Александр Македонский

Отсюда вытекали и нововведения стратегического порядка. У Александра издавна было стремление разрешать сложные ситуации с помощью различных военных соединений. Но лишь теперь у него появилась возможность систематически применять тактику раздельного марша и объединенного удара.

Некоторые исследователи отказывают Александру в таланте полководца. Это выглядит довольно нелепо, если учесть его крупные победы в предшествующие годы, и вдвойне нелепо, если рассматривать его последующий поход в Индию. Разумеется, в Согдиане у царя не было подходящего случая показать себя организатором великого сражения. Однако все схватки, любая осада дают возможность убедиться в его ярчайшем тактическом мастерстве. Что же касается похода в Индию, то комбинации с использованием раздельно действующих воинских соединений показывают такую зрелость стратегического замысла, которая представляется нам почти беспримерной, особенно если принять во внимание новизну театра военных действий и отсутствие карт этого региона. Уже одного этого достаточно, чтобы назвать Александра величайшим полководцем мировой истории.

Если Александру удалось создать первую «современную» армию, которая по своей внутренней подвижности и гибкости превосходила даже воинские соединения нового времени, то никоим образом не следует забывать, что в его распоряжении не было в то время примеров применения разработанного им нового способа ведения войны. Силой собственного духа, приспосабливаясь к новым условиям, Александр создал новую идею, силой своего духа он и осуществил ее.

Для проведения операций раздельно действующими группами войск Александру нужны были энергичные военачальники. Его стратегия оказалась своего рода школой для полководцев, тем более, что царь, резко пресекавший любую самостоятельную инициативу в политической сфере, прямо-таки благоговел перед творческими проявлениями военного таланта у своих приближенных. Именно в его армии выросли многочисленные полководцы будущих сражений между диадохами, но надо признать, что, какова бы ни была впоследствии их слава, в сравнении с чародеем-учителем они остаются лишь учениками, которым неподвластны вызванные ими могучие силы.

С незапамятных времен было принято, чтобы македонский царь приглашал на свои пиры вельмож. При этом нередко случалось пили лишнее. В походе это было тем более естественно, что тело иссыхало от восточной жары, а вода была скверная. Вино привлекало уже тем, что утоляло жажду. Тут можно было забыться, но веселье иной раз переходило в ссору: как-то полководцы Кратер и Гефестион кинулись с оружием друг на друга [232]. Мы знаем только один случай, когда Александра, опьяненного вином, охватил приступ гнева. Но дарю самому пришлось более всех других жалеть о последствиях. Это была страшная ночь в Мараканде, стоившая жизни Клиту.

Давно опровергнуто мнение, что этот печальный случай произошел вследствие пьяной ссоры, что у него нет никакой предыстории и что он не имел исторического значения. Теперь доказано, что пары вина только вытащили на свет старые противоречия, загнанные вглубь процессом Филоты, но никоим образом не забытые. Оставалось немало таких людей, кому совершенно не нравился Аммон как царский отец или политика терпимости, проводимая Александром; эти люди чувствовали, что новый курс каким-то образом ведет к ущемлению основных человеческих прав. Тем не менее ветераны, служившие еще при Филиппе и помнившие прошлое, понимали, что надо молчать. Молчать! Каждый остерегался, как бы не выдать себя.

Александр знал, конечно, об этих подводных течениях, он всегда находил преданных помощников по той степени воодушевления, которую они проявляли в отношении его планов и намерений. Те, кто лишь повиновался и сохранял верность, не очень ему подходили, зато проявлявшие восторг, готовые отказаться от своих собственных мыслей и со всей страстью стремившиеся разделить его мысли заслуживали его признание, становились друзьями. Процесс Филоты послужил пробным камнем. Получили знаки царской милости, в основном в виде ответственных военных постов, те, кто поощрял бесповоротное осуждение как подозреваемого, так и его почтенного отца. Это относится, в частности, к Гефестиону и Кену, военная карьера которых началась как раз с этого момента. Но и Птолемей, видно, отличился преданностью на процессе, потому что вскоре после его окончания был назначен в личную охрану царя и мы встречаем его среди ведущих военачальников. Что касается Кратера, то ему, самому надежному полководцу Александра, некуда было уже подниматься.

Предпочтение, отдаваемое слепой преданности, отодвигало на задний план немало воинских дарований. Это хорошо заметно на примере Клита, который хоть и продвинулся после процесса Филоты, но командования над всей аристократической конницей не получил. После разделения конницы одной половиной командовал он, а другая досталась Гефестиону. Александр, наверное, охотно назначил бы последнего военачальником всей конницы, но решил пока пойти навстречу недовольным и уделить долю власти Клиту, настроенному на старинный лад, известному военачальнику времен Филиппа. При этом он, безусловно, оставался преданным Александру. К тому же царь находился в самой сердечной дружбе с семьей Клита, особенно он любил Ланику, его сестру, которая когда-то была его кормилицей. Сам Клит спас царю жизнь при Гранике. Вот почему Александр все-таки разделил конницу. Назначение Клита должно было удовлетворить всех.

Вскоре выяснилось, что Александр отнюдь не намерен подходить к обоим командующим с одинаковой меркой. Спустя несколько месяцев разделение конницы было отменено и это войсковое подразделение вообще реформировано. По сообщению Курция, Клит должен был сменить Артабаза в качестве сатрапа Бактрии [233]. Было ли это, как полагают многие современные исследователи, проявлением особой царской милости? Пост сатрапа действительно облекал большой ответственностью, подразумевавшей командование значительными воинскими соединениями. Но кого назначил Александр на это место после печальной кончины Клита? Какого-то Аминту, ничем не отличившегося и не выступавшего прежде в качестве самостоятельного военачальника. Не следует также забывать, что в последние годы царь никогда не назначал сатрапов из высшего руководства армии. Так что назначение Клита было весьма примечательным исключением, не коснувшимся никого, кроме бывшего начальника личной конной охраны царя, т. е. привилегированнейшей части войска. Александр, может быть, и выдавал это назначение за доказательство своего доверия, однако на деле это означало удаление из круга наиболее приближенных лиц и из армии, т. е. изоляцию и своего рода опалу. Напрашивается сравнение с оставленным в Экбатанах Парменионом, вспоминается и Менандр, который воспротивился подобному назначению в момент, когда Александр отправлялся в Индию. Царь не остановился тогда перед тем, чтобы казнить непокорного [234].

Нетрудно почувствовать напряженность в отношениях, даже если об этом избегают говорить. Не исключено к тому же, что Клит слишком подчеркивал свою заслугу при Гранике; наконец, Александру, может статься, тягостно было видеть рядом человека, который молча его осуждает. Немудрено, что царь решает удалить его из армии под благовидным предлогом. И Клит понял это. Как настоящий солдат, он подчинился приказу и совладал со своей обидой. Он держался твердо, пока вино не развязало ему язык. А уж тогда прорвалось наружу все: и его гнев против нового курса в целом, и недовольство своим собственным положением.

События празднично начавшейся и трагически завершившейся ночи лучше всего описаны у Хареса, который в качестве гофмейстера наблюдал всю сцену собственными глазами. Его рассказ утрачен, но он лег в основу повествования Плутарха. Нам кажется справедливым, что современные исследователи предпочитают Плутарха. Мы также будем опираться на него в нашем рассказе [235].