Пакт, изменивший ход истории

Современники на Западе сравнивали выступление П. Спаака по силе эмоционального воздействия на общественность с речью У. Черчилля в Фултоне. Позднее, во время визита в СССР с бельгийской правительственной делегацией, Спаак вернулся к тому, что он назвал «важным вопросом». «Начиная с 1948–1949 гг.», заявил он советским руководителям, западные страны «жили под впечатлением страха», считая, что они находятся под угрозой со стороны Советского Союза. По его словам, «этот страх лежал в основе создания НАТО и Западного блока» ^{741}.

Однако тщетно было бы по тогдашней советской прессе найти что-либо дополнительно о содержательной части выступления П. Спаака. Но о том, что оно задело советскую делегацию на сессии Генеральной Ассамблеи ООН за живое, можно судить по ответной речи главы делегации А.Я. Вышинского, которая пестрела выражениями: «…Никаких фактов. Одна риторика, одна истерия по поводу какого-то страха». Красноречие премьер-министра Бельгии потрачено «на совершенно посторонние и никчемные речи», полные «враждебных Советскому Союзу, совершенно нелепых и необоснованных положений» ^{742}. Мои попытки выяснить через Архив внешней политики РФ реакцию в Кремле на выступление Спаака ни к чему не привели. Отказ от поисков соответствующих архивных материалов мотивировался тем, что советские руководители были слишком заняты государственными делами, чтобы обратить внимание на выступление «какого-то Спаака». Каждый, кто видел протоколы заседаний Политбюро, на которых рассматривались десятки и сотни самых различных вопросов, может по достоинству оценить истинные мотивы отказа работников архива.

Некоторое представление о том, насколько в Москве были недовольны выступлением П. Спаака, дают сообщения, поступавшие от посольства СССР в Бельгии (посол в этой стране входил в состав советской делегации на сессии Генеральной Ассамблеи ООН). В одном из них о речи Спаака говорилось, что по своей антисоветской направленности она «превосходила все предшествующие его выступления» ^{743}. В отчете посольства за 1948 г. предлагались средства давления на Бельгию «на случай, если бы [они] понадобились при известных условиях», с предъявлением «серьезных претензий (в общей или ультимативной форме)»: требования прекращения поставок урановой руды в США, выхода Бельгии из Западного и Атлантического союзов, полной и немедленной репатриации в СССР всех перемещенных лиц из числа советских граждан, запрещения всех эмигрантских антисоветских комитетов «с выдачей нам военных преступников, в них засевших», запрещения органов белогвардейской пропаганды, прекращения бельгийской опеки над Руанда-Урунди ^{744}.

Были и веские внутриполитические причины, объясняющие заинтересованность властей в нагнетании Холодной войны. Срочно требовалось освежить явно потускневший за годы мировой войны образ врага в лице западных стран, переломить массовую психологию доброжелательности к союзникам, сформировавшуюся в условиях борьбы с нацизмом.

Судя по публичным высказываниям кремлевских руководителей, они опасались, что доверие народных масс к властям не столь велико, как им бы хотелось. Опасения эти были не напрасны. Например, в ходе кампании по выборам в Верховный Совет СССР в конце 1945 — начале 1946 г., «компетентные органы» сообщали с мест «об антисоветских и хулиганских проявлениях», выражавшихся в разбрасывании листовок и распространении частушек антисоветского содержания. Арестованный инвалид войны И.Ф. Туленков призывал избирателей быть осторожными в выборах кандидатов в депутаты, «а то выберем такое правительство, которое снова навяжет нам войну» ^{745}.

Наибольшие опасения вызывала морально и общественно активизировавшаяся советская интеллигенция. Постановлениями ЦК ВКП(б) от августа 1946 г. с критикой «идеологических ошибок» в работе журналов «Звезда» и «Ленинград» и в репертуаре драматических театров высшее партийно-государственное руководство положило начало многолетним гонениям на творческую интеллигенцию, представители которой обвинялись в проявлении «раболепия и низкопоклонства перед иностранщиной», даже в «политической неблагонадежности». За ними последовали другие партийные постановления по так называемым «идеологическим вопросам», на самом деле отразившие сталинский антиинтеллектуализм послевоенных лет ^{746}.

Чтобы предотвратить «тлетворное», по их разумению, влияние Запада, власти широко использовали партийный аппарат и агентурную сеть КГБ. В мае 1947 г. М.А. Суслов, возглавлявший Отдел внешней политики ЦК ВКП (б), сообщал руководителям партии и правительства о том, что Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (БОКС) «без разрешения МИД СССР» систематически берет для просмотра иностранные фильмы в английском, французском, итальянском посольствах. На копии этого документа В.М. Молотов наложил такую резолюцию: «ВОКС оказался в роли сводника наших людей с иностранными посольствами и их пособника» ^{747}. Одно из политических обвинений против руководителей Еврейского антифашистского комитета, арест которых готовился исподволь, сводилось к тому, что они «ориентируются на американцев» ^{748}. Еще дальше пошел Г.М. Маленков, заявивший на совещании Коминформа 1947 г., что представители «некоторых неустойчивых слоев» интеллигенции, «зараженных болезнью низкопоклонства перед всем заграничным… легко становятся пищей для иностранных разведок» ^{749}. Так начал интенсивно формироваться новый образ внутреннего врага — «агентов американского империализма». (Попытки российских властей в наши дни заклеймить участников общественных организаций и движений как «иностранных агентов», «национал-предателей», «пятой колонны» — репрессивные методы из большевистского арсенала.)

Запреты на зарубежные контакты советских людей распространялись буквально на все: от воспрещения смешанных браков до ужесточения цензуры на все виды информационной продукции и на фактический разрыв культурных и научных связей с другими странами. Показателен пример с публикацией на русском языке журнала «Сторонники мира», который до этого уже выходил на нескольких иностранных языках. В начале 1950 г. решено было выпускать журнал, начиная с марта, и на русском. Сигнальный экземпляр журнала (это был его седьмой номер) был представлен самому Сталину, а копии — Маленкову, Молотову, Берии, Микояну, Кагановичу, Булганину, Суслову. Из 20-тысячного тиража половина предназначалась к распространению за рубежом, половина — в Советском Союзе ^{750}. Однако этот журнал сторонников мира, о безусловной поддержке которых неустанно и много говорили советские руководители, могли читать далеко не все. Архивный документ зафиксировал записку ответственных работников Отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) на имя М.А. Суслова, в котором сообщалось, что «журнал предназначался для распространения лишь среди руководящего партийного и советского актива» ^{751}.

Страна, только что пережившая страшные четыре года советско-германской войны, снова оказалась задавленной «антиимпериалистической» пропагандой, внушавшей советским людям, что они не застрахованы от опасности новых вражеских нашествий, на сей раз со стороны государств Запада, возглавляемых США. И подавляющее большинство людей, лишенное иной информации, естественно, верило официальной пропаганде.