Пороховой погреб Европы

Очевидно, что усилия Москвы на уровне взаимоотношений как с Югославией, так и с западными государствами были обречены на неудачу (если исключить предположение, что это был лишь дипломатический ход). Как показывает опыт развития подобных ситуаций, в том числе в пространстве бывшего СССР, этнический конфликт в Косово неизбежно должен был выйти за рамки албано-сербских отношений в Югославии. И если этого изначально добивалась албанская сторона конфликта, чувствуя и опираясь на политическую и моральную поддержку Запада, то сербская сторона своей жесткой позицией и нежеланием допустить наблюдателей от ОБСЕ только этому способствовала. И вышло так, что в глазах европейской общественности Россия выступила в роли защитника тоталитарного режима Белграда. Причем такая реакция была предопределена исторически сложившимися ролями России и западных государств на Балканах и существующими стереотипами. Как-то небезызвестный С. Хантингтон в одной из своих статей, опубликованных в России, высказал мысль, что Россия естественным образом предназначена для покровительства православным народам. * Таким образом, в определенной мере сам Запад удерживал Россию в орбите сербской политики как своим стремлением во что бы то ни стало "дожать" сербов, так и, по признанию самих же западноевропейцев, отсутствием особого желания преодолеть свои стереотипы восприятия самой России. **

Необходимо признать, что Россия оказалась в весьма сложной ситуации, когда ее понимание своих национальных интересов в связи с ситуацией в Косово не совпало с пониманием своих интересов абсолютного большинства стран Балкан. Если же говорить о Европе, то в ней циркулируют другие ценности, выраженные в универсалистских интеграционных и гуманитарных идеях. И в этом отношении выдвигаемый Москвой тезис о необходимости придерживаться принципа целостности югославского государства при разрешении косовского конфликта уступал аргументам Запада. Европейская дипломатия, предлагая свой вариант миротворчества, на первый план формально ставила вопрос о предотвращении "гуманитарной катастрофы" в Косово. На самом же деле она опасалась, что беженцы из Косово создадут проблемы для благополучных европейцев.

Неуступчивость С. Милошевича в вопросе международного участия в разрешении албано-сербских противоречий только приблизила внешнее вмешательство во внутренние дела Югославии, а затем и привела к военным действиям. Когда это произошло, различные политические круги России заговорили не только о начале второй "холодной войны", но и намекали на то, что российские вооруженные силы должны поддержать югославскую армию. Причем в таком духе выступали отдельные высокопоставленные военноначальники. Порой казалось, что функции дипломатического ведомства стали исполнять структуры Министерства обороны, настолько часто они стали высказываться по внешнеполитическим вопросам. В свою очередь, в Государственной Думе настаивали на пересмотре отношений России с НАТО и российско-американской договоренности по сокращению стратегических вооружений (СНВ-2). * Все это совпало с финансовым и правительственным кризисом в России летом 1998 года, а значит, характерной для таких ситуаций, особо резкой антиамериканской и антинатовской риторикой. Антизападные настроения в России особенно усилились, когда начались натовские бомбардировки Югославии. Напряжение в отношениях Россия и НАТО нарастало и достигло, казалось, критической точки.

Белград непрерывно посещали российские политики разной идеологической окраски. Причем нельзя исключать, что при наличии ли симпатий к сербам или сочувствии к ним некоторые политические партии России пытались использовать ситуацию в своих интересах. Белград был неплохо осведомлен об идеологических ориентациях в российских политических кругах, что позволяло ему также вести свою политику. Вернувшийся из поездки в Югославию спикер Государственной Думы и коммунист Г. С. Селезнев передал Б. Н. Ельцину просьбу С. Милошевича о принятии Югославии в Союз России и Белоруссии. Эта идея президентом России в принципе была поддержана. Но потом его окружение заявило, что вопрос требует тщательной проработки. А заявление Г. Селезнева, что Б. Ельцин распорядился перенацелить российские ядерные (!) ракеты на страны, участвующие в агрессии против Югославии, вскоре было опровергнуто. Ясно, что такое развитие событий еще более усугубило бы положение России, хотя вряд ли существенно помогло Белграду.

В то же время российский МИД вел интенсивный диалог с С. Милошевичем, НАТО и официальными лицами ООН и отмежевывался от радикальных заявлений парламентариев и отдельных военных. Последние, в свою очередь, были недовольны то ли медлительностью, то ли нерешительностью российской дипломатии, одновременно претендуя на определение приоритетов во внешнеполитическом курсе государства.

Вполне очевидно, что Россия вошла в югославский конфликт без какой-либо четкой или единой позиции в отношении будущего своего места на Балканах, хотя все считали, что она там должна присутствовать. Основное внимание было сосредоточено на том, что Россию вытесняют с Балкан и на критике действий НАТО и США в этом регионе.

В этой связи возникает вопрос: была ли российская сторона к моменту обострения проблемы Косово готова предложить участникам и внешним соучастникам конфликта нечто такое, что кардинально могло бы изменить ситуацию в Югославии и Косово? Представляется, что в условиях кризиса национальной идентичности и неопределенности собственных своих перспектив Россия, отягощенная текущими внутренними проблемами, не могла четко сориентироваться в ситуации на Балканах и предложить то, что способствовало бы предотвращению развития там ситуации по сценарию, который реализовался благодаря напористой политики Вашингтона. Если же говорить о косовской проблеме, то налицо явное отставание Москвы от развития ситуации на Балканах. В то же время фактически просербская позиция, с которой российская сторона вошла в конфликт, а затем приняла участие в миротворческой операции, не способствует сохранению исторического места России на Балканах. Напротив, такая позиция ограничивает поле ее маневра, ставит в весьма сложное положение. В результате, на Балканах у России, по сути, не остается геополитического партнера, кроме Греции (и Кипра). Нынешнюю Югославию (очевидно, без Черногории) даже трудно назвать партнером, ибо режим, который придет после Милошевича, скорее всего, попытается улучшить отношения с Западом, хотя бы конкурируя в этом плане с уже прозападной элитой Черногории.

Таким образом, современные реалии Балкан, все более тяготеющих к европейской интегративной системе ценностей, предполагают и соответствующие коррекции в идеологии балканской политики России.

Основной проблемой России на Балканах на среднесрочную перспективу, как представляется, является выработка новой формулы ее отношений с балканскими странами. Речь идет о переоценке культурной составляющей внешней политики на Балканах. Следует признать, что подход России к албанскому вопросу был излишне просербским. За этим стоял не только некий геополитический расчет, то есть стремление хоть как-то сохранить баланс сил на Балканах, но и проявление традиционной ценностностной ориентации славянофильского толка. Это настораживало Албанию и албанскую диаспору, другие балканские страны и народы, в разное время столкнувшиеся с проявлениями великосербского шовинизма и россиецентризма. В то же время было заметно, что заимствованная из ХIХ века идея панславизма исчерпала свой геополитический потенциал. Практически все балканские государства ориентируются на Запад и заявили о своем желании вступить в НАТО. А в конфликте в Косово они поддержали именно натовскую позицию и проявили готовность координировать свои действия с Атлантическим союзом не только по Косово, но и в регионе в целом, дав согласие на создание балканских миротворческих сил под эгидой НАТО. Не исключено, что Сербия через какое-то время, пережив последствия распада СФРЮ, опять, как неоднократно это было в прошлом, восстановит отношения с европейскими государствами.