История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы

В течение 1830–31 гг. произошел целый ряд событий как за пределами страны, так и в самой Венгрии, сформировавших очень благоприятную для инициатив Сечени общественную атмосферу. В отличие от освободительных движений 1820-х гг., охвативших главным образом южные государства Европы и подавленных, за исключением греческого, под натиском объединенных сил реакции в лице великих держав, революционная волна 1830-х гг. обрушилась в основном на Западную и Центральную Европу. Утверждение конституционной монархии во Франции и некоторых германских государствах, образование независимой Бельгии, избирательная реформа в Великобритании явились долговременными результатами этого всеобщего революционного подъема. Однако даже те эпизоды борьбы, которые закончились поражением, как, например, восстания в габсбургских владениях в Италии, в Папской области и особенно попытка Польши стряхнуть с себя российское ярмо, также не могли не затронуть венгерское общественное сознание. Баррикады в Париже в 1830 г. если и вызвали прилив энтузиазма в Венгрии, то разве что среди молодежи, прежде всего, у студентов. Дворянство отнеслось к ним с осторожностью, предопределившей ту покорность, с которой государственное собрание осенью 1830 г. проголосовало за все предложения австрийского двора по военным налогам и воинскому призыву. Однако объявление поляками независимости и жестокое подавление восстания в сентябре 1831 г. вызвали демонстрации сочувствия и готовность венгерских дворян всячески помогать полякам, например, сбором средств во время восстания и предоставлением после его разгрома убежища польским дворянам-иммигрантам, с которыми они имели многообразные отношения и до восстания. С начала 1831 г. правительство Вены, поддерживавшее царскую Россию, становится объектом все более и более решительной критики.

Другие события этого порядка были связаны с крестьянским восстанием в Венгрии, вспыхнувшим летом 1831 г. Это было самое крупное восстание после крестьянской войны 1784 г. в Трансильвании. Непосредственным поводом к восстанию стала эпидемия холеры, унесшая около четверти миллиона жизней. Меры предосторожности, предпринятые властями, вызвали ярость обездоленных батраков в пяти комитатах на северо-востоке Венгрии. Эти безземельные крестьяне жили на заработки с сезонных работ на полях Среднедунайской равнины. Правительство, опасаясь распространения эпидемии, выставило кордоны, не пропускавшие батраков к местам работы, лишив их, таким образом, средств к существованию. Примитивные методы дезинфекции способствовали распространению слухов о том, что власти сами отравляют колодцы. Гнев выплеснулся в неорганизованный мятеж, в котором приняли участие около 40 тыс. румынских, словацких и русинских крестьян. Мятеж был быстро подавлен. Многие напуганные восстанием помещики стали во всем обвинять реформаторов с их идеями и требовать жестоких наказаний для острастки. Однако теперь уже было много и дворян, которые признали, что напряжение, давно уже свойственное отношениям между помещиком и крестьянином, достигло критической отметки и что в сочетании с этническими конфликтами это будет постоянно таить в себе угрозу общественному спокойствию, и, значит, реформы станут неизбежными. Как внешние, так и внутренние события 1830–31 гг. привели к резкой поляризации общественного сознания в Венгрии.

Взгляды Сечени не были полным откровением. К ряду аналогичных выводов приходили такие деятели, как Берзевици, или — тоже экономист — Янош Балашхази. Однако общественное положение Сечени, его авторитет вкупе с логической стройностью его доводов сделали именно его программу построения капитализма и освобождения предметом горячего одобрения или же яростной критики. Одни считали «Кредит» основополагающей работой, другие находили, что книга заслуживает костра. Йожеф Дежевфи выступил публично с опровержением аргументов этого труда. В чем-то он шел даже дальше Сечени по пути радикальных реформ, однако, в целом, его собственные взгляды опирались на избитые идеи дворянского Просвещения, согласно которым феодальные корпоративные структуры нужно не отменять, а обновлять, создавая, таким образом, конструктивную оппозицию Вене. Сечени, напротив, надеялся переманить и магнатов, и двор на сторону поборников реформ. Обе эти позиции, по существу, оказались нереалистическими. Весной 1832 г. издание «Стадиума» было запрещено. Книга была напечатана в Германии на следующий год. Сечени совершенно разочаровался в дворянском парламентаризме, где делами в основном заправляли влиятельные помещики средней руки, и несколько отошел от общественно-политической деятельности, причем как раз в то время, когда всеобщее восхищение им достигло своего апогея.

Даже внутри либерализма политические концепции начали дробиться и множиться. Это и привело к постепенному расхождению взглядов между Сечени и его близким другом, политическим союзником и постоянным спутником в их совместных путешествиях в 1820-х гг. — трансильванским бароном Миклошем Вешшелени. Его политический трактат «О заблуждениях» разделил судьбу «Стадиума» в части цензурного запрета. Трактат содержал в себе и большую часть практических предложений Сечени, изложенных, правда, менее систематически, и многое другое. В отличие от Сечени, Вешшелени считал, что освобождение крестьянства от феодальной зависимости должно не просто проходить под контролем государства, но сопровождаться демонтажем абсолютизма, в котором он усматривал основную причину отсталости, и созданием конституционно-монархического строя, основанного на гражданской свободе. Он также полагал, что корпоративные структуры и дворянская оппозиционность вполне пригодны для реализации антиабсолютистских политических реформ и что они сами уже содержат в себе семена современной конституционной государственности. Надо только убедить дворян в том, что предлагаемые реформы — это не столько дань моде с ее вечным стремлением к дурной новизне, сколько возврат к конституционным ценностям старины, к «дворянской демократии». Сечени не одобрял подобного фрондерства Вешшелени. Он слишком хорошо знал правительство Габсбургской монархии и международное положение. Его опасения, что Вена может нанести ответный удар прежде, чем Венгрия успеет окрепнуть в достаточной мере благодаря экономической, социальной и культурной модернизации, были обоснованными. Именно по этой причине он изо всех сил старался избегать прямой конфронтации и по возможности перенести реформаторскую деятельность в политически нейтральные сферы.

В определенной мере, оба этих подхода впоследствии доказали свою жизнеспособность. Практическая деятельность Сечени, конечно же, имела воспитательное значение как для элиты, так и для рядовых депутатов, которые на заседаниях государственного собрания в 1830–40-х гг. выступали за реформы со все возраставшими умением и решимостью. Однако обращения Вешшелени к дворянству комитатов и его программа по укреплению дворянского движения и превращению его в современную оппозицию, представляющую национальные интересы и потому поддерживающую внутренние реформы, казались куда более притягательными и исполненными силы, нежели осторожные, взвешенные предложения аристократа Сечени. Тем не менее, вопреки ожиданиям Вешшелени, во главе дворянского движения оказались не представители высшей знати, а сельские помещики в основном из среднего дворянства. Именно они обнаружили наибольшую восприимчивость к идеям Сечени и к социальным моделям Вешшелени, скопированным по западным образцам. Среднепоместное дворянство продемонстрировало свою приверженность реформам и свой нравственный авторитет на собраниях сословно-корпоративных органов власти всех уровней. Тех самых органов, к которым со столь глубоким недоверием относился Сечени — «отец венгерского либерализма». В процессе обсуждения в 1831–32 гг. коммерческих, конституционных, правовых и земельных проектов на заседаниях парламентских комитетов дворянское движение за реформы, как и надеялся Вешшелени, обнаружило себя вполне реальной политической силой. Вместе с недворянской интеллигенцией (honoratior) и с наиболее образованной частью аристократии оно в течение всего последующего столетия стало доминировать на венгерской политической сцене в качестве «исторического» среднего класса. В начале 1830-х гг. реформаторски настроенное среднее дворянство по-прежнему было еще в меньшинстве. Однако избрание в 1832–36 гг. многих из них, таких, как Ференц Деак, Габор Клаузал, Иштван Безереди или Кёльчеи, в депутаты государственного собрания, протоколы комитатских собраний по указанным выше проектам и, в определенной степени, даже наказы, которые получили депутаты от своих избирателей в комитатах, позволили дворянским реформаторам появиться на съезде с программой всеобъемлющих реформ.