Отечественная война 1812 года. Школьная хрестоматия (СИ)

Наконец, пробили утреннюю зорю, и хотя еще не рассвело, но мы двинулись в путь...

На одну милю дальше, возле леса, мы остановились на большой привал. На этом самом месте ночевала перед тем часть артиллерии и кавалерии; там нашлось много лошадей, околевших и уже изрезанных, а еще больше живых, но полузамерзших; они давали себя убивать, не трогаясь с места: те же, которые пали от утомления и изнурения, были так заморожены, что их невозможно было разрубить на части. Я заметил за этот бедственный поход, что нас постоянно заставляли идти по возможности следом за кавалерией и артиллерией, и что мы останавливались на их ночевках с расчетом, чтобы питаться лошадьми, оставленными ими.

Было часов около десяти: ночь стояла необыкновенно темная, и уже многие из нашего кружка, как и остальные части злополучной армии, расположившиеся в этой местности, стали забываться тяжелым, беспокойным сном, вследствие утомления и голода, у огня, который ежеминутно угасал, как и жизнь окружавших его людей; мы размышляли о завтрашнем дне, о прибытии в Смоленск, где, как нам обещали, должны окончиться наши мучения — ведь там мы найдем продовольствие и квартиры.

Я кончил свои жалкий ужин, состоявший из кусочка печенки от лошади, убитой нашими саперами, а вместо питья проглотил пригоршню снега. Маршал Мортье также съел печенки, зажаренной для него денщиком, но только он ел ее с куском сухаря и запил каплей водки; ужин, как видите, не особенно изысканный для маршала Франции, но и то было еще недурно при нашем злосчастном положении,

После ужина он вдруг спросил у часового, стоявшего опершись на ружье, у дверей риги, зачем он тут. Солдат отвечал, что он стоит на часах. «Для кого и для чего? — возразил маршал. — Ведь все равно это не помешает холоду и нужде вторгнуться сюда и терзать нас! Ступай лучше, займи место у огня». Немного погодя, он попросил у денщика чего-нибудь подложить себе под голову; ему подали чемодан, он завернулся в плащ и улегся.

Я собирался сделать то же самое, растянувшись не своей медвежьей шкуре, как вдруг нас переполошил какой-то странный шум; оказывается, северный ветер забушевал по лесу, поднимая снежную метель при 27-градусном морозе, так что люди не могли оставаться на местах. С криками бегали они по равнине, стараясь попасть туда, где виднелись огни, и этим облегчить свое положение; но их крутил снежный вихрь, и они не могли двигаться, или если все-таки порывались бежать, то спотыкались и падали, чтобы уже больше не подниматься. Несколько сот человек погибло таким образом; но много тысяч людей умирало, оставаясь на месте, они не надеялись ни на что лучшее. Что до нас, то нам посчастливилось — одна сторона риги была защищена от ветра; многие пришли, чтобы приютиться у нас, и таким образом избегнуть смерти.

Кстати расскажу по этому поводу об одном поступке самоотвержения, совершенном в эту бедственную ночь, когда все самые странные стихии ада, казалось, разъярились против нас.

В состав нашей армии входил принц Эмилий Гессен-Кассельский со своим войском. Его маленький корпус состоял из нескольких полков кавалерии и пехоты. Как и мы, он расположился на биваках, по правую сторону дороги, с остатками своих несчастных солдат, число которых сократилось до пяти или шести сот человек; в числе их находилось приблизительно до полутораста драгун, но уже пеших, так как их лошади или пали, или были съедены. Эти храбрые воины, изнемогая от холода и не имея сил оставаться на месте в такую метель и непогоду, решили принести себя в жертву, чтобы спасти своего молодого принца, юношу лет двадцати, не больше, поставив его посередине, чтобы защитить от ветра и холода. Закутанные в свои длинные белые плащи, они всю ночь простояли на ногах, тесно прижимаясь друг к другу; на другое утро три четверти этих людей были мертвы и занесены снегом; та же участь постигла почти десять тысяч из разных корпусов.

Сержант Бургонь

СКАЗАНИЕ О 1812 ГОДЕ

Ветер гонит от востока

С воем снежные метели...

Дикой песнью злая вьюга

Заливается в пустыне...

По безлюдному простору,

Без ночлега, без привала,

Точно сонм теней, проходят

Славной армии остатки,

Егеря и гренадеры,

Кто окутан дамской шалью,

Кто церковною завесой, —

То в сугробах снежных вязнут,

То скользят, вразброд взбираясь

На подъем оледенелый...

Где пройдут — по всей дороге

Пушки брошены, лафеты;

Снег заносит трупы коней,

И людей, и колымаги,

Нагруженные добычей

Из святых московских храмов...

Посреди разбитой рати

Едет вождь ее, привыкший

К торжествам лишь да победам...

В пошевнях на жалких клячах,

Едет той же он дорогой,

Где прошел еще недавно

Полный гордости и славы,

К той загадочной столице

С золотыми куполами,

Где, казалось, совершится

В полном блеске чудный жребий

Повелителя вселенной,

Сокрушителя империй...

Где ж вы, пышные мечтанья!

Гордый замысел!.. Надежды

И глубокие расчеты

Прахом стали — и упорно

Ищет он всему разгадки,

Где и в чем его ошибка?

Все напрасно!..

И поник он, и, в дремоте,

Видит, как в приемном зале —

Незадолго до похода —

В Тюльери стоит ок гневный;

Венценосцев всей Европы

Перед ним послы: все внемлют

С трепетом его угрозам...

Лишь один стой! посланник,

Не склонив покорно взгляда,

С затаенною улыбкой...

И. вспыливши, Император —

«Князь, вы видите! — воскликнул: —

Мне никто во всей Европе

Не дерзает поперечить:

Император ваш — на что же

Он надеется — на что же?»

«Государь! — в ответ посланник —

Взять в расчет вы позабыли,

Что за русским государем

Русский весь стоит народ!»

Он тогда расхохотался, —

А теперь — теперь он вздрогнул...

А глядит: утихла вьюга.

На морозном небе звезды,

А кругом на горизонте

Всюду зарева пожаров...

Вспомнил он дворец Петровский,

Где бояр он ждал с поклоном

И ключами от столицы...

Вспомнил он пустынный город,

Вдруг со всех сторон объятый

Морем пламени... А мира —

Мира нет!.. И днем и ночью

Неустанная погоня

Вслед за ним врагов незримых...

Справа, слева — их мильоны

Там в лесах.. «Так вот что значит —

Весь народ!»...

И безнадежно

Вдаль он взоры устремляет:

Что-то грозное таится

Там, за синими лесами,

В необьятной этой дали...

А. Майков

Гвардия, не знавшая поражений

Между 1 и 4 ноября расположение партизан было следующее: 2-го граф Орлов-Денисов, соединясь со мною, коснулся корпуса Раевского в Толстыках; мы продолжали путь в Хилтичи, куда прибыли к ночи. Отдохнув три часа, мы пошли к Мерлину. 3-го отряд графа Ожаровскаго подошел к Куткову, а партия Сеславина, усиленная партией Фигнера, к Зверовичам. Сего числа, на рассвете, разъезды наши дали знать, что пехотные неприятельские колонны тянутся между Никулиным и Стеснами. Мы помчались к большой дороге и покрыли нашей ордой все пространство от Аносова до Мерлина. Неприятель остановился, дабы дождаться хвоста колонны, спешившего на соединение с ним. Заметив сие, граф Орлов-Денисов приказал нам атаковать их. Расстройство этой части неприятельской колонны было таково, что мы весьма скоро разбили ее, захватив в плен генералов Альмераса и Бюрта, до двухсот нижних чинов, четыре орудия и множество обоза. Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон. Это было уже за полдень. Мы вскочили на коней и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя одного рядового от этих сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегая всеми усилиями нашими, оставались невредимы; я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих, всеми родами смерти испытанных воинов. Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, белых ремнях с красными султанами и эполетами, они казались маковым цветом среди снежного поля. Будь с нами несколько рот конной артиллерии и вся регулярная кавалерия. Бог знает для чего при главной армии следовавшая, то вряд ли эти колонны отошли бы с столь малым уроном, каковой они в этот день потерпели. Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн неприятельских, у коих отбивали отстававшие обозы и орудия, иногда отрывали рассыпанные или растянутые по дороге взводы, но колонны оставались невредимы. Видя, что все наши азиатские атаки не оказывают никакого действия противу сомкнутого европейского строя, я решился под вечер послать полк Чеченского вперед, чтобы ломать мостики, находящиеся по пути к Красному, заваливать дорогу и стараться затруднить по возможности движение неприятеля. Я, как теперь, вижу графа Орлова-Денисова, гарцующего у самой колонны на рыжем коне своем, окруженного моими ахтырскими гусарами и ординарцами лейб-гвардии казачьего полка. Полковники, офицеры, урядники, многие простые казаки устремлялись на неприятеля, но все было тщетно. Колонны двигались одна за другою, отгоняя нас ружейными выстрелами и издеваясь над нашим вокруг них бесполезным наездничеством. В течение этого дня мы еще взяли одного генерала (Мартушевича), множество обозов и до 700 пленных, но гвардия с Наполеоном прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль между рыбачьими лодками.