Димитрий (СИ)

- Великий князь и царь - в Москве, не в поле.  Ваш Димитрий скоро сядет на кол вместе с вами!

         Димитрий кивнул палить по стенам, томя Новгород – Северский осадою.

         В то же время в Путивле князь Василий Рубец - Мосальский неожиданно приказал  слугам связать   товарища по градоуправлению окольничего Михайла Салтыкова. Рубец - Мосальский вместе с дьяком Сутуповым обратился к городскому совету с воззванием признать Димитрия. Совет склонился. Путивль перешел под руку претендента. Примеру последовали Рыльск, Комарницкая волость, Борисов, Белгород, Волуйки, Оскол, Воронеж, Кромы, Ливны, Елец. Везде народ хватал ненавистных городских, уездных чиновников, проворовавшихся волостелей и целовальников, глумившихся над сирыми прежде помещиков. Вешали, топили, терзали, влекли на суд Димитрию. Он  прощал истинно или лицемерно кающихся, брал на службу. Старая администрация после присяги обычно сохранялась, уже под именем Димитрия Иоанновича. Это многим не нравилось.

         Перехватив казну, тайно везенную московскими купцами  в медовых бочках Новгород-Северским городам, претендент отправил значительную часть ее в Литву к князям Вишневецким и гетману Рожинскому на сбор наемного войска. В общем, Димитрий проявлял ум, военный навык, сдержанность, достойные не посредственного правителя.

         Московская же власть привычно выжидала, будто опухоль самозванства могла само собой рассосаться. Отделывались письмами патриарха, по приходам рассылаемым. Там утверждалось, что царевич достоверно, матерью подтверждено, скончался четырнадцать лет назад и не может быть взрослым человеком. По всем храмам запели вечную славу усопшему Уару (в крещении – Димитрию). Самозванца и предателей кляли анафемой. Страшили установлением на Руси папства.

         Борис звал выслать к сборным местам по ратнику от двухсот четвертей земли. К Брянску против претендента приехало пятьдесят  тысяч всадников. Пять лет назад на отраженье набега Казы-Гирея выезжало полмиллиона. Эйфория утверждения Бориса царем рассеялась. Он стал, если не нелюбим, то безразличен. Любимым перебором в войске было судачить, ложен Димитрий или нет.

         Через голову Димитрия Борисовы воеводы писали  Мнишеку как кукловоду: пусть выйдет из России. Юрий  немотствовал.

         12 декабря на берегах Десны московские части вошли в соприкосновение с разъездами Димитрия. У претендента было 12 тысяч, у Федора Ивановича Мстиславского – вчетверо. Димитрий оставил обок Новгород Северский, выстроился на неблагоприятной для себя равнине – скакать в гору. Ехал на сером иноходце в царской епанче  на покатых своих плечах. Со слезами восклицал войску:

- Всевышний видит мою правоту. Если обнажаю меч неправедно, и беззаконно сокруши меня одного десницею!

         21 декабря полки сошлись. Рубились вяло. Но польским добровольцам удалось обойти правое крыло, где стояли Дмитрий Шуйский и Михайло Кашин. Правый фланг дрогнул и увлек центр. Мстиславский бесполезно удерживал бегущих личным примером. Его не слушали. Мстиславский упал, ослабев от ран. Его увезли ближние.

         Победитель Димитрий не преследовал. Наемники ляхи потребовали поднять вознаграждение за успех. Любя жизненные удобства, и воевать не хотели в холоде. Красноречие Димитрия угасло перед сребролюбием. Он отпустил не желавших сражаться и стал зимовьем в Севском остроге.

         Извращая поражение в победу, Борис приказал чествовать Новгород - Северского коменданта героем. Петра Басманова столица встречала особыми санями для кремлевского въезда. В Георгиевском зале Годунов вручал Басманову золотое блюдо, насыпанное червонцами, давал две тысячи рублей, серебряные сосуды, доходное поместье и сан думского боярина.

         Раненый Федор Мстиславский с присланным на подмогу Василием Шуйским вели полки на Севск. Димитрий не испытывал судьбу осадой. Не ждал, вышел в поле. 21 января Димитрий выделил отборные четыре сотни ляхов и две тысячи московитов. Всех для отличия переодели в белые одежды, к спинам приделали оперенные крыла, характерные для польских гусар с драгунами. За сим авангардом должны были ехать восемь тысяч казаков, идти четыре тысячи пеших с легкими пушками. Димитрий в белом кафтане и штанах с непокрытой головой сел на борзого карего аргамака. Взмахом нагого меча указал коннице поспешить долиною.

         Впереди своих Димитрий летел в середину Борисова войска, отсекая его правый фланг. Иноземный полк и стрельцы противостояли, паля из пищалей. Не успели застрельщики перезарядиться, как белые ангелы  Димитрия уже перескакивали их сраженных, уклонявшихся пик и сабель, от ран и увечий страдающих. Замечая немногочисленность нападавших, Мстиславский заворачивал им за спину колеблющийся правый фланг. Тогда Димитрий указал на деревню. Там стояли основные силы москвичей: пехота и пушки. Конники не успели. Сорок пушек грянули враз, где взрываясь и разя своих, но больше – попадая, выбивая из седел, кроша тела на части. Конники Димитрия повернули и налетели на союзников – казаков, летевших довершить обманутую победу.

         Димитрий едва спасся.  Сидел на перевернутом походном котле, отирая пот. Крики «Hilf Gott»  московских немецких наемников испытывали его стойкость. Димитрий не желал погубить дело на дальних к столице подступах. Приказал рассеянными группами отступать к Севску.

         Разгром был печальный. Только убитыми претендент потерял шесть тысяч, 15 знамен, 13 пушек. Среди знатных пленников выделялся пан Ташкевич. Московиты потеряли пять сотен людей, двадцать пять немецких наймитов. Сановник Шеин скакал в Москву и не нашел Бориса. Тот с семьей молился в Троице-Сергиевской лавре. Поведение Бориса оговаривало его виновностью в Угличском умертвении.

         Воодушевившись, Годунов назвал Шеина окольничим, послав с князем Мезецким воеводам золотые медали, войску – 80 000 рублей прибавки. Борис обещал нательную рубашку отдать тому, кто приведет самозванца в ковах.

         Димитрий ускользнув в Севск, не остался надолго. Ехал в Рыльск, оттуда – в Путивль. Гнал от себя ленивых в Добрыничской битве запорожцев. С жадным удовлетворением слушал, как Борисовы воеводы, оставив  преследование, мучат и казнят жителей Комарницкой (Севской) за коленопреклоненное хоругвеносное его приветствие.

         Положение сложилось сугубое. Димитрий собирался бежать в пограничную Литву. Там окрепнуть, обрасти людьми, снаряжением. Спутники уговаривали:

- Мы всем тебе жертвовали, а ты мнишь о жизни постыдной. Оставишь нас Годунову? Мы опередим тебя, ему выдав.

         Новые донские казаки, четыре тысячи, приехали в Путивль, подкрепив уже смешанные карты. Путивль укреплялся. Претендент чаще смеялся. Бравируя, диктовал воеводе Мстиславскому письмо, будто сосланный в Украину покойный отец его, Мстиславский Иван Федорович, привечал и благословлял Димитрия. По-прежнему - про подаренный крест и далее. Вот и сыну следовало бы отступиться узурпатора, признать законного наследника, перекинуться на верную сторону с послушным войском. По сравнению с первым универсалом, этот имел пополнения: рассказывалось о детстве Димитрия в Белоруссии. Тайном посещении Москвы с канцлером Речи Сапегою. Присутствуя на дипломатической аудиенции в составе польской делегации  русскими неузнанный Димитрий колол мстительным взором Бориса, на захваченном престоле чванливо развалившегося. На словах распускали, что царица-мать, угадывая Бориса, опередила убийц, отослав сына в безопасное место с ментором  из Кельна, иноземным дворецким.

         Легенда путалась, разрасталась. Федор Иванович Мстиславский не признавал крест претендента  даром отца, Ивана Федоровича.  Отец был  сыном родной племянницы отца Грозного – Василия. За предложение заменить долгое время бездетную Ирину (она так и не родила сына, дочь  Феодосия прожила два года) Годунов постриг старшего Мстиславского в Кириллово-Белоозерскую обитель, где Иван Федорович умер в 1586 году. Мертвый Мстиславский не мог ни подтвердить, ни разоблачить крестника.