Питер - Москва. Схватка за Россию

Но главным учителем молодой российской демократии стал английский министр труда А. Гендерсон. Премьер Великобритании Д. Ллойд Джордж считал его не просто опытным политиком, а «крупнейшим политическим организатором своего времени» [1142]. По приезде в Россию Гендерсон заявил, что в Великобритании все с восторгом отнеслись к русской революции, однако все чаще недоумевают по поводу того, что же, собственно, здесь происходит [1143]. На заседаниях во Временном правительстве и затем в Московском биржевом комитете он призвал всех не отчаиваться и наметил четкую программу для российских властей и бизнеса. На русской промышленности, сказал английский министр, лежит особая ответственность: во имя интересов государства следует внимательнее относиться к требованиям рабочих и всеми силами улаживать конфликты. Как он убеждал московских биржевиков, вводимые меры - временные, необходимые в условиях войны. Например, в Англии это хорошо осознали и предприниматели, и рабочие: там налоговая реформа по ограничению прибылей прошла без особых затруднений. По взаимным договоренностям с трудящимися была приостановлена даже деятельность профсоюзов, история которых насчитывала уже около ста лет. Вся промышленность, разъяснял британский министр, находится под строгим государственным контролем, служащим буфером между рабочими и промышленниками. Такая система позволяет избегать конфликтов: все претензии рабочих рассматривает государство; однако существуют и третейские суды, и примирительные камеры. Гендерсон выразил веру в здравый смысл русского рабочего [1144]. И при этом не забыл передать русскому правительству обращение фирм, принадлежащих английскому капиталу: желательно, говорилось в этом документе, чтобы власть взяла на себя ответственность по определению прав рабочих, по разрешению конфликтов, связанных с заработной платой, и по защите акционеров от насилия [1145].

Надо признать, что благодаря примиренческой миссии Гендерсона настрой российского министра труда заметно смягчился. Теперь Скобелев обнадеживал предпринимателей:

Или:

Казалось, то, что не удавалось Коновалову, совершил маститый британский деятель. Немалое впечатление произвели его речи и на промышленников. Например, С.Н. Третьяков, с удовольствием пересказывая слова Гендерсона о том, что в Англии «труд и капитал дружно идут нога в ногу», прогнозировал: скоро так будет и в России [1148]. На митинге предпринимателей в театре Зимина ему вторил П.П. Рябушинский:

Однако если Скобелев внял увещеваниям английского коллеги, то в Совете рабочих и солдатских депутатов явно и не помышляли о братании с буржуазией. Это отчетливо выразило эсеровское «Дело народа», уделившее особое внимание миссии Гендерсона. Издание акцентировало внимание на просьбе английских владельцев к российскому правительству передать их предприятия под контроль государства. Этот шаг расценивался как уступка рабочему классу: британцы, не склонные к предпринимательскому максимализму, ясно увидели, в какую бездну увлекают себя и страну русские бизнесмены, привыкшие под охраной старого режима к безудержной эксплуатации и выколачиванию прибылей [1150]. Вместе с тем газета предупреждала: кто думает, что правительственный контроль в России напоминает английский, тот жестоко ошибается. В Великобритании помимо ограничений прибыли и хозяйских прав предусмотрены запрет стачек и административные ссылки за агитацию, то есть фактически сведено на нет фабричное законодательство. Этого Временное правительство никогда не допустит, зато оно, вне всякого сомнения, обязано воспользоваться политикой государственного вмешательства в отечественную промышленность [1151]. Так что в целом, помимо вразумления части министров-социалистов, Гендерсон мало чего добился. Выправить ситуацию, используя английский опыт, ему не удалось. Это продемонстрировал громкий конфликт в Москве (где неделей ранее Гендерсон излучал оптимизм) между рабочими и руководством Московского металлического завода Ю.П. Гужона [1152]. В конце июня 1917 года Особому совещанию по обороне пришлось специально рассматривать этот конфликт, пригласив представителей обеих сторон. Но между ними состоялся не диалог, а очередной обмен взаимными претензиями. Администрация указывала на полную дезорганизацию производства и административно-технического персонала. Государству пришлось прибегнуть к секвестру предприятия [1153]. Рабочие массы никак не соответствовали европейским рецептам нормализации экономики, поскольку ориентировались на иные способы решения своих проблем.

Не меньшее значение, чем социальные проблемы рабочих, имел в тот период и продовольственный вопрос. Московская буржуазия выработала собственную программу в этой области в начале Первой мировой войны. Царское правительство отнеслось к ней без энтузиазма; больше всего его смущала ставка на кооперативное движение, вызывавшее устойчивые опасения в его политической благонадежности. Между тем именно акцент на кооперацию являлся «фирменной» чертой московского проекта. Февральский переворот открыл путь для его воплощения. И 25-28 марта 1917 года – разумеется, в Первопрестольной – прошел первый свободный съезд кооперации. Он собрал видных общественных и научных деятелей – выходцев из оппозиционных кругов; отношение к Временному правительству было у них восторженным. Один из лидеров московской кооперации В.Н. Зельгейм – создатель и руководитель Московского союза потребительских обществ – участвовал в работе съезда уже в качестве товарища министра земледелия А.И. Шингарева. Вместе с Зельгеймом в это ведомство делегировался целый отряд кооперативных работников из Москвы, занявших в нем ключевые должности [1154]. Они предложили решать продовольственную проблему, опираясь на местные, низовые силы, представленные миллионами кооператоров – «трудовой армией муравьев». Однако Зельгейм не забыл подчеркнуть, что кооперативы, «сообразуясь со своими силами, не должны брать на себя те функции, которые лучше могут выполнить в данный момент городские и земские или частные торговые организации» [1155]. Шингарев обосновал на съезде необходимость хлебной монополии, введенной 25 марта 1917 года: эта мера, по его словам, могла позволить обеспечить гарантированное снабжение армии и тыла [1156]. Ставка на кооперативы актуализировала также проблему их государственной поддержки, которая, как известно, всегда была камнем преткновения. Царские власти так и не запустили полномасштабную систему мелкого кредитования; занималось ею управление мелкого кредита Министерства финансов, вызывавшее резкое отторжение в кооперативной среде. Считалось, что это типично бюрократическое учреждение старается лишить кооператоров собственной инициативы, поставив их под неослабную опеку чиновничества. Поэтому Временное правительство признало целесообразным демонтировать прежнюю систему и разработать новые начала государственного субсидирования кооперации, для чего образовать особое совещание при Министерстве финансов [1157]. (Кстати, в московских общественных кругах даже обсуждалась идея организации специального ведомства или отдельного Министерства кооперации [1158].)