Генералиссимус князь Суворов

Расходы, как видно, производились немалые; какими же средствами они покрывались? Прямого ответа нет. Некоторые издержки Суворов, вероятно, относил на свой собственный счет, как иные это и утверждают, но такой ресурс конечно был не первым, а последним ⁷. Отец Суворова занимался по-прежнему увеличением своего состояния, покупал новые имения, устраивал их, занимал и давал взаймы деньги и т. п. Если он и давал сыну какое-нибудь денежное пособие, то конечно весьма небольшое; со своей стороны сын тоже не был расположен ни просить у отца, ни затрачивать своих средств на такого рода расходы без особенных побудительных причин. Если обстановка Суздальского полка отличалась благоустройством, то прежде всего причиною тому были личные качества командира и его серьезный взгляд на службу и на свои обязанности. При этом взгляде не могло образоваться в хозяйстве полка никаких сбережений, которые принадлежали бы не полку, а командиру. А в полках сбережения не только бывали, но и не могли не быть при мало-мальски порядочном хозяйстве; были они и в Суздальском полку, так как Суворов отличался бережливостью, и нужное у него отделялось от прихоти весьма резкою чертой. Другие или удерживали полковую экономию в свою пользу, или употребляли ее на удовлетворение существовавшей в то время, особенно в кавалерии, страсти к щегольству. У Суворова ничего подобного, по складу его понятий, не могло быть, а потому полковая экономия шла на издержки производительные.

Ресурсы его на благо полка увеличивались еще тем, что он ненавидел праздность, и постоянный труд солдата считал непременным условием для достижения высших интересов службы. В начале 70-х годов эта тема занимает в, его приказаниях и распоряжениях по подведомственным войскам некоторое подобие сaeterum censeo; он старается даже, чтобы караульные солдаты, сидя в караульном доме, употребляли время не на игру в шашки, а более производительно.

Поэтому, несмотря на то, что во время его командования полком, солдату приходилось много работать не над тем, так над другим, — Суворов, без всякого сомнения, не затруднялся приложить солдатские руки и к постройке церкви, школы или конюшни, и к разведению сада, может быть даже с некоторым отягощением своих подчиненных. Такой его взгляд на солдатский труд много лет спустя дал в руки его недоброжелателей оружие и, справедливо ли, пет ли, породил мелкие, но многочисленные для Суворова неприятности. Как бы то ни было, но именно совокупность всех означенных ресурсов дала Суворову возможность сделать в Ладоге много на пользу полка.

Заслуга эта впрочем ничтожна сравнительно с тою, которую Суворов оказал своею воспитательною деятельностью в Суздальском полку, так как эта последняя не ограничилась узкою рамкою какой-нибудь 1,000 человек, а пошла потом гораздо шире и сильно содействовала длинному ряду побед и громкой славе русского оружия. Но прежде, чем знакомиться с военно-педагогическою деятельностью Суворова — полкового командира, надлежит отметить, что мог дать Суворову опыт Семилетней войны и в какой мере эти опытные данные повлияли положительно или отрицательно на его взгляды.

Каждая война, в которой проявились выдающиеся дарования и искусство, или которая привела к крупным результатам, оказывает прямое влияние на ход военного дела в последующее время. Наука обогащается новыми данными и новыми выводами; искусство принимает новые приемы, изменяя пли совершенно отвергая старые; сложный военный механизм подвергается общим или частным преобразованиям. Другой вопрос — действительно ли нужны все эти перемены, верны ли наблюдения, справедлива ли оценка фактов, разграничено ли впечатление минуты от холодного взгляда критики. Ответ бывает и утвердительный, и отрицательный. Зачастую поражаются наглядностью и осязательностью результата и не добираются до первоначальной причины; увлекаются внешностью и не вникают в дух; вместо свободного отношения к предмету, вдаются в рабское подражание. Особенно сильное впечатление производит война на прямых её участников, на лиц, воспринимающих военные впечатления непосредственным путем. Чем ближе они стоят на войне к делу, тем эмпиричность их представлений становится сильнее, и тем труднее им, таким людям, удержать объективность взгляда. Обширная сфера деятельности и широкий для наблюдения кругозор умеряют этот недостаток, но не спасают от него. Подавляющая, сила личного впечатления, особенно при катастрофах и фактах резкого характера, гнетет так сильно и продолжительно, что иной участник или очевидец решительно не в состоянии от нее отрешиться, сделать правильную оценку факта и от нее дойти до верного вывода. Тогда все свое становится худым, все у противника хорошим, или наоборот, — и уже нет места здравой критике. Тогда основные начала военного искусства, неизменно существующие во все времена и эпохи, низводятся подчас чуть не до значения условных тактических пли уставных правил; сдача, например, целой армии, окруженной неприятелем, оправдывается неизбежностью, и прорыв признается безусловно невозможным; беспорядочная, но сильная стрельба наудачу возводится в тактический принцип, а холодное оружие низводится до значения простой дубины. Тоже самое конечно встречается и у посторонних наблюдателей, по уже по другим причинам; в настоящем случае говорится об одних первых, дабы указать, что сила личных впечатлений далеко не всегда приводит к выводам правильным. И чем теснее кругозор таких лиц вследствие их служебного положения, тем сила личного впечатления играет большую роль, и поверка его труднее.

Грандиозная Семилетняя война поразила умы современников. Силы воевавших были слишком неравны, боевые качества прусской армии преобладали над союзническими несомненно; военные таланты Фридриха ярко блестели во тьме общей, почти сплошной бездарности союзного предводительства. Началось повсеместное обожание, почти боготворение. Как в мифах языческих религий, основной идеал, будучи изображен во внешних формах, исчезает из сознания верующих масс, и остается одна форма в виде идола, так с окончанием Семилетней войны дух Фридриховой военной системы, неясно и до того сознаваемый, совершенно заслоняется удобопонятными для всякого формами, и им воздается поклонение. На потсдамских полях производится священнодействие, и иностранные жрецы с умилением взирают на 3-4-верстную линию прусских батальонов, автоматически подвигающихся вперед с правильностью натянутой струны. Производится изучение прусских уставов до тонкости, исследуются до мелочей правила построения, маршировки, ружейной экзерциции; копируется обмундирование и снаряжение. Все, даже случайное и для самих Пруссаков не имеющее цены, обращает на себя внимание и подвергается изучению. Вот что сделалось задачею европейского воинского искусства на долгие годы; за то и упало оно так быстро и так низко, что только военные громы французской революции заставили всех очнуться и произведи новый переворот. Но и этот переворот в большей части Европы состоял из компромиссов между французскою новизною и прусскою стариною, и многочисленные мелочи, чисто внешние и механические, упорно сохранялись чуть не целое столетие.

Какое же впечатление эта война произвела на Суворова? Он был не больше, как штаб-офицер; боевая служба его происходила в тесном кругу; под напором личных впечатлений и под влиянием подавляющего авторитета короля-полководца, он казалось должен бы был вступить в ряды самых горячих его последователей и подражателей, не только в главном, но и в мелочах, ибо мелочи и приходились по плечу простому полковому командиру. Случилось однако совсем не то, потому что этот полковой командир обладал огромными дарованиями, научной подготовкой и самостоятельным взглядом на дело.

Образ действий союзных начальствующих лиц имел для Суворова значение отрицательное, т.е., это было для него школой на выворот, наставлением, как не следует поступать ни в каком случае, Медленность, нерешительность, страх перед противником, отсутствие единой живой мысли- все это конечно послужило ему живым уроком, который ничего нового ему не открыл, но подтвердил верность его собственных взглядов. Образ действий Фридриха в сильнейшей степени содействовал усвоению Суворовым того же вывода; глубокая верность основных принципов Фридриховского военного искусства должна была выяснить ему все то, что в этом отношении оставалось в его уме в виде гипотез и не получило еще определительных очертаний. Таким образом и Фридрих, и союзники с редким единством содействовали Суворову в выработке взглядов и качеств, которые с того времени являются как бы характеристикой его имени.