Из дневников (Извлечения)

Диалог никуда не годен - вести его пока не могу, не умею. Зато повествование, передача, быт описательный и отчасти диалогический даже идет легко. Если и не хорошо еще по-настоящему, то, во всяком случае, вижу, что на этой дорожке толк будет. Так, шаг за шагом, я все вернее, все определеннее нащупываю свой настоящий путь: отбросил ученую работу, отбросил статейную публицистику, отбросил драму и комедию сосредоточиваюсь на повести. Похвалиться большими успехами, конечно, опять-таки не могу и здесь, но самоощущение в этой плоскости прекрасное и уверенное. Сюда и пойду.

2 ф е в р а л я

ЛИТЕРАТУРНАЯ РАБОТА

Политические статьи перестал писать окончательно. Однако ж не приступил по-настоящему и к художественному творчеству: пишу мало, нет вдохновения, ничего не получается.

Только обработал "Десант", написал "Лбищенскую драму". А больше ничего не выходит: возьмусь, попишу - вижу, что слабо. Или бросаю или перерабатываю, перерабатываю. Хорошо то, что становлюсь все требовательнее, все осторожнее отношусь к тому, что пускаю в свет. "Лучше мало, да хорошо", - вот мой девиз отныне. Коплю материалы: все, что вижу, что услышу интересное, что прочту - сейчас же записываю, выписываю, вырезаю... Материалу скапливается порядочно. Пожалуй, было бы пора приниматься за обработку, но почему-то все еще не могу. Кажется мне, что если уж возьмусь как следует - пойдет быстро и успешно. А пока - набираюсь сил, знаний, материалов... Много читаю. И по системе: сначала все, что писано издревле: Греция, Рим, восточная литература... А потом постепенно и к современному. Ясное дело, что было бы в тысячу раз интереснее сразу взяться за современность, но креплюсь, умышленно на ней подолгу не останавливаюсь и хочу осилить старое. Потом легче будет понять, осилить и все новое.

Конечно, наиболее важное не опускаю и из нового, в общем, не детально его знаю и понимаю. Но до деталей докапываться себе не позволяю: это потом.

Как будто, кажется мне, - жизнь и работа стали у меня за последние месяцы организованней и планомерней.

26 ф е в р а л я

КАК Я ЧИТАЮ

Для чтения установил я некоторую систему, именно - решил искусство и литературу изучать со дна, а не с поверхности. Это рационально, ибо, пробравшись на дно и определив там все скрытые силы, во всяком случае быстрее и точнее определишь все явления, происходящие на поверхности, то есть современное, видимое, то, чем живет эпоха, чем живу вместе с нею и сам. Ведь это только кажется во многом, что творишь заново, создаешь нечто небывалое, невиданное, изобретаешь такое, чему нет ни прецедентов, ни даже самих корней.

Особеннейшим образом высказанные соображения имеют отношения к искусству, в частности к искусству слова - литературе. Здесь так много подумано в прошлом, так много сказано и сделано, что лишь с небольшими изменениями, свойственными современности, воспроизводится то, что уже давно и многократно было воспроизведено. Ясное дело, что нюансы-то современности и надо постичь возможно скорее, раз только хочешь идти в ногу со временем, а не уцепившись ему за долгий хвост. Но нюансы эти будут поняты и чувствуемы по-настоящему лишь при том условии, что корни их будут известны и поняты - тоже по-настоящему. Верхоглядство выхода здесь не дает.

Но уж, разумеется, какие-то пределы должны существовать и в этом изучении прошлого. В конце концов о прошлом написаны миллионы книг; прочесть их - надо жизней десяток - не одну нашу 60-летнюю. И я решил: изучить старое лишь настолько, чтобы понятны были лишь основные моменты настоящего. В детали старины не вдаваться - лучше заняться деталями современности. Решил искусство и литературу изучать с древности.

Вот читаю, например, литературу китайскую, японскую, монгольскую...

Ознакомился еще раз с литературой Греции и Рима...

Теперь изучаю историю искусства (по Байе)*. И никак невозможно заняться только этой книгой. Вот Сакулин в лекциях, а товарищи - в беседах называют новые книги: Жирмунского* "Композиция лирических стихотворений" и Шкловского* "Развертывание сюжета".

Как же их не прочесть, как не ознакомиться, хоть слегка, с тем, что занимает сейчас нашу литературную братию... Читаю... Откладываю на время Байе. Вячеслав Павлыч (Полонский) передает мне для отзыва в "Печать и революцию" Васильченко "Две сестры" и 3 номера полтавского сборника "Радуга"...

Приходится, ввиду спешности работы, отложить на время и недочитанного Жирмунского - заняться этою спешной работой - чтением, разбором, составлением рецензий...

Так в Жирмунского и Шкловского вклинивается новая работа - так же, как оба они вклинивались в Байе...

...Закончены рецензии, прочитаны Жирмунский и Шкловский - и я снова возвращаюсь к своим планомерным занятиям по истории искусства.

Это, так сказать, основная, стержневая, постоянная и систематическая работа. Она идет, как широкая река - спокойно, выдержанно, законно. А неспокойно, случайно и как бы беззаконно пристают к этой работе другие неожиданные, откуда-то выскакивающие сами собою, но так же серьезные, нужные, необходимые. И я совсем не считаю методологическим промахом такой порядок вещей. Наоборот - его-то и следует приветствовать: он никогда не позволит сорваться с боевого злободневного поста и покрыться плесенью старины...

Читаю, разумеется, все новые журналы, газеты. Но газеты читаю быстро, выхватывая важнейшее, о многом узнавая лишь по заголовкам. Прочитываю с начала до конца лишь художественные очерки, отдел "Искусство и жизнь", заметки, трибунальные процессы...

КАК Я ПИШУ

Помню, это было, кажется, в Самаре, в 19-м году, я каждый вечер, прежде чем ложиться спать, писал по стихотворению; хорошо ли, плохо ли они выходили (скорее плохо, чем хорошо) - во всяком случае, писал. Так продолжалось несколько недель. Конечно, были дни, когда не писал, но были дни, когда писал сразу по 3 - 4.

Затем остыл. И не писал долго. Не знаю даже, не помню - писал ли вообще.

Тогда, в Самаре, словно угар какой-нибудь охватил, шквал наскочил: все мое существо просило, требовало стиха. А потом нет. Чем объяснить - не знаю. Но такое время было.

Здесь, в Москве, как только приехал - много писал публицистических статей и в московские органы и в Иваново-Вознесенск. Здесь корни дела совершенно очевидны - тут ни секретного, ни непонятного ничего нет: голодал, надо было зарабатывать и отчасти (только отчасти!) подталкивало честолюбивое желание видеть свое имя под статьями.

Шло время. От публицистических статей поотстал (сердце к ним у меня не лежало никогда: на фронте писал по необходимости, здесь по нужде!), внимание свое начал сосредоточивать на художественном творчестве: обработал дважды "Красный десант", написал вчерне (совершенно неудачную) "Веру", набросал и продумал портреты героев "Дымогара"... Как будто работа кипела; она меня захватила; все время только про нее и думал. Шел по улице, и голова все время занята была то вопросами композиционными и техническими, то обдумыванием психологических положений и эволюционных процессов - да мало ли чем занята голова, когда пишешь или собираешься писать художественное произведение.

А как обострилась наблюдательность: свалится с крыши ком снега - и я сейчас же с чем-нибудь ассоциирую это явление; кричат торговки на Арбате и я жадно вслушиваюсь в их крик, ловлю все интересное, запоминаю, а домой приду - записываю; советуюсь с Кузьмой, советуюсь с другими, кто понимает; хожу в "Кузницу"*, посещаю лекции в Политехническом... Словом, живу интенсивнейшей художественной жизнью...

И вдруг... Вот уж целый месяц, как я ничего не пишу, никуда не хожу, никого не слушаю, ни с кем ни о чем не советуюсь, ни о чем не думаю.

Читать - читаю, а творить - нисколечко... Можно даже сказать, что опустился; за чаем просиживаю по 3 - 4 часа; придет кто-нибудь из товарищей - беседую с ним до естественного ухода, не тороплю его, не выгоняю по-дружески, не тороплюсь сам идти работать...