История Парижской Коммуны 1871 года (ЛП)

В последний раз его суровое лицо, окаймленное седой бородой, мелькнуло перед нами, обращенное к смерти. И вдруг Делеклюз исчез. Он пал на площади Шато д’О, словно пораженный молнией.

Несколько человек попыталось его поднять. Трое из четверых пали замертво. Единственное, о чем думали сейчас, была баррикада. За ней собрались ее защитники. Член Совета Жоаннар, стоял почти посреди бульвара. Подняв оружие и плача от гнева, он кричал колебавшимся федералам: — Нет! Вы недостойны защищать Коммуну! — Опустилась тьма. Мы возвращались расстроенные, бросив на растерзание врагу, не щадящему мертвых, тело своего друга.

Он не предупредил никого, даже самых близких друзей. Молчаливый, поверявший свои суровые мысли только самым доверенным лицам, Делеклюз шел на баррикаду, как Монтаньяры шли на эшафот. Жизнь, полная испытаний, истощила его силы. Он мог только дышать, и издал последний вздох. Версальцы утащили его тело, но память о нем останется в сердцах людей, пока Франция остается родиной Революции. Он жил только ради справедливости. В этом заключался его талант, его интеллект. Это была Полярная звезда его жизни. Он провозглашал справедливость, исповедовал ее тридцать лет ссылки, тюремного заключения и унижений, презирая обрушившиеся на него преследования. Во имя защиты справедливости он пал вместе с людьми из народа, как якобинец. Смерть за справедливость была его вознаграждением. Он погиб с руками без наручников, при свете дня, по своему выбору, не уязвленный присутствием палача.

Сравните поведение военного министра Коммуны с трусостью министра–бонапартиста и генералов, сдавших свои сабли.

Весь вечер версальцы атаковали вход на бульвар Вольтера, защищенный двумя угловыми горящими зданиями. Со стороны Бастилии они не вышли за пределы площади Роял, но прорвались в двенадцатый округ. Под прикрытием ограждения набережной они в течение дня просочились за мост Аустерлица. Вечером при поддержке канонерок и батарей Жарден де Плант, они продвинулись до Мазаса.

Наш правый фланг держался лучше. Версальцы не смогли пробиться на территорию за Восточной железной дорогой. Они атаковали улицу Обервийе издали при поддержке артиллерийского огня с Ротонды. Ранвир подверг интенсивному обстрелу Монмартр, когда получил депешу Комитета общественной безопасности, сообщившую ему о том, что красный флаг развевается на Молен де ла Галетт. Ошеломленный этим известием, Ранвир отказывался прекратить обстрел.

Вечером версальцы выстроили перед федералами прерывистую линию фронта, начинавшуюся от Восточной железной дороги, проходившую через Шато д’О и Бастилию, и заканчивавшуюся у Лионской железной дороги. Под контролем Коммуны оставались лишь два округа, девятнадцатый и двенадцатый, а также около половины одиннадцатого и двадцатого округов.

Париж под властью Версаля утратил цивилизованный облик. Страх, ненависть, дьявольская жестокость подавили чувства гуманности. Это было всеобщее «безумие ярости», писала газета «Век» 26‑го мая. «Никто больше не отличает справедливость от несправедливости, невинного от виновного. Жизнь граждан висит на волоске. Люди арестовываются и расстреливаются только за крик или слово». Вентиляционные отверстия подвальных помещений были заблокированы по приказу армейского командования, которое внимало мифу о поджигателях. Выползли из своих укрытий сторонники буржуазного порядка с нарукавными повязками, предлагавшие услуги офицерам, грабившие дома, добивавшиеся чести участия в расстрелах. В десятом округе бывший мэр Дубэй охотился при поддержке командира 109‑го батальона за теми, которыми прежде руководил. Благодаря этим «носителям повязок», число пленных выросло до такой степени, что понадобилось централизованное руководство бойней. Жертвы тащили в мэрии, казармы, публичные здания, где заседали чрезвычайные суды с расстрельными командами. Когда расстрельных команд было недостаточно, пленников косили пулеметы. Не все умирали сразу. По ночам из груд окровавленных тел раздавались ужасные стоны агонизирующих людей.

С наступлением темноты вновь являлось зрелище пожаров. Там, где лучи заходящего солнца лишь подсвечивали темные клубы дыма, теперь поднимались пирамиды огня. Гренье д’ Абонданс подсвечивал Сену далеко за укреплениями. Колонна Бастилии, пробитая снарядами и увенчанная сверху вензелями и флагами в огне, выглядела как гигантский факел. Бульвар Вольтера был объят пламенем со стороны Шато д’О.

Гибель Делеклюза произошла так буднично и так быстро, что в мэрии одиннадцатого округа ей не сразу поверили. Ближе к полночи часть членов Совета решилась на эвакуацию мэрии.

Что! Всегда укрываться от пороха и пуль! Разве Бастилия взята? Разве бульвар Вольтера еще не держится? Вся стратегия Комитета общественного спасения, весь его план сражения сводился к отступлению. В два часа ночи, когда члену Коммуны поручили посетить баррикаду в Шато д’О, он обнаружил там только Гамбона, спавшего в углу. Коммунар разбудил его и извинился за нарушение сна. Мужественный республиканец ответил: — Вместо меня мог быть любой другой. Остался в живых я. — Коммунар ушел. Но обстрел бульвара Вольтера уже велся до церкви Св. Амброзия. Баррикаду покинули.

XXXI. Последняя позиция Коммуны

Солдаты, привыкшие к ночным сюрпризам, овладели брошенными баррикадами на улице Обервийе и бульваре Шапей. Со стороны Бастилии они заняли баррикаду на улице Сент‑Антуан на угловой улице Кастекс, Лионский вокзал и тюрьму Мазас. В третьем округе захватили все покинутые позиции на рынках и на площади Темпл. Версальцы добрались до первых домов бульвара Вольтера и обосновались в универмаге.

В темноте наши передовые дозоры у Бастилии захватили врасплох версальского офицера и расстреляли его «без всякого уважения к законам войны», заявил Тьер на следующий день. Как будто в течение четырех дней безжалостного расстрела тысяч пленников, — стариков, женщин и детей, — Тьер соблюдал какой–либо иной закон, кроме звериного.

С рассветом наступление возобновилось. В Ла Вийет версальцы, преодолев улицу Обервийе, сделали поворот и заняли брошенный газовый завод. В центре они дошли до цирка Наполеона. Справа, в двенадцатом округе, они ворвались на бастионы, расположенные ближе к реке, не встретив сопротивления. Один отряд вышел на набережную железной дороги на Винсеннес и занял вокзал, в то время как другой отряд овладел бульваром Мазас, авеню Лакюэ и просочился в Сент‑Антуанское предместье. Таким образом, оборону Бастилии сильно потеснили на правом фланге, в то время как войска с площади Роял атаковали ее с левого фланга через бульвар Бомаршэ.

Солнце не было способно посылать свои лучи. Пять дней артиллерийской канонады вызвали дождь, который часто сопровождает великие сражения. Огонь пушек утратил свой резкий, отрывистый голос, звучал приглушенными тонами. Люди, загнанные, промокшие до нитки, плохо различали позицию, с которой велась атака. Снаряды версальской батареи, установленной у Орлеанского вокзала, рвались у Сент‑Антуанского предместья. В 7 часов обозначилось присутствие солдат в начале предместья. Туда поспешили федералы с пушками. Если они не удержатся на этой позиции, Бастилия падет.

Они удержались. Улица д’Алигре соревновалась с авеню Лакюэ в самоотверженности. Сражаясь за каждый дом, федералы погибли, но не уступили и не отступили. Благодаря их самопожертвованию, полуразрушенные баррикады и дома Бастилии еще шесть часов выдерживали натиск версальцев. Каждый камень этого оплота Революции овеян легендой. Здесь вмонтирована в стену пуля, выпущенная в 1789 году в крепость. Упираясь в ту же стену, сыновья бойцов Июня защищали ту же улицу, что и их отцы. Здесь консерваторы 1848 года дали выход своему гневу. Но их гнев не шел ни в какое сравнение с яростью 1871 года. Дом на углу улицы Рокетт и угол улицы Шерантон исчезли, словно декорации на театральной сцене. И посреди этих руин, опаленные пожарами люди били из свой пушки, двадцать раз поднимали красный флаг, часто сбиваемый снарядами версальцев. Не рассчитывая победить целую армию, старый славный бастион, по крайней мере, пал с честью.