Генералиссимус князь Суворов

Все эти недостатки русской армии выкупались однако же в известной степени её прирожденным достоинством - стойкостью. Качества этого не отрицали даже наши неприятели. Без преувеличения можно сказать, что оно было свойством русской армии больше, чем какой либо другой. Такое неоцененное достоинство не только выкупало значительную долю недостатков самой армии, но отчасти и изъяны главного начальствования, зачастую спасая от плачевных следствий неумелого предводительства. Так было тогда, в Семилетнюю войну, так случалось неоднократно и после, и чем ниже бывали качества главнокомандующих, тем ярче бросалась в глаза самому поверхностному наблюдателю эта капитальнейшая особенность русского солдата.

Армия Фридриха Великого отличалась от союзных армий хотя не в той мере, как он сам от союзных предводителей, но все-таки весьма существенно. Она была лучше вооружена; строевое обучение её было доведено до тонкости, может быть излившей, но этот излишек мы видим теперь. а тогда он наглядно увеличивал разницу между войсками хорошо обученными и плохо обученными. Пехота стреляла гораздо лучше всякой другой; кавалерия производила атаки быстро, холодным оружием; материальная часть артиллерии значительно изменилась и улучшилась. Тонкий строй был принят как обыкновенный порядок для боя и для маневров в присутствии неприятеля, введены большие каре против кавалерии и сомкнутые дивизионные колонны. Прусская армия маневрировала в степени, близкой к совершенству; быстро и легко переходила из походного порядка в боевой; походные движения исполняла как учебные; часто бивуакировала, чтобы не таскать за собой шатров; часто продовольствовалась у обывателей; имела с собою лишь самый необходимый обоз. Все это делало Фридрихову армию поворотливою и подвижною до такой степени, что он дозволял себе безнаказанно сосредоточение войск в виду неприятеля, фланговые марши на пушечном от него выстреле, движение через страну, угрожаемую тремя армиями, добровольное пожертвование своими операционными линиями, т.е. все то, о чем его противники и подумать не смели. Наконец, для полноты картины следует еще заметить, что прусская армия была сплочена чрезвычайно строгою дисциплиной, без чего невозможно было достигнуть педантической точности обучения. В солдате буквально исчезал человек; от него требовалась только механическая исправность действия в однажды определенном направлении. Военные законы изобиловали самыми варварскими наказаниями; ничто не проходило даром, всякая вина была виновата; взыскания назначались и производились с такою же точностью, с какою дрессировалась армия. Вообще дисциплина прусской армии была доведена до степени, о которой в нынешнее время трудно даже составить понятие. Все эти элементы, и худые и хорошие, имели свой rаison d'etre при духе, оживлявшем Фридрихову систему, оттого она и достигла в руках великого полководца, своего создателя, таких блестящих результатов.

Вот при каких внутренних и внешних данных развернулась война перед пытливым взором молодого Суворова и доставила ему первую боевую практику. Как все виденное и замеченное переварилось в его голове вместе с прежде добытыми выводами теоретического изучения и к каким именно результатам его привело, — увидим в следующей главе.

Он оставил армию и возвратился в Россию в 1762 году, отец его тоже, но только уехали они в разное время и под различными впечатлениями. Василий Иванович был отозван по воцарении Петра III, так как слишком усердно соблюдал во время своего управления Пруссией русские государственные интересы и мало заботился о приобретении между Пруссаками популярности ⁴. По всей вероятности, до Фридриха доходили невыгодные о нем вести, а этого было достаточно, чтобы сделаться неугодным Петру Ш. Суворов-сын уехал позже; он был послан в Петербург с депешами, представился Императрице и собственноручным её приказом 26 августа произведен в полковники с назначением командиром Астраханского полка ⁹.

Глава III. Командование полком; 1762—1768.

Смотр полку; жизнь Суворова в Петербурге; перемещение в Ладогу; красносельские маневры; участие в них Суворова. — Его деятельность в Ладоге по части благоустройства н хозяйства полка. — Суворовская система военного обучения: философская её основа, своеобразность, последовательность, простота, верность. — Приемы обучения; полная их соответственность началам системы. — Необычность системы и приемов; они не поняты и отнесены к его эксцентричности. — Взгляды Суворова на другие роды оружия.—Выступление в военный поход

 Производство Суворова в полковники с назначением командиром Астраханского полка состоялось перед самым отъездом Екатерины II в Москву, на коронацию; полк остался в Петербурге вместе со своим командиром, продолжая содержать городские караулы. По возвращении Государыни, Астраханский полк был сменен на петербургской стоянке Суздальским пехотным, и Суворов назначен командиром этого последнего полка в 1763 году, 6 апреля ¹. До нас не дошло никаких сведений о Суворове за весь этот промежуток времени; почему он получил один полк вместо другого, сделано ли это по его желанию, или нет, уходил ли он с Астраханским полком на зимние квартиры, или оставался в Петербурге до прибытия Суздальского — ничего неизвестно. Надо полагать, что Астраханский полк был Суворову дан временно, и что он это знал, потому что, командуя им несколько месяцев, не применял к нему своей системы обучения. Это явствует из позднейших бумаг Суворова, где он часто упоминает про свое «суздальское учреждение», но ни разу не говорит про учреждение астраханское.

Получив Суздальский полк, Суворов тотчас же принялся учить его по вновь проектированному строевому уставу, напечатанному в следующем году. Так, по крайней мере, надо понимать достовернейшего историка первого периода его службы, Антинга, упоминающего про «новые маневры того времени», а не про собственно Суворовские маневры. В том же году, осенью, императрица производила Суздальскому полку смотр, осталась им чрезвычайно довольна, пожаловала офицеров полка к руке, а нижним чинам повелела выдать по рублю.

По всей вероятности, с этого времени и начинается в Суздальском полку Суворовское обучение. Еще год оставался полк в Петербурге, а потом больше полугода пробыл в Новой Ладоге, до вторичного прибытия в окрестности столицы. Будучи не временным, а настоящим командиром Суздальского полка, Суворов не мог пропустить столько времени даром, оставляя в небрежении то, на чем, по его убеждению, зиждятся победоносные качества войска. Подобное промедление противоречило бы страстному. нетерпеливому его характеру, да и не оправдывалось бы резонами. Без сомнения, в Петербурге нельзя было обучать полк по Суворовской программе во всем её объеме, но условия столичной службы нимало не препятствовали ему приложить к делу главные свои начала, так как полковые командиры имели тогда в своих руках большую инициативу и пользовались ею невозбранно. Затем, во время кратковременного пребывания полка в Ладоге (с осени 1764 до лета 1765 года), Суворов расширил объем обучения и пополнил пробелы, обусловленные характером столичной службы, недостатком времени и т. п. Таким образом, в полтора года он мог поставить полк на ногу по своему и сделать его если не вполне тем, чем он, Суворов, задался, то по крайней мере придать ему особый, отличный от других характер. Иначе нельзя объяснить некоторую особенность, которая выпала на долю Суздальского полка в 1765 году, на красносельских маневрах, как увидим дальше.

За это время имеются о Суворове скудные, но не лишенные значения сведения, заключающиеся в его письме к одной знакомой даме, писанном 27 января 1764 года. Это есть первое, по времени, письмо Суворова, дошедшее до нас в подлиннике. Из него видно, что Суворов не отличался тогда хорошим здоровьем, был очень худ и, но его словам, уподоблялся «настоящему скелету, лишенному стойла ослу, бродячей воздушной тени». На него производила очень дурное действие невская вода; он страдал болями в голове, в груди и особенно мучился желудком, но в постели не лежал и даже в четырех степах для лечения не сидел. «Я почти вижу свою смерть, — пишет он: — она меня сживает со света медленным огнем, но я ее ненавижу, решительно не хочу умереть так позорно и не отдамся в её руки иначе, как на поле брани». Приглашая знакомую даму в Петербург, Суворов говорит, что 2-3 раза она может находиться на маскированных балах и еженедельно по 2-3 раза в спектакле, что он сам пользуется этими удовольствиями, насколько дозволяет его здоровье. Письмо любезного содержания, но видно, что адресовано не к предмету страсти или нежной привязанности, которых Суворов ни раньше, ни позже вообще не имел и даже подобного рода связей боялся. Написано письмо плохим французским языком; видно, что Суворов не владел еще им тогда в той-мере, как впоследствии, т. е. продолжал еще свое самообразование ².