1, и специально по деятельности Бурцева — 2 человека. Все они жили за пределами Парижа и были специально вызваны на беседу с Броецким. После беседы Броецкий сделал оценку каждого агента и высказал рекомендации относительно дальнейшего его использования. Оценки инспектора колебались от «выдающийся» (агенты «Шарни» и «Космополит») до «скорее бесполезный» и «от услуг следует избавиться» («Мон» и «Лежен») и подкреплялись материально назначением соответствующего вознаграждения (от 2500 выдающимся до 400 франков «полезным»).

Под псевдонимом «Шарни» скрывалась М. А. Загорская. М. Е. Броецкий пишет: «Происходит… по-видимому из интеллигентной, благовоспитанной семьи; замечается некоторая тяжесть неудачной супружеской жизни». Эту тяжесть, по-видимому, успешно снимал с хрупких плеч агентессы заведующий бюро Красильников, который лично вел дело «Шарни» и был ее «большим другом».

С сожалением в отчете командированного отмечается потеря секретного сотрудника «Корбо» (Якобсона Г. Н.), попавшегося на проверке, устроенной ему эсерами по предложению всезнающего Бурцева. Эсеровское руководство поручило ему доставить своему активисту Бартольду письмо, в которое были вложены два волоска. При открытии письма Бартольдом волосков в конверте не оказалось, что указывало на то, что «Корбо» письмо вскрывал.

О сотруднике «Мон» (Высоцкий М. С. он же Савнори П. Ф. и по рождению Куранов М. С.) Броецкий оставил такую характеристику: «…какими-либо серьезными сведениями… не располагает, с партийной жизнью, по-видимому, не знаком, связями не обладает и служит лишним балластом» и предложил от него избавиться.

Из агентов, работавших по большевикам, Броецкий выделил «Доде» — Якова Абрамовича Житомирского, завербованного еще в Берлине Гартингом и «успешно руководившего» парижской группой большевиков, с которой постоянный контакт поддерживал Ленин. Репутация «Доде» в среде большевиков была несколько подмочена в 1908 году, когда он имел на руках до 20 пятисотрублевых ассигнаций, полученных во время известного Эриванского «экса» Камо и Сталина. «Доде» получил от партийного руководства задание обменять эти знаки на другие, что было довольно опасным делом, поскольку царское правительство сообщило их номера во все европейские банки. После неудачного обмена в одном из германских курортных городов (банк вернул ему обратно Эриванскую пятисотрублевку) «Доде» передал все деньги находившемуся в 1909 году в командировке в Париже вице-директору Департамента полиции Виссарионову. Парижской группе большевиков «Доде» сказал, что деньги сжег, предъявив ей отрезанные от кредитных билетов уголки, но ему не поверили и стали подозревать в присвоении «партийных денег». Была составлена специальная комиссия, расследовавшая дело с кредитками, которая и реабилитировала «Доде». В. Л. Бурцев до конца считал, что дело с кредитками было не чисто, но подкопаться к Житомирскому так и не смог. Броецкий дал «Доде» оценку «весьма ценного и выдающегося сотрудника».

Обращает на себя внимание «сексот» «Ней» — Гудин В. Г., бывший студент Петербургского технологического института. Особенностью его положения в среде льежских большевиков было то, что он в течение 12 лет, официально «фигуряя» революционной фразой, искренно и убежденно исповедовал монархические взгляды, что, как отмечается в докладе, создает у него ощущение постоянной раздвоенности и внутреннего дискомфорта. Несмотря на это, «Ней» от сотрудничества отказываться не собирается, получая скромное вознаграждение в сумме 400 рублей в месяц.

Рядом с Бурцевым находились два агента, один из которых — «Матис», он же А. Зиновьев, был на связи у подполковника Эрхардта и ходил, что называется, по лезвию бритвы. Дело в том, что Бурцев направил его на разработку самого Эрхардта! Имел место редкий в практике спецслужб случай встречной разработки одним и тем же агентом. Мало кто идет на такие рискованные эксперименты, а вот царская охранка шла… Здесь все зависело от выдержки и чутья агента и его руководителя подполковника Эрхардта: сделай один из них неверный шаг, и дело для «Матиса» могло бы закончиться печально, тем более что Бурцев был человек оперативно-грамотный и с чрезвычайно развитой подозрительностью. Все это, несомненно, свидетельствовало о высоком профессиональном уровне тогдашних сотрудников охранки. А «Матису» за риск платили всего 500 франков в месяц.