Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

Менее успешна была национальная реакция в Сицилии, где туземцы со всех сторон были окружены греческими ко­лониями и отрезаны морем от своих единоплеменников на материке. Здесь во главе движения стал Дукетий, царь Мен (Минсо у Калтаджироне). В качестве союзника сиракузской демократии он принял участие в походе против сына Гиерона, Дейномена из Этны, и значительно способствовал успеху экспедиции. Вскоре после этого ему удалось покорить важ­ный город Моргантию, и результатом этого успеха было сплочение всей сицилийской нации в одно государство под главенством Дукетия. У священного озера Палики, недалеко от Мен, в том месте, где Герейское плоскогорье спускается к плодородной Катанской равнине, была основана столица нового государства, названная в честь упомянутых нацио­нальных божеств Паликой.

Теперь Дукетий обратил свое оружие против остатка тех ветеранов, которых Гиерон поселил в Катане и которые удалились в Инессу и заложили здесь новую Этну; это укре­пленное место было взято, и вместе с тем окончательно уничтожено владычество Дейноменидов. Теперь сицилий­ский царь чувствовал себя достаточно сильным, чтобы на­чать освободительную войну против греков. Ему действи­тельно удалось разбить в открытом сражении акрагантийцев и их союзников, сиракузцев, и взять акрагантийскую погра­ничную крепость Мотион; но продолжительная борьба с греческими городами оказалась ему не по силам. Следую­щей весной Дукетий потерпел от сиракузян тяжелое пора­жение. Мотион был снова взят акрагантийцами, и царь, по­кинутый своими приверженцами, принужден был, наконец, сдаться сиракузянам на капитуляцию (около 450 г.). Его цар­ство распалось; южная часть, плодородная Катанская равни­на с Моргантией, Менами и Инессой, отошла к Сиракузам, северные области, долина Верхнего Симефа и Небродские горы, сохранили свою независимость, так что каждый город снова, как прежде, представлял собой небольшое самостоя­тельное государство. Дукетий был сослан в Коринф; отсюда он через несколько лет вернулся на родину и основал на се­верном берегу острова город Калакту (Каронию). Он все еще надеялся поднять национальное восстание против греков, но скоро смерть разрушила эти планы. Участь сицилийской на­ции была решена. Тщетно восстал против Сиракуз Пиак, один из крупнейших сикелийских городов; это движение осталось изолированным, и после храброго сопротивления город был покорен (около 440 г.).

Около того же времени, когда пала монархия в Сици­лии, была свергнута в Кирене династия Баттиадов, которая правила городом со времени его основания. Вследствие раз­доров в царской семье здесь уже в середине VI столетия, при Батте III Хромом, была произведена реформа в демократиче­ском духе; мантинеец Демонакс, призванный в законодатели по указанию Дельфийского оракула, дал государству новую организацию, при которой царю были предоставлены лишь немногие почетные права. Когда позже сын Батта, Аркесилай, сделал попытку восстановить прежний порядок вещей, его лишили царского звания, и он принужден был уйти в из­гнание на остров Самос; здесь он обещанием нового раздела земли привлек к себе многочисленных приверженцев и, вер­нувшись на родину, при. их помощи снова овладел престо­лом. Наконец, он был убит в Барке киренскими изгнанника­ми, и Баттиады снова были изгнаны из Кирены. На этот раз они обратились в Египет, который с недавнего времени вхо­дил в состав персидской монархии; верховную власть Пер­сии признавала, как мы видели, и Кирена (см. выше, с.256). Действительно, персидское войско вернуло сыну Аркесилая, Батту Красивому, престол его предков, на котором он и удержался до самой смерти; после него власть перешла к его сыну Аркесилаю. Но когда, после смерти Ксеркса, персид­ское владычество на Ниле пало и страна была занята афиня­нами, Кирена снова восстала против ненавистной династии. Аркесилай был убит, и вместе с тем окончательно прекрати­лось господство Баттиадов, продолжавшееся почти два века. Кирена обратилась в демократическую республику.

Более значительные препятствия встретило демократи­ческое движение на самом греческом полуострове. Эконо­мическое и умственное развитие еще не достигло здесь той высоты, как в Ионии или Сицилии; еще важнее было то, что здесь консервативные элементы находили твердую опору в Спарте, которая всей силой своего военного могущества и нравственного авторитета вступалась за существующий по­рядок вещей. Однако демократические идеи и здесь одержа­ли ряд побед. События 479 г. сокрушили в Фивах господство аристократии, антинациональная политика которой привела государство на край гибели. Павший строй сменила демо­кратия, и отчасти этот пример, отчасти влияние соседних Афин способствовали торжеству демократии и в остальных городах Беотии. Около того же времени в Аргосе были уничтожены последние остатки монархического строя и ус­тановлен демократический образ правления. За Аргосом по­следовала соседняя Мантинея; с помощью аргивян обитате­лей соседних деревень принудили переселиться в город, и, таким образом, был создан сильный центр для аркадской демократии. Отсюда движение распространилось по всей стране; Аркадия отпала от Спарты и примкнула к Аргосу. С помощью своих новых тегейских союзников аргивяне поко­рили небольшие соседние города, Микены и Тиринф, про­славленные эпосом центры древнейшей греческой культуры; эти города были разрушены, и их жители изгнаны. Около этого же времени установилась демократия и в Элиде, кото­рая после Коринфа была самым значительным государством Пелопоннесского союза. Старый родовой строй был унич­тожен, и государство разделено на 10 фил, очевидно, по об­разцу клисфеновой реформы в Афинах. Здесь, как и в Мантинее, с преобразованием был соединен синойкизм; на бере­гу Пенея, у подножия древнего кремля Оксила, была зало­жена новая столица, которая, впрочем, в первое время оста­валась неукрепленной (471 г.). Вскоре после этого элейцы предприняли поход на юг и завоевали все города Трифилии вплоть до мессенской границы.

Спарта принуждена была оставаться безучастной зри­тельницей всех этих событий, потому что у нее было доста­точно дела дома, где ей самой грозило революционное дви­жение. В самом деле, нигде не накопилось столько горючего материала, как здесь, где над большею частью населения тяготело крепостное право без всякой гарантии хотя бы только личной безопасности; где другая значительная часть населения, обитатели областных городов, если и пользова­лась личной свободой и известной долей самоуправления, то в политическом отношении всецело зависела от Спарты; где, наконец, между гражданами самой столицы господствовало величайшее неравенство имуществ и всеми правами граж­данства пользовались только состоятельные, да и это мень­шинство распадалось на множество партий. Царская власть была с течением времени значительно ограничена, но ореол, которым все еще был окружен престол, огромные богатства царских домов, их родственные связи с знатнейшими фами­лиями города и главным образом право верховного началь­ства на войне, которого не могла отнять у царей никакая ре­форма, — все это составляло такую силу, которая в руках способного человека легко могла сделаться гибельной для свободы государства. Таким образом, между двумя высши­ми властями в государстве — между престолом и эфоратом — беспрестанно шла тайная борьба, и нужен был лишь ни­чтожный повод, чтобы она прорвалась наружу. Мы видели (с.ЗОЗ), что Спарта перенесла такой кризис непосредственно перед началом Персидских войн; в течение короткого вре­мени царь из одного дома был лишен власти, а царь из дру­гого дома — брошен в темницу и там убит. Если эти собы­тия нанесли тяжелый удар авторитету царской власти, то успехи 479 г. должны были, в свою очередь, снова упрочить ее. Удачная война всегда доставляет полководцу политиче­ское влияние; естественно, что победители при Платее и Микале, Павсаний и Леотихид, приобрели в государстве та­кое значение, какого не имел ни один царь со времени паде­ния Клеомена. Можно ли удивляться тому, что они постара­лись воспользоваться удобной минутой? Начальство над греческим союзным флотом, вверенное Павсанию в 478 г., дало ему в руки те средства, в которых он нуждался для осуществления своих целей. В эту минуту отпадение Ионии (с.313) свергло Павсания с его высоты. Он был отозван в Спарту, и его враги воспользовались случаем, чтобы обви­нить его в изменнических сношениях с персидским царем. Однако Павсаний вышел из процесса победителем, и хотя правительство не имело в виду продолжать войну, тем не менее оно не решилось воспрепятствовать регенту, когда он на собственный риск снова отправился к Геллеспонту. Но прежнего положения ему уже не удалось занять; изгнанный афинянами из Византии, он удалился в Колоны в Троаде. Отсюда он будто бы вступил в сношения с персами, хотя мы не можем понять, какой помощи он мог ожидать от держа­вы, которая не в состоянии была защитить от афинян даже свои собственные владения. Вскоре он снова был отозван эфорами в Спарту. Он задумал добиться своей цели револю­ционным путем и начал подстрекать илотов к мятежу обе­щанием свободы и гражданских прав. Только теперь эфоры решили открыто напасть на регента; мнимые сношения с Персией представляли для этого удобный предлог. Павсаний знал, что предстоит ему на этот раз, и уклонился от ареста, бежав в храм Афины Халкиойкос; но эфоры велели замуро­вать вход, и победитель при Платее умер от голода (около 470 г.). Приблизительно в одно время с Павсанием пал и его товарищ по власти, Леотихид II (469 г.)· Он был послан с пелопоннесским войском в Фессалию, чтобы наказать за со­чувственную персам политику знатную фамилию Алевадов, которая господствовала над Ларисой и другими городами. Но несмотря на то, что он достиг значительных военных ус­пехов, он ограничился заключением договора, который, в общем, оставлял за Алевадами их прежние права. За это он был привлечен к суду, признан виновным в лихоимстве и лишен царского достоинства; он умер изгнанником в Тегее.