Всемирная история. Том 4. Новейшая история

Итак, общего восстания в Германии не произошло: России и Пруссии приходилось выносить всю тягость войны на своих плечах. Оборонительно-наступательный союз Пруссии со Швецией (22 апреля 1813 г.) не имел почти никакого значения; если бы хоть некоторая часть германской силы не была уже сплочена в Пруссии в некоторого рода государственный организм, то удар, нанесенный могуществу Наполеона в России, не оказался бы для него гибельным. Наполеон же, между тем, успел уже наилучшим образом воспользоваться теми громадными преимуществами, какие доставляло ему его единичное положение, его властная личность и привычка к рабскому повиновению, усвоенная его народом и его союзниками. Прежде всего — и этого нельзя не похвалить в нем — он принял такое положение и придал себе такую внешность, как будто перенесенное им страшное бедствие не в силах поколебать его могущество: и он действительно решился не делать никаких уступок: «Даже и в герцогстве Варшавском, — говорил он, — не отдам ни одной деревни!» 7 января 1813 года он отправил к своему тестю в Вену ноту, в такой степени лживую и высокомерную, что даже и на того она произвела действие, противоположное ожидаемому: «Ни одна из стран, внесенных по решению сената в состав Французской империи, — так писал Наполеон, — не может быть предметом переговоров ни с Россией, ни с Англией». Только с одной стороны он выказал нечто вроде уступчивости: 20 января он вступил в Фонтенебло в переговоры со своим пленником, папой Пием VII, и от него добился согласия на примирительный акт, нечто вроде нового конкордата, по которому папа принимал от него 2 000 000 франков ежегодной пенсии и избирал Авиньон резиденцией; до лучшего времени Наполеон прикинулся как бы примирившимся с папой, хотя папа (месяц спустя после того, как конкордат был обнародован уже как государственный закон) 13 февраля 1813 года вновь отказался от своей подписи, которую, по слабости человеческой, дал слишком поспешно. И еще раз, 11 января, по решению сената, в распоряжение императора были предоставлены последние силы государства, которое было страшно истощено войной в Испании и последним погромом в России; силы эти состояли из 100 000 человек первого призыва национальной гвардии, из 100 000 непризванных на службу в период 1809–1812 годов, и из 150 000 взятых в счет конскрипции следующего 1814 года. Хвастливый и подобострастный доклад его министра внутренних дел, Монталивэ, сообщил законодательному собранию, созванному ввиду различных иных соображений, обо всех постройках и сооружениях — мостах, каналах, церквах, какие были выполнены во Франции с 1804 года, и еще раз Наполеон, в то время, когда последовало объявление войны со стороны Пруссии, воспользовался возможностью обеспечить себя таким количеством человеческой силы, какое мог отнять у прошлого и будущего: еще 80 000 человек первого призыва национальной гвардии, и еще 90 000 человек остальной конскрипции 1814 года; из Испании, откуда ему не грозила никакая непосредственная опасность, откуда и нельзя было ожидать каких-либо решительных действий, он вызвал Сульта с 30 000 войска. При этом он не упустил случая выразить свое «полное удовольствие» по поводу отношений к нему всех его союзников.

В этом смысле, однако, «полное удовольствие» едва ли уже было уместным. Австрия держалась нейтралитета, а Дания колебалась долго [16] и наконец осталась-таки в союзе с Францией; и только своими союзниками немцами, князьями Рейнского союза, Наполеон действительно мог быть доволен. Он постоянно говорил об английских агентах, которые будто бы старались распространить в соседних странах в народе дух возмущения против государей, и таким образом коснулся струны, которая болезненно звучала в сердцах разных трусливых правителей, живших не в ладу со своей совестью; и все те воззвания, которые исходили из лагеря союзников, объявляя во всеобщее сведение о поголовном вооружении народа в Пруссии, о ландвере и ландштурме, должны были как нельзя более способствовать удержанию в союзе с Францией людей, подобных королю Фридриху Вюртембергскому. Но все же на юге и западе Германии союзники могли встретить более или менее сильные симпатии и несколько мужественных и патриотично настроенных людей, которые способны были оказать поддержку правому делу. Но прежде всего им предстояло иметь дело с Саксонией. Король Фридрих Август Саксонский, безупречный со стороны своей частной жизни, даже и понятия не имел о собственном достоинстве немецкого принца: 25 февраля 1813 года он просто бежал, захватив с собой все, что мог, из Дрездена в Плауен и предоставил всю страну в управление правительственной комиссии; не довольствуясь этим, в апреле он переселился далее — в Регенсбург и затем, наконец, на австрийскую территорию, в Прагу. Таким образом, Саксония была предоставлена в полное распоряжение союзников как военная добыча. Вице-король италийский с тех пор, как Мюрат вернулся в королевство Неаполитанское, явился во главе наполеоновых сил в Северной Германии; со всеми находившимися в его распоряжении войсками он вынужден был отступить к Эльбе, и в половине марта крайними пунктами его расположения являлись: на севере — Магдебург, на юге — Дрезден; 13 марта сюда подоспел и Даву. Он не овладел городом и, ввиду наступления более значительных сил неприятеля, приказав взорвать половину Эльбского моста, отступил к низовьям Эльбы. Русские и пруссаки, Винцингероде и Блюхер, вступили в город. Надежда на то, что вся страна тотчас же примкнет к ним, не оправдалась. Генерал Тильман, в Торгау, которого Штейн и Бойен побуждали подать всем пример сдачей крепости, не решился на этот шаг и отвечал им: «Я не генерал Йорк!» Со своей стороны и союзники, принятые населением с изъявлением радости, были слишком осторожны для того, чтобы прямо взять страну в свои руки и вынудить ее к принятию известного решения. На некоторое время они удовольствовались тем предложением нейтралитета, с которым Фридрих Август обратился к ним из Австрии, и этот нейтралитет длился как раз до тех пор, пока Наполеон, лучше союзников умевший управиться с подобными характерами, не подчинил его вновь своей власти. 24 апреля главные силы союзников, под начальством Кутузова, наконец появились на берегах Эльбы; и в тот же день Наполеон выехал из Майнца, чтобы ближе ознакомиться с положением своих противников на Эльбе. Позиция французских военных сил именно определялась течением этой реки, от ее истока и до устья; поэтому театром первых, весьма замедленных военных действий, должна была неизбежно явиться Саксония.

Когда Наполеон соединился со стоявшим на западе от Эльбы войском, то в его распоряжении было всего около 130 000 войска, в том числе было очень много рекрутов, и отчасти даже очень юного возраста. [17]

Тем временем в армии союзников произошла важная перемена: умер Кутузов и на его место заступил Витгенштейн. Несмотря на то, что союзная армия едва равнялась 90 000 чел., было принято мужественное решение сразиться немедленно, хотя и знали, что у неприятеля и артиллерия сильнее, и конницы больше. Двигаясь по направлению от Вейсенфельса к Лейпцигу, союзники вошли в соприкосновение с правым крылом неприятеля, атаковали его — и так 2 мая 1813 года к югу от дороги из Вейсенфельса в Лейпциг завязалось первое большое сражение в эту кампанию — при Люцене. Нападение произведено было в 1 час пополудни, и действительно было для Наполеона неожиданностью. Битва сосредоточилась главным образом около позиции, которую образовали четыре деревни: Кая, Рана, Гросс-Гёршен и Клейн-Гёршен; несмотря на некоторое несогласование в действиях союзников, битва велась мужественно и храбро. Около 7 часов вечера Наполеон успел собрать все свои силы, отбить у союзников три деревни из четырех вышеупомянутых, и только в Гросс-Гёршене еще держались пруссаки до наступления ночи. Потери равнялись 10 000 убитыми и ранеными (в том числе 8000 пруссаков, 2000 русских); не меньше того был урон и у неприятеля, который, к тому же, не приобрел никаких трофеев. Но перевес сил был слишком велик на стороне французов, и возобновление битвы на следующий день оказалось бы слишком рискованным: решено было отступить, и отступление произведено в большом порядке… Но линия Эльбы была утрачена.