Эксодус (Книга 3, 4 и 5)

Лагерь в Хашеде все рос и рос, а иемениты все прибывали и прибывали. По соглашению, заключенному с англичанами, Израильское Временное правительство было обязано срочно вывести их из Адена. Таким-то образом "Северный полярный круг" перевоплотился в "Палестинскую центральную авиакомпанию", а Фостер Джи Мэк-Уилльямс, сам того не ведая, исполнил незапамятное пророчество, спустившись с неба на первом из гигантских "орлов".

Прибытие самолета вызвало неописуемое возбуждение.

Первая группа забрала свою Тору и свои бурдюки и последовала на аэродром. Они смотрели на "орла" и многозначительно кивали: это его Господь послал, как Он, впрочем, и обещал. Когда их, однако, попросили подняться на борт, они наотрез отказались. Раввин группы вспомнил вдруг, что сегодня суббота. Начался жаркий спор. Начальник лагеря втолковывал им, что тысячи и тысячи людей ждут не дождутся отправки в Израиль, и что просто нечестно задержать "орла" хотя бы на один лишний день. Однако никакие уговоры не могли заставить иеменитов нарушить субботу. Они упрямо сидели под крыльями "орла", не желая сдвинуться с места. Раз уж три тысячи лет ждали, они подождут еще один день.

Фостер Джи Мэк-Уилльямс смотрел на этих странных людей, слушал их непонятный спор, потом коротко, но крепко выругался, отправился в город и напился до потери сознания.

Его разбудили на следующее утро и отвезли на аэродром. Накануне он пил вперемежку греческое "узо", рисовую водку и виски, и теперь у него голова прямо разламывалась от боли. Он постоял с минутку, глядя как иемениты поднимаются на борт, таща с собой Тору и бурдюки.

- Иисус Христос! - вырвалось у него при виде этой процессии.

- Капитан Мэк-Уилльямс, - раздался вдруг голос у него за спиной. Он обернулся и увидел рослую, стройную "сабру", которая назвала себя Ханой. Ей было на вид лет двадцать с небольшим, на ней были синие шорты и блузка, как носили в кибуцах, а на ногах - сандалии. - Я полечу вместе с вами и позабочусь о пассажирах.

Вот когда рейс стал для Форстера по-настоящему интересным. Хана не обращала ровно никакого внимания на него, хоть он и не спускал с нее глаз.

- У вас есть какие-нибудь особые инструкции? Это ведь наш первый такой рейс.

- Какие, к черту, инструкции! Вы только держите этих козлов подальше от кабины. Вас, конечно, это не касается; вы можете войти... в любое время. И, пожалуйста, зовите меня "Текс".

Фостер снова стал наблюдать за посадкой. Очереди иеменитов не было конца.

- Гей, полегче там! Сколько человек вы думаете посадить в машину?

- У нас сто сорок человек по списку.

- Что? Вы в своем ли уме? Да мы с места не сдвинемся! Сделайте одолжение, Хана, сбегайте к кому следует и передайте от моего имени, чтоб забрал любую половину.

- Капитан Мэк-Уилльямс! - взмолилась девушка. - Они ведь такие легкие.

- Фисташки тоже не тяжелые, это, однако, не значит, что можно погрузить миллиард.

- Ну, пожалуйста! Я обещаю вам, что никаких хлопот у вас с ними не будет.

- Еще бы! Не успеем добраться до конца взлетной дорожки, и никого из нас в живых не останется.

- Капитан Мэк-Уилльямс! Мы в отчаянном положении. Англичане приказали немедленно вывезти их из Адена. Они прямо сотнями валят каждый день через границу.

Фостер что-то буркнул и принялся изучать таблицу весов. Работники лагеря, стоявшие рядом, затаили дыхание, пока он что-то высчитывал. И тут он совершил ошибку: он посмотрел Хане в глаза. Он снова принялся считать, немножко смухлевал, и получилось, что при некотором везений старая лохань наберет достаточно пару, чтобы подняться в воздух. А уж там он ей как-нибудь не даст упасть.

- Пускай так, - буркнул он. - Мне-то что! Это так или иначе мой первый и последний рейс.

Начальник лагеря передал ему окончательный список. В самолет село сто сорок два человека. Хана понесла на борт продукты и медикаменты. Наконец по лесенке взбежал и сам Фостер.

Страшная вонь ударила ему в нос!

- Мы не успели выкупать их, - извинилась Хана. - Мы даже не знали, когда вы прилетите.

Он наклонился и заглянул внутрь. Самолет был битком набит этими тщедушными человечками. Испуганные, они сидели на полу, скрестив под собой ноги. Вонь в самолете стояла ужасная.

Фостер вошел, закрыл за собой дверь и запер ее на ключ. Как только не стало вентиляции, вонь развернулась вовсю, при пятидесятиградусной-то жаре. Он прокладывал себе путь дюйм за дюймом. Когда он добрался наконец до кабины, его лицо приняло какую-то необычную серо-зеленую окраску. Он распахнул окошко, чтобы подышать свежим воздухом, но вместо этого его обдал жаркий порыв ветра. Он включил мотор и пока он выруливал, он перегнулся через окошко и дал ход мучившей его рвоте. Его тошнило и тогда, когда машина, набрав скорость, еле-еле оторвалась от земли. Он пососал лимон, набирая высоту, и только когда стало немножко прохладней, судороги в животе стихли.

Подувало, и самолет качало, пока он набирал высоту. Над проливом Баб-эль-Мандеб он "повернул за угол" и полетел над серединой Красного моря, имея справа Саудовскую Аравию, а слева - Египет.

Вошла Хана. Она тоже вся позеленела.

- Уймите, пожалуйста, машину, - сказала она. - Их там тошнит всех.

Фостер выключил печку.

- Пройдите туда и включите вентиляторы. Я попытаюсь подняться повыше. Холодный воздух их живо отрезвит.

Головная боль не проходила. Какой он дурак, что поддался на удочку этого Стреча Томпсона!

Не прошло и получаса, как Хана снова вошла в кабину.

- Они там ужасно мерзнут все. Впрочем, я сама тоже.

- Как угодно. Если я сейчас снова включу печку, они опять начнут блевать.

- Тогда пусть лучше мерзнут, - пробормотала Хана и вернулась к своим пассажирам.

Немного погодя, она ворвалась в кабину вне себя, что-то выкрикивая на иврите.

- Говорите по-английски!

Хана показала рукой на кузов самолета:

- Пожар... они разложили костер, чтобы погреться! В самолете было автоматическое управление. Включив его, Фостер сорвался с места и бросился в кузов, швыряя мешавших ему пассажиров направо и налево. Посредине самолета на полу теплился небольшой костер. Он его вмиг растоптал, а когда злость у него немножко прошла, вернулся к Хане, у которой подгибались колени от пережитого страха.

- Вы умеете разговаривать с этими людьми?

- Да, на иврите.

Фостер вложил ей микрофон в руки и приказал:

- Передайте им, что каждый, кто сдвинется с места, имеет шанс искупаться в Красном море.

Иемениты никогда до этого не видели громкоговоритель. Когда раздался голос Ханы, они стали показывать пальцами на потолок, жалобно визжать и корчиться от страха.

- Что это на них нашло вдруг? Что вы им сказали?

- Они не знают, что это такое громкоговоритель. Они думают, что это сам Бог с ними разговаривает.

- Очень хорошо. Пускай так и думают.

Дальше все шло гораздо лучше. Правда, не обошлось без происшествий, но не опасных для самолета. Фостер только начал чувствовать себя лучше, как снова начался переполох. Он закрыл глаза.

- Боженька, - вздохнул он, - обещаю стать с этого дня добрым христианином, только пускай уже кончится этот день.

Хана вернулась в кабину.

- Я прямо боюсь спросить вас, в чем там дело, - буркнул Фостер.

- Текс, - воскликнула она. - У вас крестник родился!

- Чего?

- Там одна женщина как раз разродилась.

- Не может быть!

- Честное слово, - сказала Хана. - У них это просто. Оба, мать и сын, чувствуют себя хорошо.

Он снова закрыл глаза и глотнул порцию воздуха. Целый час они летали спокойно. Что-то тут не так, - подумал Фостер. Однако маленькие пассажиры успели привыкнуть к рокоту моторов "орла" и, устав от всего пережитого, начали дремать. Ханна принесла Фостеру чашку горячего бульона, и они вдвоем начали смеяться над страхами этого дня. Фостер долго расспрашивал Хану о иеменитах и о войне в Палестине.