Исторические хроники с Николаем Сванидзе. Книга 1. 1913-1933

Этот период был очень оперативным. Местные органы ОГПУ по заданию экономического управления ОГПУ провели агентурную разработку, сбор сведений, составили список и осуществили аресты частных заготовителей и торговцев на хлебном, мясном и мануфактурном рынке. Крупные предприниматели попадали в руки Особого совещания коллегии ОГПУ, мелкие — в руки прокуратуры. Уже в апреле 1928 года донесения сотрудников ОГПУ содержали сведения, что "нервное настроение" среди частников и споры о том, есть ли смысл торговать, сменились твердым решением закрывать торговлю. Это означало, что исчезал один из важнейших источников снабжения населения.

Нарком торговли Микоян отмечает: "Отвернули голову частнику. Частник с рынка свернул, уходит в подполье, а государственные органы не готовы его заменить". На июльском пленуме ЦК 1928-го кто-то в кулуарах говорит: "Написано "Чайная купца такого-то", а остального нет. Ничего больше нет. Лавочек больше нет никаких".

В обиход входит слово "пустыни". Так называли районы, откуда частный торговец ушел, а государственной торговли в помине нет.

Борьба с частной торговлей взорвала всю жизнь в деревне. Невозможность заработать на продаже зерна означала смерть сельских хозяйств. Крестьяне, которые веками обеспечивали себя и кормили город, теперь устремились в этот город за продуктами и превратились в потребителей государственных запасов.

Даже Москва летом 1928-го обеспечивается продуктами только на треть. Сводки ОГПУ свидетельствуют, что продовольственные трудности питают "политически нездоровые настроения".

По инициативе партийного и советского руководства в регионах начали вводить карточки. Июльский пленум четыре дня обсуждал экономическое положение в стране. Говорили, что надо поднять закупочные цены на хлеб, разрешить частную торговлю. Микоян, делая доклад, сказал, что надо отменить карточки: "Карточки не экономят хлеб, а наоборот, при обналичивании карточек каждый считает революционным долгом использовать полную норму".

К осени 1928 года государство прекратило продавать населению муку. Люди стали впрок сушить сухари. Крестьяне впервые в русской истории начали закупать в магазинах хлеб на корм скоту. Драки и давка в очередях.

Из донесений ОГПУ о разговорах в очередях: "Хлеб весь отправили за границу, сами сидим без хлеба. Нет охоты работать, все равно толку от работы мало. Правительство с ума сошло".

В ноябре Сталин выступает на пленуме ЦК и выдвигает задачу догнать и перегнать в промышленном развитии передовые капиталистические страны.

Основные капиталовложения пойдут в тяжелую промышленность. Начальный вариант пятилетнего плана увеличен в этой сфере на 20 процентов. Выполнение первого пятилетнего плана начнется со следующего, 1929 года.

В Москве нахлынувшее иногороднее население скупает все подряд и отправляет багажом поездами из Москвы. Даже за дорогим белым хлебом бесконечные очереди. Дешевого ржаного уже нет. К концу 1928 года разрешено вводить карточки на хлеб. В феврале 1929-го карточки в СССР повсеместно.

Все это произошло, практически уложилось в тот период, когда Дмитрий Лихачев сидел в Доме предварительного заключения. У охранников в тюрьме была любимая игра. Когда они замечали пробегающую крысу, они хватали метлы и начинали ими гонять крысу друг к другу и в воображаемые ворота, пока она не сдохнет. Играли с необыкновенным азартом, с визгом. Это вариант хоккея с мячом.

По сталинским меркам причин и поводов для ареста Лихачева было множество.

Собственные объяснения этих причин Лихачевым — еще один повод для ареста.

Он пишет: "Петербург провожал свое блистательное прошлое". До 1928 года город кипит философскими кружками, студенческими обществами. Бесконечные диспуты, доклады на квартирах и в официальных местах — в Ленинградском университете, в Институте истории искусств на Исаакиевской площади, в бывшем Тенишевском училище, В Ленинградском университете в коридорах вдоль окон еще сохраняются знаменитые дореволюционные скамейки для свободных дискуссий. Один кружок, который посещает Лихачев, носит название "Хельфернак", что значит Художественно-литературная, философская и научная академия.

С усилением государственных гонений на церковь кружок приобретает религиозный характер и называется уже "Братство святого Серафима Саровского". Интеллигентная молодежь категорически отвергает декларацию митрополита Сергия. В 1927 году в своей декларации митрополит Сергий заявляет, что гонений на церковь в стране не было и нет, что церковь готова к сотрудничеству с властью, а тот, кто не принимает декларации, тот находится в оппозиции к Церкви. Митрополит Сергий утверждает, что тем самым он спасает Церковь. 90 процентов православных приходов, получив текст декларации, отправили ее по обратному адресу.

Друг Лихачева Миша Шапиро из патриархальной верующей еврейской семьи в знак протеста против преследования православных священников начал даже иногда ходить в православную домовую церковь на углу Гатчинской и Малого.

Потом в кружке появится провокатор. В 1992 году Лихачев прочитает донесения этого человека в своем деле.

В 1928 году Лихачев посещает также "Космическую академию наук", сокращенно КАН. В КАНе не было ничего серьезного. Более того, это был намеренный маскарад. И в этом, видимо, была главная опасность.

Они провозгласили принцип "веселой науки".

Веселье науки в том, что она обогащает мир. Если она делает мир скучным — это невеселая наука. Академик Лихачев пишет: "Таково учение марксизма. Оно принижает окружающее общество, убивает нравственность, попросту делает нравственность ненужной".

В довершение всего, к годовщине "Космической академии" эти студенты сочинили и направили поздравительную телеграмму, якобы от Папы Римского. Эта телеграмма и привлекла внимание компетентных органов.

Лихачев пишет: "С самого своего утверждения советская власть стремилась к уничтожению любого многоголосия. Страна погрузилась в молчание. Только восхваления, единогласие, скука смертная — именно смертная. Ибо единогласие равно смертной казни для культуры и для людей культуры".

К моменту ареста, в двадцать два года, Дмитрий Лихачев уже сложившийся человек. Он сделал свой выбор. Лихачев говорил "Многие убеждены, что любить Родину — это гордиться ею. Нет! Я воспитывался на любви-жалости. С этим чувством жалости я стал заниматься древней русской литературой и древнерусским искусством. Я хотел удержать в памяти уходящую Россию, как хотят удержать в памяти образ умирающей матери, собрать ее изображения, показать их друзьям".

Ворота Соловецкого лагеря — Кемперпункт. Пересыльный пункт в Кеми. Первое, что видит прибывающий, — это люди, одетые в мешки. Солженицын пишет: "Одеты в обыкновенные мешки: ноги выходят вниз как из-под юбки, а для головы и рук делаются дырки".

Лихачев пишет: "При высадке конвоир разбил мне сапогом в кровь лицо. Нам кричат: "Здесь власть не советская — здесь власть соловецкая"".

В условиях советской власти приговор Лихачеву выносили без суда. Допрос был всего один. Зато следователем был Александр Робертович Стромин, организатор процессов против интеллигенции конца 20-х — начала 30-х годов.

В Кемперпункте этапы принимали по очереди двое — Курилко и Белоозеров. Белоозерова заключенные по ошибке называли Белобородовым. Путали с Белобородовым, который расстреливал царскую семью. Он виртуозно ругался. Его самая пристойная угроза: "Сопли у мертвецов сосать заставлю!"

Курилко называет себя гвардейским офицером. Лихачев спустя многие годы, в 1989-м, узнает о его прошлом. Он в гражданскую служил в Красной армии, месяца на два перебежал в Белую. И выдавал потом себя за гвардейца.

Лихачев уточняет: "Я пишу это для того, чтобы знали, что настоящие гвардейские офицеры, кого я встречал на Соловках, были людьми честными, в охране никогда не служили".