Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара

А кроме того, он оказался чрезвычайно полезен Людовику своими знаниями и опытом. Кольбер, в частности, прекрасно понимал, куда утекают королевские денежки (сам подставлял карманы под ручейки), а потому энергично взялся за затыкание бюджетных дыр. То, чем он занимался в 60-х гг. XVII века, в наше время называется равноудалением олигархов.

Крупные французские буржуа неплохо разжились за время войн, поскольку государство, нуждавшееся в средствах на содержание армии, одалживало у них деньги на самых невыгодных условиях. Теперь требовалось условия изменить и обеспечить в очередной раз финансовую стабилизацию. Двигаться в этом направлении можно было различными путями.

В отличие от своего основного оппонента сюринтенданта финансов Николя Фуке, полагавшего, что по мере сокращения масштабов заимствований стоимость обслуживания государственного долга сильно упадет сама по себе, Кольбер настаивал на необходимости «ускоренной модернизации». Он прекрасно знал, что за субъекты нажились на бедствиях государства (сам как-никак вместе с ними наживался), и отнюдь не считал, будто в данном вопросе следует разводить излишний либерализм. Короче говоря, Фуке являлся сторонником рыночных методов, тогда как Кольбер готов был прибегнуть к помощи «басманного правосудия».

Таковое не заставило себя ждать. Для суда над финансистами была создана специальная Палата правосудия. Впрочем, с точки зрения Кольбера, она вела себя мягковато. В конечном счете дело закончилось компромиссом. Лиц, назначенных «виновными», амнистировали, поскольку доказать их вину все равно не удавалось, но в благодарность за такую мягкость они должны были выплатить крупные штрафы в казну. Не пощадили даже покойников. За них пришлось расплачиваться наследникам, получившим выгоду от злоупотреблений своих усопших благодетелей. А собирать все эти штрафы стали финансисты, близкие к Кольберу, которых по какой-то причине «забыли» равноудалить от государственных средств.

Хуже всех обошлись с беднягой Фуке. Он не отделался одним лишь штрафом, а попал в пожизненное заключение. Подготовил ему такую судьбу не кто иной, как сам Кольбер. Фуке по наивности предоставлял королю бюджетные материалы с завышенными расходами и заниженными доходами. Тот затем все это показывал своему советнику, и Кольбер тщательнейшим образом разоблачал козни сюринтенданта до тех пор, пока тот не был устранен с пути восходящей звезды французских финансов.

Любопытно, что Кольбер всегда преклонялся перед авторитетом покойного Ришелье. Наш герой настолько часто прибегал к ссылкам на его мнение, что король даже в шутку на заседании Государственного совета поговаривал при решении важных вопросов: «А теперь мсье Кольбер скажет нам: "Сир, этот великий кардинал Ришелье…"». Однако при решении судьбы финансистов позиция кардинала оказалась кардинальнейшим образом пересмотрена.

Ришелье никогда не прибегал к преследованиям тех лиц, которым казна должна была деньги. Кольбер же на это пошел. Правда, в его оправдание стоит заметить, что опустошена казна оказалась в результате войн, в которые Франция ввязалась именно по инициативе кардинала.

Если завтра война? Если завтра в поход?

Помимо финансистов досталось еще и рядовым дворянам, в отношении которых была применена чистка сродни той, что столетия спустя постигла членов некоторых коммунистических партий. Дело в том, что во время дорогостоящих войн Франция, сильно нуждавшаяся в деньгах, распродавала грамоты об аноблировании направо и налево. Переход во дворянство был делом не только приятным, но и выгодным, поскольку благородное сословие сильно экономило на налогах. Зато казна вскоре обнаружила, что в некоторых приходах не собрать поземельный налог. Так много развелось дворян, что растворилось тягловое сословие.

Соответственно, чистка имела вполне экономический характер. В Бретани численность дворян сократили на 20, в Нижней Нормандии — примерно на 10%. Низвергаясь из князей в грязи, бывшие дворяне вновь вынуждены были поддерживать короля не шпагой, а карманом.

Впрочем, это все было еще не реформой, как таковой, а лишь прелюдией к ней. Разовое укрепление финансов королевства за счет «раскулачивания» не решало проблемы в целом. Если завтра война? Если завтра в поход? Если вновь придется, как при Ришелье, на десятилетия ввязаться в противостояние с сильным противником? Как быть тогда? Вновь занимать у тех финансистов, которых сегодня порастрясли?

Нет, необходимо было менять что-то самым радикальным образом. Кольбер не только брал деньги там, где они «плохо лежали», но и стремился сформировать такую систему, при которой экономика постоянно приносила бы монарху доходы, способные обеспечить армию. Система эта основывалась, в первую очередь, на протекционистских идеях. Пожалуй, главным начинанием из всего, сделанного Кольбером, стало введение таможенных тарифов.

Первый, умеренно-протекционистский, тариф появился в 1664 г. Он распространялся даже не на всю Францию, а только на ее центральную зону, не включавшую в себя ни Артуа, ни Лотарингию, ни Бретань, ни другие окраинные земли. Однако уже в 1667 г. Кольбер надстроил над своим первым тарифом второй — охватывающий всю территорию Франции и вводящий сравнительно жесткие ограничения на импорт промышленных товаров из-за границы.

Подобная защита рубежей понадобилась для того, чтобы не допустить утечки денег из страны. Мотоватые французские дворяне, привыкшие к роскошным итальянским одеждам, к полезным товарам, доставляемым вездесущими голландскими купцами, и ко всяким прочим «заморским диковинкам», из-за высоких пошлин вынуждены были теперь обратить свое внимание на внутреннее производство.

А это самое производство Кольбер по мере сил стремился поощрять. С одной стороны, он поддерживал отечественного производителя, развивая всяческие мануфактуры и прокапывая каналы для торговых судов. С другой же стороны, наш герой создавал крупные компании — Ост-Индскую, Вест-Индскую, Левантийскую и Северную — для того, чтобы заморская продукция, поступающая во Францию, приносила выручку монаршей казне.

В совокупности вся эта протекционистская система, по задумке Кольбера, должна была значительно повысить бюджетные доходы. Франция переставала кормить чужого производителя, выращивая вместо этого своего. А уж он, родимый, должен был кормить королевскую казну. Для этого и создавался.

Нечто похожее на кольбертизм постепенно распространилось и в других странах Европы. В целом подобная система, связанная со стремлением удержать в пределах своих границ как можно больше денег, получила название меркантилизм. Это была, пожалуй, первая, хотя далеко не последняя, в мировой истории разновидность дирижизма.

Продолжение войны иными средствами

Со времен классиков политэкономии к представителям меркантилизма сложилось уничижительное и даже презрительное отношение. Их протекционистская система и упор на государственный дирижизм были губительны для хозяйственной системы. Они отрицали рыночную конкуренцию, подрывали свободу внешней торговли и таким образом тормозили экономический рост. Они слишком много думали о том, как государству разжиться деньгами, тогда как народное благосостояние определяется отнюдь не только количеством накопленного в стране золота.

В смысле экономической критики, как таковой, подобный подход классиков, бесспорно, верен. Однако из этого не следует делать вывод, будто меркантилисты были просто дурачками, не способными додуматься до тех вещей, до которых впоследствии додумались Адам Смит и Давид Рикардо. Мировоззрение меркантилистов определялось задачами той эпохи, в которой они жили, а вовсе не тем, что мы сегодня считаем правильным.

Экономический рост и рост реальных доходов населения имели тогда не слишком большое значение. Король, герцог или курфюрст не проводили бессонных ночей в раздумьях о том, как бы снискать своими хозяйственными преобразованиями любовь широких масс, а их министр финансов не изыскивал способов повышения благосостояния. Министр должен был обеспечивать лишь одно — максимально возможный рост доходов казны, которая, в свою очередь, требовалась монарху для укрепления армии и ведения войн.