Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг

скушен был, по-французски так и не выучился. Добр был до глупости, doux comme un

mouton, il avait le coeur d’une poule187. С Никитой Паниным в шахматы играл. Душить его

надо было, горло грызть, а я бы уж помогла. Да, видно не из того теста был Гриша, знать,

не судьба.

Теперь что уж делать, шесть лет, как преставился. И надо же, неприятель его

злейший, Никита Панин, вслед за ним, чуть не в одночасье, скончался. Насмешка

фортуны. Знал бы Гриша, что дочь Петра Панина ныне замужем за сыном брата его,

Владимира, немало бы удивился. А может, и нет. Алехан вон куда круче брата был, а и то

благословил молодых, правда, с тех пор носу из своего Нескучного не кажет. Впрочем, с

Алеханом история особая. Отказался-таки прошлой осенью возглавить новую экспедицию

в Архипелаг. Не забыть поздравить его с Чесмой и восшествием...

Да, Орловы составили славу ее царствования. Смелы до отчаяния, дружны,

тороваты, воевали миром. В них чувствовала силу. После них — только Потемкин, но это

материя особая.

Екатерина глянула в зеркало. В призрачном полумраке ночи она увидела себя такой,

какой хотела видеть и какой, наверное, была двадцать-тридцать лет назад.

О чем думала она в эту минуту?

В огромном личном архиве Екатерины сохранился поразительный документ —

эпитафия, написанная себе самой. Ее шутливый тон не может нас обмануть.

Это — автопортрет, завещанный будущим историкам ее царствования.

187 Добрый, как баран, у него было куриное сердце (фр.).

Вот он:

«Здесь покоится Екатерина Вторая, рожденная в Штеттине 21 апреля (2 мая)

1729 года. Она приехала в Россию в 1744 году, чтобы выйти замуж за Петра III. В

возрасте 14 лет она составила тройной план: понравиться своему супругу, Елизавете и

народу. Восемнадцать лет скуки и одиночества заставили ее прочитать много кнг.

Взойдя на русский трон, она поставила целью обеспечить счастье, свободу и

благосостояние своих подданных. Она легко прощала и не ненавидела никого. Щедрая,

жизнерадостная, веселая, с душой республиканки и добрым сердцем, она имела много

друзей. Труд ей был не в тягость, общество и искусство ей нравились».

Так шутливо, будто ненароком, но методично слагалась легенда о великом

царствовании.

Современники и потомки, однако, по-разному оценивали политику и поступки

Екатерины.

В одном, впрочем, сходились все: Золушка из штеттинского захолустья, принцесса

Фике, ставшая всемогущей государыней, страстно любила Россию и желала видеть ее по-

европейски обустроенной и процветающей державой.

И ей удалось немало сделать для этого. Став, благодаря редкой целеустремленности

и трудолюбию, одной из образованнейших женщин своего времени, она

систематизировала и осовременила российское законодательство, усовершенствовала

систему государственного управления и финансов, осуществила важные

административные и судебные реформы, заложив основы правового гражданского

общества в России. Образование губерний, генеральное межевание, созыв Комиссии для

составления нового Уложения — каждого из этих дел было бы достаточно, чтобы

прославить любое царствование.

Но в анналах «золотого века» Екатерины значатся еще Чесма и Кагул, Очаков,

Рымник и Измаил. Ее армии войн не проигрывали, а дипломаты на равных беседовали с

могущественнейшими государями Европы.

«Без нас ни одна пушка в Европе не могла выстрелить», — с грустной гордостью

вспоминал впоследствии Безбородко — и он был недалек от истины.

Но коли все обстояло так блестяще, то к чему вся эта суета с эпитафиями

собственноручного изготовления, неоконченными мемуарами и многотомной перепиской с

Мельхиором Гриммом, мадам Жоффрен и даже некоей госпожой Бьельке из Гамбурга,

подругой ее матери, бывшей в течение трех десятилетий адресатом поразительных по

своей откровенности писем Екатерины?

Ответ напрашивался сам собой. Самодержица всероссийская Екатерина

Алексеевна, урожденная Августа София-Фредерика, принцесса Ангальт-Цербстская, дочь

губернатора Штеттина, жена Карла-Петера-Ульриха, сына дочери Петра Великого Анны и

герцога Голштейн-Готторпского, впоследствии императора Петра III, была обречена на то,

чтобы всю жизнь доказывать свое право царствовать. И она делала это с упорством

Сизифа: награждала, лицедействовала, казнила, заискивала, унижалась, вела переписку с

Вольтером и Дидро, сталкивала своих противников, даровала вольность дворянству,

прикрепила украинских крестьян к земле, писала плохие пьесы, выиграла войну с

Турцией, поделила Польшу.

Всего и не упомнишь...

Взгляд императрицы вновь упал на ящик бюро.

Историки забывчивы, но она — она ни одной мелочи не упустит, все сочтет.

Екатерина достала из ящичка листок бумаги, на котором рукой Безбородки было

написано:

Губерний создано — 29.

Построено городов — 144.

Договоров и конвенций заключено — 30.

Одержано побед — 78.

Законов и уложений создано — 88.

Указов, направленных на облегчение жизни народа — 123.

Прочитав список, императрица подвела под ним жирную черту, дописала

последнюю строку:

Всего — 492.

И поставила точку, да так, что чернильные брызги полетели в разные стороны.

Разве все это не дает ей право называться великой? А дух просвещения, который

насаждала неустанно, а каторжная, от зари до позднего вечера, работа? Разве способен на

это Павел, с его задатками голштинского тирана и русского Гамлета?

Лицо Екатерины окаменело, как бывало всегда, когда она вспоминала о сыне. Как

искупить этот грех? Чем оправдать то, что сделала со своим сыном?

Благом России. Ей суждено, суждено, суждено! — было царствовать. И она стала

великой государыней. Белоруссия, Крым, выход к Черному морю — вот ее счет потомкам.

Пример Петра в том порукой.

Жаль только, что удалось сделать далеко не все из того, о чем мечталось в юности

над томиками Локка и Монтескье. Грезы о свободном землепашце, хозяине на своей земле,

трудолюбивом и законопослушном, верной опоре царю и отечеству, так и остались

неосуществленными. Уж, казалось бы, сколько сил отдано наведению порядка в

губернских учреждениях. Ан нет — чиновники, облачившись в мундиры, стали

чванливей, но не деловитей, губернаторы чувствовали себя удельными князьками, путая,

как повелось веками, казенный карман с собственным, мало радея об общественном благе.

Только в дворянстве, получившем подтверждение своих привилегий, чувствовала

опору. Орловы помогли сесть на российский престол, братья Панины, отставив в сторону

прежние обиды и разногласия, были ей опорой в страшные месяцы пугачевского бунта.

Но рабовладельцы — плохие помощники тому, кто решился это рабство

уничтожить.

Екатерина так и не решилась.

Загадочная, заповедная страна Россия. Только на первый, поверхностный взгляд

кажется, что держится она беспорядком. На самом деле камни в здании ее

государственности пригнаны плотно, без щелей и зазорен. Поди, сунься с реформами да

перестройками, тронешь камень одни — все здание перекос даст, вынешь второй —

погребет дерзкого под своими обломками.

То, что строилось веками, в одночасье не перестроишь. Умный труд и долгое время

надобны, чтобы что-либо изменить в России.

Не сразу поняла эту, казалось бы, очевидную истину. Но, поняв, со всей энергией и

энтузиазмом принялась за то, чем кончил Петр: стараться о просвещении дворянства,

создании служилого сословия, или, как она говорила, новой породы людей. Десятками и

сотнями возникали училища, военные корпуса, воспитательные дома, в стенах которых

подрастали и приобретали знания те, кому было суждено продолжить великие дела, начатые в