Димитрий (СИ)

         На обратной дороге принц внезапно заболел. Явилось ли то следствием переедания или чрезмерного винопития, открывшегося ли воспаления кишечного отростка, внутренний недуг неистово терзал Иоанна. Медики, свои и заграничные, оказались бессильны. Борис поклялся  на образа освободить четыре тысячи узников, если жених Ксении выздоровеет. 28 октября около шести часов вечера тот умер. В отчаянии Борис крикнул дочери: «Любезная Ксения, твое счастье и мое утешение погибло!» Никогда прежде Годунов не был столь прозорлив. Ксения рухнула без чувств.

         К телу принца приставили сторожей из чиновников, врачам запретили произвесть вскрытие, что навсегда скрыло жало юной гибели. Останки Иоанна положили в наполненную мирром деревянную гробницу, ту – в медную, ее – в дубовую, обитую черным бархатом с  вышитым серебряным крестом. На покрывале серебряной нитью на латыни перечислили достоинства Ксениного соискателя, благоволение царя, печаль народа.

         25 ноября Борис, обливаясь слезами, простился с телом названного жениха. Ехал в санях за катафалком  через Китай-город до Белого. Развевались черные датские штандарты с гербами Дании, Макленбургским и Гольштейнским. Стрельцы в красных кафтанах шли, опустив секиры, конники ехали, опустив копья. Иоанна похоронили за Яузой в Немецкой слободе под полом новой Аугсбургской церкви. Позже останки перевезли под Копенгаген в Роскилл… Ксения надолго осталась безутешной вдовой невестой.

         В безжениховье протекло полтора года. Болтали, что подвезут на смотрины грузинского царевича Хоздроя, да воевода Татищев замедлил его присылку, не по остужении ли батюшки?! в земле Сонской. Зимой же засочились слухи от мамок и девок,  брата, маменьки, через отрывки сердитых слов. Брошенных тятенькой, что в Польше явился человечек, назвавшийся чудесно спасшимся царевичем Димитрием. Подметные письма кричали о его предназначении править. Отец же – вор царства, убийца, обязан быть низложен. Ксению заинтересовало, как выглядит самозванец. Говорили: ростом не вышел, грудь бочкаста, волосья простонародные, рыжие. Лицо татарское, круглое, глаза бледные, тусклые, бегают, косят, нос расплющенный, бородавки под правым глазом и на лбу, одна рука короче другой. Ксения загорелась ближе видеть урода.

         Димитрий и стал ее третьим принцем.

                                                         2

         В январе 1604 года швед Тирфельд, комендант Нарвы,  написал абовскому градоначальнику, что задержан какой-то казак,  проезжавший с прельстительным письмом от претендента в Московию. Комендант немедленно отправил собственного гонца с письмом к абовскому градоначальнику. Гонец поехал через русские земли. Чем-то он показался подозрительным, был задержан и обыскан в Ивангороде. Шведскую депешу переслали в Кремль. Борис получил первое сообщение о собиравшихся тучах. Ему еще везло: был отравлен лишь последний год двадцатилетнего правленья.

         Почти одновременно пришли подметные грамоты Димитрия и от украинских воевод. Скоро на Волге казаки разбили окольничего Семена Никитича Годунова. Схваченных стрельцов разбойники отправили в Москву с наказом: «Объявите Борису: грядем с царевичем Димитрием!»

         Решительный в осторожности Борис недолго медлил. Вместе с патриархом Иовом и семьею под предлогом молебна  поехал в Новодевичий монастырь, где жила Мария Нагая, по пострижении принявшая имя Марфы.  Настоятельница с инокинями встречали Иова во дворе. Все получали благословение. Мария Нагая   из-под монашеского плата сверкала глазами на царя, скрывая удовлетворение  намоленной мести. Сорокалетняя женщина, униженная  многократным предложением царственному развратнику, так ценила она покойного Иоанна, против охоты притороченная к пяльцам и ничегонеделанью, радовалась, что над улыбчивым Годуновым  нависла беда. Борису на руку  ее несчастья, следовательно, он и повинен в них. Несчастьями же Нагая считала  рассеивание  мечтаний занять положение царицы-матери при правящем сыне, слалом с  золотой виртуальной горы в столичную комфортабельную иноческую пещеру.

         Борис колебался, отослать ли сына. В последнее время он часто ощущал приливы к голове, тяжелую боль слева, где сердце. Царство предстояло передать второму члену новой династии. Выходит, при нем  должен быть разоблачен закружившийся на окраинах обманщик. Феодор же непростительно прост и юн.

         В келье заговорили с насмешкою. Вот объявился самозванец. Не слыхала ли мать?.. Ну, не наглый ли враль?!  Толпы видали Димитрия в гробу.  К сдержанному  возмущению Бориса, растекшегося по лавке в расстегнутой бархатной епанче, к потрясенному воплем порока Иову, превшему под зимним драпом, добавилось фырканье царицы Марии Скуратовой. Что означает медлительность Марфы (Марии) Нагой? Отчего не с покорной готовностью она подтверждает очевидное: сын – мертв. Лицо Бориса налилось кровью, губы помертвели, острые скулы вылезли, затопорщившись скудным седым волосом.

- Жив твой сын или нет? – глупый вопрос мудрого человека. Это можно было вопросить у стен. Мария знала, сколько и они, но, колеблясь, мстительным умом, отвечала:

- Не знаю.

         Едва не подпрыгнув, Борис закашлялся. Немедля выслал из кельи сына и дочь. Уходя, Ксения приметила давно невиданное отцово неистовство. Мать не сдерживала себя. Она схватила со стола горевшую свечу и поднесла к лицу Нагой, будто желала сжечь вместе с вопиющей неправдой. Ее отец, Малюта, умел! Из груди Нагой изошел скрипящий звук, как хлопнули дверью угличского склепа:

- Мне говорили, что сына моего тайно увезли без моего ведома. Те, что так говорили, давно умерли.

- Акстись! – ударил посохом о каменный пол патриарх.

         Марфа перекрестилась на красный угол. В следующее мгновение горящая свеча обрушилась Марфе на плат. Обтрушенная  распущенной ниткой ткань вспыхнула. Марфа сорвала горящий  плат. Царица с яростью кошки вцепилась Нагой в волосы. Ей-то не ведать подлое властолюбие выводка Нагих! Царь схватил жену, отволок от поваленной визжащей, как резанная Нагой. Патриарх встал:

- Перед Господом ответишь за клятвопреступление!

- Марфа еще и на земле ответит, - холодно процедил Борис. Он вызвал стражу, велев отвезти Нагую в застенок. Стеречь особо. Ничего, окромя воды и хлеба не давать.

         Сникшую Нагую взяли под локотки, приказание  выполнялось, однако царское семейство и высшая церковная власть выглядели подавленными сверх меры.

         Архивариусы сходятся:  Бориса успокоило донесение от бывших в лагере самозванца лазутчиков, будто видали разъезжающего на буланом коне начальствующего Григория Отрепьева.

         Царь и патриарх Иов  знали расстригу. История того такова. Юрий Отрепьев, потеряв в молодечестве отца Богдана-Якова, стрелецкого сотника, зарезанного в Москве пьяным литвином, прибился к дому Романовых. Служил и у князя Черкасского. Выучился грамоте. Вятский игумен Трифон посвятил его в монахи под именем Григория. Отрепьев монашествовал перехоже, послушествовал в Суздале в обители Св. Евфимия, в Галицкой Иоанна Предтечи. В московском Чудовском монастыре расторопного юношу, служившего при деде, тоже иноке, приметил патриарх. Посвятил в дьяконы, взял для книжного дела. Григорий умел не только красивым почерком списывать каноны, но и сочинять оные лучше старых фолиантистов. Иов любил Отрепьева, и Григорий часто бывал с ним как во дворце  Бориса, так и знатных домах. Судьба царевича Димитрия алчно интересовала его. Любые обстоятельства пытливых допросов он записывал на особой хартии, возимой всегда в кармане рясы.

         Слышали, и как Отрепьев однажды сказал чудовским монахам: «Быть мне царем  в Москве!» Пьяные монахи за трапезой смеялись ему на то в лицо, другие пинали взашей, третьи доносили: «Недостойный инок Григорий желает стать сосудом диавольским». Добродушный патриарх не уважил митрополитова известа, сам царь велел казенному дьяку Смирнову-Васильеву отправить безумца в Соловки или Белозерские пустыни  до душевного излечения. Выполнение царского наказа Смирнов переложил на дьяка Евфимьева. Тот, будучи свойственником Отрепьева, дал ему вместе с двумя  тоже бывшими  на порицании чудовскими иноками священником Варлаамом и крылошанином Мисаилом Повалиным.