Царь Борис, прозваньем Годунов

Зря смеялся. Так уж устроен человек, что рано или поздно начинает он верить сказкам, им же самим придуманным. Хорошо, если сказка добрая, а если страшная? Самое удивительное, что, уверовав в напасти будущие, люди нисколько не пытались предотвратить их, а ударились в еще большие удовольствия, как бы пытаясь наесться вперед перед постом строгим, и тем лишь приближали несчастье. Верно говорится: не буди лихо, пока тихо. Разбудили..

Жизнь державы, да и моя собственная подошли к перелому, собственно, начался он чуть раньше, но я, в некоем затмении пребывая, его не замечал. Тут и в истории моей происходит перелом, но прежде, чем перейти к рассказу о событиях дальнейших, я предлагаю вам сделать небольшую остановку, как на перевале после подъема долгого, посидеть, отдохнуть, оглядеться, посмотреть с высоты пройденного пути и прожитых лет на события давние, попытаться понять, как нас сюда занесло и почему дальше — только вниз.

Глава 5

Размышления: о повторах в истории

Во вторую половину царствования Федора, после угличских событий у меня было достаточно досуга. Удаленный от дел государственных, лишенный каждодневных забот по опеке Димитрия, я тем не менее не впал в тоску и не предался бездумной праздности. То есть праздность, конечно, была, но не бездумная. Читал я книги боговдохновенные и человеческие, Священное Писание и летописи, пытаясь найти ответ на главный мучивший меня вопрос: чем прогневили мы Господа и почему Он обрушил кару на род наш? Не ведал я тогда, что все происшедшее — это еще не гроза, а лишь далекие раскаты громовые, что это лишь присказка, сказка же впереди будет, но мне и этого было более чем достаточно, накушался я несчастьями от пуза.

Так, вникая вновь в истории библейские, дошел я до Книги Есфирь. Книга эта была сравнительно новой и тогда мало кому известной. В юные годы мои митрополит Макарий, раскрывая мне тайны текстов библейских, эту книгу в сторону отложил, именуя ее апокрифом и новоделом. Лучше бы просто отложил, ничего не говоря, а так он лишь разжег мое любопытство, и я ту книгу у Макария стянул.

«И было во дни Артаксеркса, — этот Артаксеркс царствовал над ста двадцатью семью областями от Индии и до Ефиопии, — в то время как царь Артаксеркс сел на царский престол свой, что в Сузах, городе престольном», — начал читать я. Сразу стало понятно, что эта повесть о каком-то из предков моих.

Стих четырнадцатый: «Приближенными же к нему тогда были: Каршена, Шефар, Адмафа, Фарсис, Мерее, Марсена, Мему-хан — семь князей персидских и мидийских, которые могли видеть лицо царя и сидели первыми на царстве». Эти слова сразу направили мысли мои к отцу моему, при котором состояли семь бояр первейших. Да и вся первая глава была посвящена истории удаления царицы Астинь, что, по понятным для вас причинам, укрепило мою догадку. Эта Астинь не захотела исполнить «приказания царя, объявленного через евнухов», если перевести с библейского языка на обыденный, сразу становится понятным: царица не могла родить наследника. Воистину «не пред царем одним виновна царица Астинь, а пред всеми князьями и пред всеми народами, которые по всем областям царя Артаксеркса». И постановили князья: «Если благоугодно царю, пусть выйдет от него царское постановление о том, что Астинь не будет входить пред лицом царя Артаксеркса, а царское достоинство ее царь передаст другой, которая лучше ее». В общем, от слова до слова история развода отца нашего с его первой женой.

Дальше тоже все было легко узнаваемо. «И сказали отроки царя, служившие при нем: пусть бы поискали царю молодых красивых девиц и пусть бы назначил царь наблюдателей во все области своего царства, которые собрали бы всех молодых девиц, красивых видом, в престольный город Сузы, и девица, которая понравится глазам царя, пусть будет царицей вместо Астинь». Так избрал царь Есфирь, иноземку, при которой был родственник ее Мардохей, «по смерти отца ее и матери ее взявший ее к себе вместо дочери». То, несомненно, мать наша Елена из земли Литовской, которую привез на Русь дядя ее Михаил Глинский. «Девица эта была красива станом и пригожа лицом; и полюбил царь Есфирь более всех жен, и она приобрела его благоволение и благорасположение более всех девиц; и он возложил царский венец на голову ее и сделал ее царицей на место Астинь; и сделал царь большой пир для всех князей своих и для служащих при нем — пир ради Есфири, и сделал льготу областям, и раздал дары с царственной щедростью». Обычные распоряжения при свадьбе великокняжеской.

До этого момента мне все понятно было, но дальше пошло место темное. Вы, Книгу Есфирь, несомненно, читавшие, помните, что описана там какая-то свара, был там некий Аман, второй человек в государстве, — «возвеличил царь Артаксеркс Амана, и вознес его, и поставил седалище его выше всех князей, которые у него», этот Аман составил заговор против Есфири, Мардохея и всего народа их, но Есфирь с Мардохеем тот заговор разбили, Амана с приспешниками кого побили, кого на высоких деревьях перевешали и, взяв власть в свои руки, объявили по сему поводу праздник великий. Увидел я в этом описание событий, последовавших после смерти отца нашего, когда взбунтовался брат его Андрей Старицкий, бывший вторым человеком в государстве и считавший себя наследником законным, после подавления бунта приспешников его кого побили, кого на высоких деревьях перевешали, мать же наша Елена, отринув долю вдовью, на троне утвердилась при сыне своем малолетнем Иване, брате моем незабвенном, вместе с дядей своим Михаилом Глинским. История, в Книге Есфирь рассказанная, мало походила на ту, что в летописях была написана, но я уже тогда подозревал, что летописи подправляли, дабы не бросать тень на род наш великокняжеский. К Макарию же за разъяснениями я обратиться убоялся, ибо взял ту книгу без разрешения.

И вот по прошествии многих лет перечитал я ту книгу, и в свете событий прошедших понял, как я ошибался, и постиг истинный смысл истории рассказанной. Вы, наверно, удивляетесь, как это события новейшие могут прояснить события древние. Ничего тут нет удивительного, все повторяется, я в этом убедился на своем горьком жизненном опыте, вы же могли убедиться по рассказу моему.

Я уж, помнится, говорил вам, что Господь для испытания человеков ставит их раз за разом в одни и те же обстоятельства жизненные. Иногда же повтором малым как бы посылает нам знак о грядущих испытаниях суровых. Но только мало кто этим знакам внимает, вот и я не распознал. Когда вдруг возродилась в Москве ересь жидовствующих, я лишь за нас с княгинюшкой трепетал да еще скорбел о любимом мною Матвее Башкине. А ведь то было указание явное на последние годы правления деда нашего и предупреждение недвусмысленное о грядущей схватке у престола великокняжеского, подобной случившейся в те годы далекие. Ведь недаром пришлось Макарию приоткрыть мне тогда завесу тайны над событиями давними, представив их в свете новом. Новом, да не совсем том, мне бы глубже копнуть, но не тем была занята голова моя. И другой урок, преподанный в те дни Господом, мимо моего внимания прошел. В результате розыска о ереси жидовствующих и суда последующего пострадали в основном не еретики, а люди совсем посторонние, вроде нас к княгинюшкой и тех же Захарьиных, борьба с ересью была лишь поводом, лучше даже сказать, прикрытием для других дел, имеющих прямое отношение к борьбе за власть.

Борьба эта, протекавшая в течение многих лет на глазах моих, не пробудила моего сознания, требовалось средство сильнейшее, им оказалась гибель возлюбленного племянника моего Ивана. Именно в те дни скорбные проклюнулись во мне семена сомнения и догадок смутных, но прошло еще несколько лет, прежде чем они разрослись, окрепли и принесли плоды горькие.

А ведь все было яснее некуда! И тогда, и сейчас: старый царь Иван, при нем соправитель Иван Молодой, сын Ивана Молодого провозглашается наследником державы, Иван Молодой неожиданно умирает во цвете лет, наследником, обходя сына его, становится сын старого царя Ивана. Но ведь племянник мой не «неожиданно умер», погиб он вследствие ссоры с царем Симеоном-Иваном, можно даже сказать, от руки его. Так, значит, и тот Иван Молодой… Опережая эту мысль, нахлынула другая: в обоих случаях маячит тень женщины, поводом для ссоры племянника моего с Симеоном была жена Ивана, у другого Ивана Молодого тоже была жена Елена. Елена! Волошанка! Иноземка! Я схватил свиток с Книгой Есфирь.