Кровавый евромайдан — преступление века

Возможно. До определенного возраста людям кажется, что их жизнь бесконечна. А потом начинают задумываться. В любом случае работы меньше не становится. А может быть, еще потому, что для определенных видов сложной деятельности человек созревает долго. И вот он созрел, он готов это делать, вооруженный опытом и знаниями только где-то к пятидесяти, и хочет успеть, потому как понимает, что возраст поджимает. 

Сергей Хелемендик:

Я хочу попросить вас рассказать о себе коротко и по простому. Озвучить основные вехи жизни, как вы видите их сегодня. Конечно, есть ваша официальная биография, но это сплошные должности, награды…

Виталий Захарченко:

Я вырос в Константиновке — небольшом по донбасским меркам (около 120 тысяч населения) промышленном городе. Это моя малая родина, там прошла большая часть моего детства и взрослой жизни. Потом пошел в армию, служил в группе советских войск в Германии, в разведроте.

Сергей Хелемендик:

Это те подразделения, которые потом начали называть спецназом?

Виталий Захарченко:

Это не совсем спецназ в нынешнем понимании слова, потому что сейчас спецназов стало много. Тогда это было классическое военное подразделение для участия в реальной войне и решения стандартных боевых задач военной разведки — от «языков» до диверсионной деятельности.

Для меня это была одна из главных вех жизненного пути. Мне там все нравилось, я был отличником, хорошо стрелял, с рукопашным боем подружился, потому что несколько лет серьезно занимался боксом.

Был еще один важный момент, в совсем молодом возрасте я увидел большую европейскую страну. Конечно, увидел не много, на дискотеки нас там никто не пускал, и в кафе мы не сидели, но все же я увидел, как живут немцы, и мне это было очень интересно.

Сергей Хелемендик:

И как они жили?

Виталий Захарченко:

Жили очень неплохо, в бытовом смысле намного лучше, чем у нас на Донбассе, но главное — они жили по-другому, это была иная жизнь, иная цивилизация, как говорят сейчас. И к нам, кстати, относились совсем неплохо.

Потом я поступил в Рижскую среднюю школу милиции, окончив которую начал службу лейтенантом там же, в Риге. Практически сразу же поступил в Высшую школу и по ее окончании приступил к службе в городе Вентспилс. Это снова была другая страна, конечно, тогда еще республика СССР, но реально другая страна, интересная, сложная.

Я учился и работал в Риге несколько лет, и она навсегда осталась не чужим для меня городом. Частью жизни.

Сергей Хелемендик:

Почему вы выбрали милицейскую карьеру?

Виталий Захарченко:

Понимаю, что многим сейчас это покажется забавным, но мой выбор профессии, практически выбор жизненного пути был вполне идеалистическим. Я точно знал, что хочу связать свою жизнь с юриспруденцией (ведь изначально я собирался поступать на юридический факультет). Будет ли это милиция, прокуратура или КГБ, я тогда не определился. Но так сложилось судьба, что выбор как бы сам собой пал на милицию.

Я всегда считал, что милиция (как и другие правоохранительные органы) должна защищать людей, все общество от преступников. Я и сейчас так считаю, хотя, конечно, мои представления о том, что должна и что может правоохранительная система, сейчас иные и опираются на большой личный опыт. А тогда были вполне обычные для людей моего поколения романтические представления о работе следователей, захвате преступников. Романтика работы следователя, созданная в советской культуре, мне нравилась.

Потом я уехал из Риги, вернулся в родной город Константиновку, где постепенно стал подниматься по служебной лестнице.

Сергей Хелемендик:

Не так давно я наткнулся на комментарий в социальной сети: кто-то писал, что вы были хорошим милиционером и о вашей работе в этом качестве в Константиновке до сих пор помнят.

Виталий Захарченко:

У меня как у человека и милиционера не было конфликтов с гражданами, люди ко мне относились доброжелательно, и я считаю это нормой. Так же доброжелательно и вдумчиво я относился к нуждам людей. Это была хорошая школа жизни, поскольку каждый, кто начинает работу в милиции, в основном занимается бытовухой, то есть мелкими бытовыми правонарушениями.

Сергей Хелемендик:

Вы начинали службу в Риге с нуля и дослужились до министра внутренних дел Украины, 45-миллионой страны, до генерала внутренней службы. В России это соответствует званию генерала армии. То есть вы, в моем понимании, стали тем редким солдатом, в ранце которого действительно лежал маршальский жезл. Как вам это удалось? Я имею в виду не саму вашу служебную биографию, а именно философию жизни. Вы стремились к этому, мечтали, боролись?

Виталий Захарченко:

Мечтал ли я стать министром внутренних дел? Нет, конечно. Я вообще не мечтатель, обычно ставлю цели и стараюсь их добиваться. Но над заданным вами вопросом думал не раз.

В моей на первый взгляд головокружительной карьере было несколько эпизодов, когда я по разным причинам резко менял специализацию в милиции, иногда даже серьезно раздумывал над тем, чтобы уволиться из МВД. И тем не менее моя карьера была успешна. Нужно сказать, что основой этого было мое постоянное стремление к новым профессиональным знаниям. Все милицейские учебные заведения я оканчивал исключительно на отлично, потому что мне всегда было интересно получить новый опыт и новые профессиональные навыки.

Я думаю, что когда человек идет по жизни с какой-то своей убежденностью, не петляет, не мечется, живет своим умом, когда человек — целеустремленный, если хотите цельный, то рано или поздно с ним происходит примерно то же самое, что случилось со мной. Его замечают, кто-то его поддерживает, кто-то присоединяется. Он необязательно становится министром — на всех министерских портфелей не хватит. Но он получает признание общества, которое и выражается в том, что называют карьерой.

Если уж совсем начистоту, от предложения Януковича стать министром невозможно было отказаться. То есть теоретически отказаться, конечно, можно, но тебя никто не поймет, да и ты сам себя не поймешь.

Однако совершенно точно могу сказать, что этого наивысшего в иерархии моего ведомства поста я ни в коей мере не добивался. Цели такой не ставил. Просто так сложились обстоятельства: искали человека, который будет упорно работать, который в состоянии предложить пути реформирования МВД, менять сложную ситуацию, а я к тому времени уже зарекомендовал себя именно с такой стороны. Наверное, поэтому меня и нашли.

Сергей Хелемендик:

Есть английское определение trouble-shooter — тот, кто расстреливает несчастья и невзгоды. Что-то вроде универсального спасателя. В бизнесе таких людей называют кризисными менеджерами, их на самом деле немного — это особый дар.

Виталий Захарченко:

Да, определение «кризисный менеджер» отчасти подходит. Когда я сейчас оцениваю свою карьеру по государственной службе, то понимаю, что причиной продвижения были два главных фактора. Мне удавалось предложить решения сложных ситуаций и потом, хотя и не всегда, их реализовать.

Как говорится, ты это придумал — ты и будешь выполнять, тебя же и накажут, если сделаешь неправильно. Со мной такое было — жизнь наказывала за инициативу, за то, что придумал. Но придумывать я никогда не переставал.

Если говорить о вехах, то решающим толчком в моей карьере государственного служащего стала именно идея, с которой я пришел. Идея была большая, важная: как сделать так, чтобы механизм сбора налогов с украинского бизнеса заработал.

Идею я предложил, когда государственная казна оказалась пустой. Идея основывалась на системном анализе ситуации — и ее приняли на самом верху, вполне логично сказав, раз я всё так замечательно придумал, мне и выполнять.

И я начал — и казна быстро наполнилась, потому что в результате реализации моей концепции были отсечены главные каналы утечки налоговых поступлений от большого бизнеса.