Севастопольская страда (Часть 3)

Конвойный казак внес в комнату порядочной величины ящик, полученный по почте, судя по большим сургучным печатям на нем и бечевке, опутавшей его крест-накрест. Ящик был прислан на адрес самого Нахимова, как помощника начальника гарнизона, но посылку эту сопровождало немногословное, однако многозначительное письмо: "От прекраснейшей женщины Петербурга передать доблестнейшему рыцарю Севастополя".

- Вот читайте, что это значит-с, Эдуард Иваныч! - и Нахимов, не снимая с лица лукавства, протянул ему письмо, сохранившее еще запах тонких каких-то духов.

- Ха-ха-ха, до чего это хорошо: "От прекраснейшей женщины Петербурга"! - рассмеялся Тотлебен.

- Вот видите-с, видите-с, я ведь знал, что вам это понравится, ликовал и Нахимов.

- Вопрос: какая именно женщина не считает себя "прекраснейшей"?

- Да-с, да-да-с, такой не бывает-с, совсем не бывает-с в природе-с!

- Но что касается дальнейшего, то-о... Павел Стефанович! "Доблестнейший рыцарь Севастополя" - ведь это вы-с!

- Ну, какой же я рыцарь, что за вздор-с! И главное-с, "доблестнейший"! Это и есть именно вы-с, Эдуард Иваныч!

- Я-я?.. Как же так я? Разве я сражаюсь! Я есть земляной крот, не больше того! Какой же я рыцарь, да еще "доблестнейший"? Это вы, Павел Стефанович, вы!

- Помилуйте-с, пустяки какие-с! Разве я полками командую и в бой их вожу-с? Это, это генерал Хрулев-с, а не я! Но, позвольте-с, Эдуард Иваныч, ведь ранены-то вы, а не Хрулев-с... Кому же нужна корпия-с, позвольте спросить, дамский этот подарок-с? А? Кому-с? Вам или Хрулеву-с?

- Ну, конечно, если же так ставить этот вопрос, то вы есть совершенно правы, Павел Стефанович, - корпия в текущий момент нужна мне, а не генералу Хрулеву, но все-таки...

- Все-таки, между нами говоря, - перебил вполголоса, но с настойчивым жестом обеих рук Нахимов, - самый доблестный из защитников Севастополя вы-с, и прошу больше об этом со мной не спорить-с!.. Что же касается всех этих "прекраснейших" женщин, то вечно они путаются не в свое дело-с и задают нам тут разные загвоздки-с!

Комната, в которой лежал Тотлебен, служила ему рабочим кабинетом.

На большом письменном столе навалены были книги, впрочем не в беспорядке; подробнейший план укреплений пришпилен был на стене над столом, причем русские батареи показаны были черным, батареи союзников красным цветом. Видно было, что план этот часто снимался и дополнялся и особенно много поправок было внесено в него совсем недавно: так они были свежи в той части плана, на которой пришлись потерянные в конце мая редуты.

Тот же план укреплений, но отдельными картами, по бастионам, батареям, редутам и в большем виде составлял толстую папку, лежавшую на столе. В ней же были и подробнейшие планы и проекты подземных работ минных колодцев, галерей и ходов.

Рядом с простой железной койкой, на которой полусидел Тотлебен, лежала на стуле красного дерева с отлогой спинкой его записная тетрадь, в которой он делал обычно свои вычисления и расчеты по расстановке сил и средств обороны.

Отсюда, из этой комнаты в центре города, весьма щедро осыпаемого снарядами, исходили те, поддержанные цифровыми выкладками, мысли общей и частной обороны, с которыми обычно соглашались в штабе начальника гарнизона.

Этими мыслями полон был Тотлебен и теперь, несмотря на свою рану. Эти мысли должны были вылиться вечером там, в штабе гарнизона, если бы не пуля французского стрелка; но помощник начальника гарнизона, адмирал Нахимов, сидел около, букет цветов был поставлен в стеклянный кувшин с водой, спор, причиной которого оказался ящик с корпией, нащипанной несомненно прелестными руками "прекраснейшей из женщин Петербурга", был так или иначе закончен, и Тотлебен заговорил несколько торжественным тоном:

- Я пришел к несомненному выводу, Павел Стефанович, что противник окончательно решил захватить у нас не другое что, как Малахов! Именно так!.. Третьего дня был, можно так выразиться, второй штурм Малахова, первый же мы с вами видели двадцать шестого мая. Потери союзников были велики, очень велики, потому-то они и должны волей или неволей испытать счастья в третий раз... Что и говорить, игра эта свечей стоит: Малахов есть ключ наших укреплений, это и слепому видно. Если они возьмут Малахов, мы защищаться больше не в состоянии.

- Так-с... Не в состоянии-с... Допустим-с, - подтвердил Нахимов и поднял вопросительно брови; к таким выражениям, как "защищаться будем не в состоянии", он уже привык и против них не спорил: это был просто сухопутный язык.

- Но у нас была уже перед глазами та же самая картина, - поднял палец Тотлебен, - когда на бастион нумер четвертый велась атака французами. Мы ее остановили тогда чем же? Устройством двух батарей вправо и влево от бастиона. Тридцать орудий справа, тридцать слева дали такой перекрестный огонь, что противник придвинуться ближе, чем ему удалось до этого, уже не смог! Выдохся, потерял свою энергию, - вот что сделали эти батареи Швана, Никонова, Смагина... Это они спасли наше дело в том самом пункте... Противник вынужден был идти дальше минами. Хорошо, что же-с, мы выдвинули им навстречу контрмины... И вот бастион нумер четвертый стал для них очень опасен: как кидаться на него в лоб? Пришлось отставить!.. Теперь прямое наше дело защитить Малахов по той же самой системе, Павел Стефанович.

- Сколько же надо будет всего-с орудий больших калибров? - коротко спросил Нахимов.

- Больших? Шестьдесят, - так же коротко ответил Тотлебен.

- Гм... Шестьдесят? - очень удивился Нахимов. - Где же можно поставить на Малахове еще шестьдесят-с?

- Не на одном Малахове, нет! Этто, этто было бы уж слишком! улыбнулся Тотлебен и взял свою записную книжку. - Малахов - в центре; справа и слева - третьего и второго нумера бастионы и промежуточные между ними линии... Вот этот весь участок и требует безотлагательного усиления огня на шестьдесят орудий больших калибров.

- Вполне допустимо-с, - согласился Нахимов.

- Но этими только мерами мы не достигнем того же, чего достигнуть нам удалось на нумере четвертом, а именно: перекрестного огня!.. Перекрестный же огонь этто... в нем нуждается бывший наш Камчатский люнет, как... пьяница в чарке водки. Именно около него скопились большие силы французов для штурма, - вот, стало быть, ему-то именно и нужна острастка большая. А для этой цели на Корабельной - на ретраншементе - надобно устроить батареи на тридцать орудий, а также, само собой разумеется, и справа от Малахова, позади оборонительной линии, вот в этом месте, я думаю, Павел Стефанович, - он протянул Нахимову свою записную книжку с собственноручно набросанным небольшим планом, - вот, где от бастиона нумер третий отлогость спускается в Докову балку, тут можно установить батареи тоже, в общей сложности на тридцать орудий.