Отечественная война 1812 года. Школьная хрестоматия (СИ)

Всего в составе армейских партизанских отрядов в сентябре действовало 36 казачьих полков и 1 команда, 7 кавалерийских полков, 5 эскадронов, 1 команда конной артиллерии, 5 пехотных полков, 3 батальона и 22 полковых орудия.

ДАВЫДОВ Денис Васильевич (1784—1839) – герой Отечественной войны, военно-исторический писатель и поэт. На военной службе с 1801. В 1807 в должности адъютанта Багратиона участвовал во франко-русской войне, проявил исключительную храбрость. В Отечественной войне инициатор партизанского движения. В 1832 вышел отставку в звании генерал-лейтенанта. Его воспоминания и статьи – важное свидетельство эпохи. Послужил прообразом Денисова в романе Толстого «Война и мир».

ДОРОХОВ Иван Семенович (1762—1815) – герой Отечественной войны, генерал-лейтенант (1812). Окончил инженерный кадетский корпус, участвовал в русско-турецкой войне 1787—1791. В 1795 переведен в кавалерию и назначен командиром гусарского полка, с которым участвовал в войне 1806—1807 против Наполеона. В Бородинском сражении руководил контратакой четырех кавалерийских полков, которая оказала влияние на дальнейший ход сражения. 6 сентября назначен командиром партизанского отряда, с которым освободил Верею, за что награжден золотой саблей. Тяжело ранен под Малоярославцем.

СЕСЛАВИН Александр Никитич (1780—1858) – герой Отечественной войны, генерал-лейтенант (1814). Окончил кадетский корпус, участвовал в войнах с Францией (1805—1807), Турцией (1806—1812). В начале войны был адъютантом Барклая де Толли. Отличился Бородинском сражении. В сентябре 1812 назначен командиром кавалерийского партизанского отряда. Совершал смелые рейды по тылам противника, участвовал в освобождении Вязьмы, Борисова. Вильно. Под Ляховым окружил и взял в плен 2 тыс. французов, за что произведен в подполковники. За отличие в Лейпцигском сражении 1813 произведен в генерал-майоры. Был неоднократно ранен. После 1814 в отставке.

Бегство армии Нея

Наконец, 20-го ноября Наполеон принужден был покинуть Оршу; но он оставил там Евгения, Мортье и Даву и, остановившись в двух милях от этого города, стал расспрашивать о Нее, все продолжая поджидать его. То же уныние царило во всей армии, остатки которой находились в Орше...

Но к вечеру четвертого дня рассеялась всякая надежда. Ночь принесла лишь изнурительный отдых. Все обвиняли друг друга в несчастии Нея, словно у нас была какая-нибудь возможность поджидать дольше третий корпус, под Красным, где пришлось бы сражаться лишних двадцать восемь часов, тогда как сил и боевые припасов хватало ровно на один час...

Когда истощились все воспоминания и все догадки, нас охватило уныние, как вдруг раздался лошадиный топот и послышался радосгный крик.

— Маршал Ней спасен, он едет к нам, вон его польские кавалеристы!

И в самом деле, к нам поспешно подъехал один из его офицеров и объявил нам, что маршал приближается по правому берегу Днепра и что он просит о помощи.

Евгений собрал четыре тысячи человек; при одном упоминании об опасности, грозящей Нею, все двинулись вперед; но это их усилие было последним...

Сейчас же оба корпуса пошли один навстречу другому. Ней и Евгений первыми узнали друг друга; они упали друг другу в объятия! Евгений плакал; у Нея вырывались сердитые восклицания...

Солдаты, офицеры, генералы — все бросились друг другу навстречу... Затем, все вместе, они вернулись в Оршу, горя нетерпением, одни — услышать, а другие — рассказать о пережитых несчастиях!

Они рассказали, что 17 ноября они вышли из Смоленска с двенадцатью орудиями, шестью тысячами пехоты и тремястами кавалерии, оставив неприятелю шесть тысяч раненых; если бы не грохот платовской пальбы, да не взрывы мин, их маршалу никогда не удалось бы вырвать из этого опустевшего города семь тысяч приютившихся в нем отставших воинов, не имевших никакого оружия... Они рассказали, с какой заботливостью их начальник относился к раненым, к женщинам, к детям...

Вначале им попадались лишь следы злополучного отступления. Но на следующий день все изменилось и их охватили мрачные предчувствия, когда они достигли снежной поляны, красной от крови и покрытой обломками оружия и изуродованными трупами...

Ней поспешно повел их дальше от этих мрачных обломков, и они беспрепятственно дошли до того места, где дорога уходит в глубокий овраг, из которого она выходит на плоскую возвышенность...

Люди, шедшие впереди беспорядочными толпами, вернулись назад, указывая на равнину, почерневшую отрядов неприятеля, как вдруг один из русских, отделившись от своих, спустился с возвышенности: он предстал перед французским маршалом, и, из желания ли щегольнуть цивилизацией, или из уважения к горю главнокомандующего, или же опасаясь слишком большого отчаяния с его стороны, он облек в льстивые выражения требование сдаться!

Он говорил, что «его послал Кутузов. Этот фельдмаршал не дерзнул бы сделать столь жестокого предложения такому великому генералу, такому прославленному воину, если бы у него оставался хоть малейший шанс на спасение. Но перед Неем и вокруг него находятся восемьдесят тысяч русских, и, если он этому не верит, то Кутузов предлагает ему послать кого-нибудь для того, чтобы объехать его ряды и сосчитать его силы».

Не успел русский договорить, как вдруг, с правого фланга его армии был пущен залп картечи, врезавшийся в наши ряды и заставивший умолкнуть изумленного парламентера. В ту же минуту на него набросился, как на изменника, готовясь убить его, один французский офицер; но Ней, удерживая его порыв, воскликнул:

«Маршалы не сдаются; нельзя вести переговоров под огнем; вы — мой пленник!» И несчастный, обезоруженный офицер остался среди нас, подвергаясь выстрелам своих соотечественников. Он был выпущен на свободу только в Ковно...

Кутузов не обманул Нея. С его стороны было восемьдесят тысяч сытых человек, стоявших стройными, полными рядами, многочисленные эскадроны, огромная артиллерия, занимавшая грозную позицию, одним словом — все, и даже счастье, заменяющее собою все; с нашей стороны было пять тысяч солдат, составлявших еле тащившуюся, раздробленную колонну; у них было далеко не все необходимое оружие, да и то было не чищено, поломано и нетвердо державшееся в ослабевших руках!

И, несмотря на это, французский генерал не подумал ни о сдаче, ни даже о смерти: он хотел пробить себе путь сквозь неприятельские ряды, даже не думая о геройстве такой попытки. Сам не надеясь ни на что, в ю время как все надеялись на него, он повиновался побуждениям своей сильной натуры и той гордости победителя, благодаря которой, после целого ряда невероятных удач, все считается возможным!..

Первая дивизия скрылась вместе с дорогой на дне оврага, вместе с ней же показалась на другой стороне и, смятая первой русской линией, снова скатилась в овраг.

Нисколько не удивляясь происшедшему и не давая никому времени удивляться, маршал соединил остальных, составил из них резерв и сам заменил отступивших...

Все последовали за ним. Они подошли вплотную к первой неприятельской линии, пробили и смяли ее ряды и, не останавливаясь, устремились ко второй, но они не успели еще достигнуть ее, как на них посыпался целый град железа и свинца. В одно мгновение у Нея были ранены все генералы и убито большинство солдат; их ряды поредели; колонна рассыпалась, она содрогнулась, отступила и увлекла за собой Нея.

Тут он ясно увидал, что захотел невозможного; он стал дожидаться, пока, благодаря бегству его солдат, овраг очутился между ними и неприятелем. Тогда, не надеясь ни на что и ничего не боясь, он остановил их и вновь сформировал их ряды. Две тысячи людей он выстроил против восьмидесяти тысяч; на огонь двухсот жерл он ответил шестью пушками и устыдил судьбу, изменившую столь храбрым воинам!