История русской церкви

Беспоповщина после этого становится мелким, маловлиятельным явлением, религией больше лавочников, чем промышленников. Когда правительство Александра II, проводя свои буржуазные реформы, легализовало в гражданском отношении старообрядцев, оно, конечно, имело в виду главным образом поповщинскую церковь, представлявшую могучую организацию миллионеров, с которой нельзя было не считаться. Указы 1864 и 1874 гг. о признании законными раскольничьих браков и о порядке их регистрации в полицейских метрических книгах могли иметь применение только к рогожцам и поморцам; законы 3 мая 1883 г., разрешавшие свободу богослужения, но без «оказательства», т. е. без крестных ходов, без колокольного звона, без предоставления права старообрядческим попам носить профессиональную одежду, имели в виду все старообрядческие согласия, но широко могли быть использованы опять-таки лишь поповщиной, имевшей организованный клир и твердый культ. Надо отметить, что, не предоставляя старообрядцам полной религиозной свободы, законы 1864 и 1874 гг. давали, однако, старообрядческой буржуазии в гражданском отношении некоторые выгоды, каких не имела до конца империи буржуазия православная. Именно в связи с введением гражданской регистрации браков и рождений раскольников были изданы добавочные статьи к уставу гражданского судопроизводства, устанавливавшие гражданскую подсудность всех дел о расторжении браков и законности рождения, касающихся раскольников. Православная буржуазия, отданная в этих делах на съедение /352/ консисторским акулам, могла только завидовать в этом отношении «гонимым» старообрядцам.

Манифест 17 апреля 1905 г. принес свободу вероисповедания и беспоповцам. Им была возвращена часть Преображенского кладбища с богадельным домом (корпус с кельями, обращенный в 50-х годах в Никольский единоверческий монастырь, и прилегающая часть кладбища остались за единоверцами) и разрешен культ, а их наставникам было поручено вести метрики. Но уцелевшие к этому времени обломки старых организаций оказались малочисленными и слабыми. В то время как поповщинская церковь сразу выступила во всеоружии, с богатыми средствами, с готовой иерархией, с новыми храмами, с периодической печатью и открытыми соборами и съездами, беспоповщинские согласия мало дали себя знать. Федосеевцы сейчас же после манифеста раскололись на «приемлющих» манифест и «не приемлющих». Более живучим оказалось поморское согласие, устроившее съезд и диспут, но и оно не могло, конечно, соперничать с поповщинской церковью. Роль беспоповщины, поскольку она была организацией первоначального капиталистического накопления, была сыграна уже в первой половине XIX в.; превратиться в организацию властвующего капитала до эмансипации она не смогла, а потом это место оказалось уже занятым поповщинской церковью.

Скопческие организации капитала

Подобно беспоповщине, роль организующей первоначальное накопление силы сыграли в начале XIX в. и скопческие организации, действуя в среде сначала торгово-промышленного, а затем ссудного приложения капитала. Специфической особенностью скопчества была его способность содействовать быстрейшему процессу дифференциации крестьянства и вытягивать из деревни в город наиболее податливые и подходящие для капитала элементы.

В предшествующей главе мы установили генетическую связь скопчества с хлыстовством. Но в начале XIX в. скопчество выступает уже как самостоятельное оригинальное явление со своей идеологией и определенным социальным составом последователей. Его связь с хлыстовской почвой, на которой появились первые его ростки, уцелела в хлыстовской анимистической формуле, которую должен был произносить каждый новый адепт, /353/ да в некоторых терминах и формах культа. По традиции новообращенный должен был произносить при вступлении в секту покаянную формулу, в которой просьба о прощении прежних грехов обращается не только к богу, богородице и ангелам, но и ко всей природе: «Прости, солнце и луна, небо и звезды, и матушка сыра земля, пески и реки, и звери и леса, и змеи и черви». Однако входивший в секту, приняв оскопление, вместе с тем изолировал себя совершенно от всего мира, к которому обращался в традиционной формуле. Он порывал с семьей или с возможностью семейной жизни, должен был оставлять тяжелый земледельческий труд, к которому становился неспособен, отсекал себя от крестьянской среды и должен был покидать ее. Он должен был уходить в город, где находил подобных себе отщепенцев от нормального мира. В этой своеобразной среде преломлялись до неузнаваемости все прежние идеалы, изменялись настроения и стремления, создавалась новая форма общественности, с новой идеологией. «Огненное крещение» отмечало неизгладимой печатью всех его причастников, и покаянная молитва в их устах становилась скорее прощальной молитвой.

Первые успехи скопческой пропаганды показывают, что и главными пропагандистами новой религии были люди совершенно другой сферы, чем хлыстовские пророки и богородицы. Когда после появления в «корабле» орловской «богородицы» Акулины Ивановны Кондратий Селиванов, уже признанный «бог над богами, царь над царями и пророк над пророками», стал проповедовать в хлыстовских «кораблях» оскопление в качестве лучшего средства избежать «лепости», поедающей весь свет и отвращающей от бога, во многих «кораблях» его стали за эту проповедь преследовать бранью, насмешками и даже доносами. Первые успехи проповедь Селиванова возымела по отношению к его ближнему сотруднику, Александру Шилову, скопческому Иоанну Предтече, который происходил из крестьян Алексинского уезда и был беспоповцем, т. е., вероятно, уже дифференцировался из крестьянской среды. По-видимому, вместе с Шиловым Селиванов совершил первые самостоятельные оскопления в Алексинском уезде Тульской губернии, в доме фабриканта Лугинина, где приняли «огненное крещение», или «убедились», фабричные крестьяне; затем в Тамбовской губернии, Моршанском уезде, «убедились» около 70 крестьян. После этого «убеления» Александр и Кондратий /354/ были арестованы и сосланы, но дело «убеления» пошло быстро и без них. Лугинин вместе с «убеленным» приказчиком Ретивовым переселился в Москву и там устроил первый скопческий «корабль» при основанной им полотняной фабрике. Оскопления производились Ретивовым среди фабричных рабочих. Вслед за Лугининым потянулись в Москву из Тамбовской, Тульской и Орловской губерний другие скопцы: Казарцев, к которому перешла фабрика Лугинина, Колесников, основавший торговлю пушным товаром. Появились адепты и из среды московских купцов (Жигарев и Тимофеев). Другие скопцы тянулись в Петербург, где были основаны «корабли» в домах купцов, братьев Ненастьевых, Кострова, Красниковых, Артамонова, Васильева и других. Одновременно со столичными «кораблями» один за другим появлялись скопческие «корабли» в крупных провинциальных городах: в Моршанске, где во главе скопцов стояли богачи братья Плотицыны, построившие великолепный собор на месте наказания Селиванова батогами в 1774 г.; в Алатыре, где кормщиком «корабля» был шелковый фабрикант Милютин, а «белыми голубями» — его рабочие. Появились купеческие и фабрикантские «корабли» в Костроме, Саратове, Самаре, Томске, Туле и других городах. Ко всем этим центрам тянулись оскопленные в деревнях крестьяне. Это была готовая рабочая масса для скопцов-капиталистов, которым оставалось только эксплуатировать свое покорное стадо. Связь по уродству быстро превращалась в неразрывную экономическую зависимость, поддерживаемую еще религиозным ореолом, который окружал хозяев-пророков. По существу, социальная роль скопчества оказалась аналогичной социальной роли федосеевщины или, в широких размерах, рогожской поповщины. Но средство, с помощью которого скопчество свою роль выполняло, выходило из ряда вон и создавало особенно крепкие узы. Немудрено, что процесс накопления в среде скопчества пошел необычайно быстро. То, на что рогожцам понадобилось целое столетие, скопцы проделали в какие-нибудь 25 лет: в 1774 г. Селиванова били батогами за сосновские оскопления, а в 1802 г. он уже поучал в беседе Александра I и обратил камергера Елянского, который затем в 1804 г. выступил со своим знаменитым проектом об учреждении божественной канцелярии и установлении в России «феократического образа правления». Бог, царь и пророк, непризнанный хлыстами, стал богом, царем и пророком капиталистов, /355/ раскинувших свои операции, теперь уже не только торгово-промышленного, но также биржевого и ростовщического характера, по всей России. Скопцы-капиталисты диктовали биржевые цены и не гнушались никакими выгодными спекуляциями, хотя бы даже с фальшивой монетой. Селиванов с 1803 г. открыто поселился в Петербурге и принимал поклонение от буржуазной и великосветской публики; перед второй войной с Наполеоном в 1809 г. его посетил сам император и спрашивал его мнения относительно исхода войны. Так сбылось «пророчество» некоей Анны Родионовны в орловском «корабле» Акулины Ивановны, пророчество, которое она будто бы изрекла Кондратию, когда он явился впервые в этот корабль: «Ты один откупишь всех земель товары… Тогда тебе все цари, короли и архиереи поклонятся и отдадут тебе великую честь и пойдут к тебе полки за полками».