К неведомым берегам

- Враги? - спросил Мишель.

- Нет, хуже, - замялся Невельской, - свои...

- Свои? - удивилась Нелли. - Зачем же они это делают?

Но ответа не получила - в дверях из столовой появилась молоденькая, в чистом белом передничке и в наколке, горничная и заявила:

- Барышня Екатерина Ивановна просят к чаю.

По дороге в столовую Геннадий Иванович успел обещать любопытной Нелли, что он расскажет о смешных приключениях, а она ему сообщила по секрету, что ей без приключений нельзя будет показаться в институте.

- Но приключения должны быть смешные, - потребовала она, - веселые, а не со стрельбой, бомбами и смертями. Такие нужны только мальчикам.

- Вы посмеялись надо мной там, в передней, - продолжала она вполголоса, - так мне и надо, но только не высмеивайте меня при маман; я тогда совсем теряюсь, молчу и краснею, как дурочка.

- Не буду, никогда не буду, будемте друзьями, - предложил Геннадий Иванович.

- О, как я рада! Какой вы, однако, добрый! - с убеждением сказала Нелли, порывисто схватила его руку, пожала и радостно добавила: - О, если бы вы знали, как мне будут завидовать в институте!

За большим столом, накрытым белоснежной скатертью, с такими же салфетками и сияющим свежестью и блеском чайным сервизом, сидела молоденькая, лет девятнадцати, миловидная девушка в простеньком скромном платье с кружевным воротничком. Строгий ровный пробор, приспущенные назад и затем подобранные к ушам черные волосы хорошо оттеняли открытый лоб, нежный овал чистого девичьего лица и сложенный в едва заметную улыбку небольшой рот. Это была одна из губернаторских племянниц, Ельчанинова Екатерина.

- Вы у нас пробудете святки, Геннадий Иванович? - спросила Мария Николаевна.

- Я полагаю, да. Николай Николаевич решил отправить нас в Петербург, когда закончит отчет. А я думаю, что когда бы он ни кончил, все равно отчет может выйти отсюда только после 31 декабря, то есть уже в будущем году.

- Как хорошо! - сказала Мария Николаевна. - Мы успеем повеселиться с вами на святках. Привлечем всех ваших офицеров, да и своих тут кавалеров у нас немало.

- Нас тут, кавалеров, пруд пруди, Мария Николаевна, - как-то особенно серьезно заметил Струве. - Во-первых, Молчанов, - и он скосил глаз на густо покрасневшую Нелли.

- Почему, во-первых, Молчанов? - спросила она и покраснела еще больше.

- Потому что Молчанов, как мне доподлинно известно, - еще серьезнее сказал Струве, - из кавалеров первый во всех отношениях: правовед, умнее всех, красивее всех, ловчее всех, находчивее всех, танцует лучше всех, а как поет!..

- Довольно, довольно, - запротестовали голоса, - мы все сами хорошо его знаем и разбираемся... Кто еще?

Послышался звонок, и минуту спустя столовая огласилась приветствиями и поцелуями: явились генерал-губернаторша с Элиз и другой Ельчаниновой, сам Николай Николаевич Муравьев и чиновник для поручений Молчанов.

Невельской посмотрел на Струве и незаметно пожал плечами, - вот так посидели уютно в семейной обстановке Волконских, нечего сказать!

Мария Николаевна разрешила нежелающим больше чаю встать и пройти в гостиную и тут же сменила у самовара Катю Ельчанинову. Пошли: впереди Катя и Нелли с Невельским, за ними Струве с Мишелем, сразу заговорившие о службе.

- Скучаете? - спросил, чтобы что-нибудь сказать, Невельской, обращаясь к Кате.

- Мы? О нет, мы много и дружно веселимся - одно развлечение сменяет другое. Затейница, конечно, Мария Николаевна. Видите ли, у нее сложилось такое мнение, что только несчастье дает возможность оценить добрые дары, время от времени подносимые жизнью. Оно же охраняет и от пресыщения. Мы заброшены на край света и очень ценим то, что нам преподносит здесь жизнь.

- Я с мамой не согласна, - сказала Нелли, - и не хотела бы по достоинству ценить двенадцать баллов по математике только после несчастья, то есть получивши шестерку или пятерку. Это несчастье лишнее, правда?

- А я согласен, - возразил Невельской, - кают-компанию, душную, тесную каютную конурку, особенно ценишь после вахты в темную снежную ночь, когда зуб на зуб не попадает и от волнения и от холода. Только тогда чувствуешь, что живешь и наслаждаешься и стаканом крепкого чаю и заплесневелым сухарем.

- Какое счастье - беззаботно лететь с горы на салазках или скользить по расчищенному льду на коньках, а вечером в теплой, уютной комнате прислушиваться к бессильному вою ветра в трубе и жить одной жизнью и мыслями с великими предками и чудными писателями! - воскликнула Катя с непосредственной наивностью и пояснила: - Читаем мы здесь запоем. И не только читаем и переживаем, но и спорим... Наши все работают: оба Поджио прямо славятся, как педагоги, тоже и Борисовы, а Сергей Григорьевич непререкаемый сельскохозяйственный авторитет у мужиков. Мария Николаевна обшивает, устраивает, лечит, утешает и ставит на ноги десятки семейств словом, все действуют, как говорят, "кто во что горазд", и все это с подъемом, с сердцем. Словом, мы не скучаем, некогда... Правда, мы с сестрой еще не устроились, но с Нового года обе думаем о занятиях в институте.

- Мы вас, Геннадий Иванович, непременно закружим, как в водовороте, правда? Вы не откажетесь ни от коньков, ни от салазок, ну, словом, ни от чего! - воскликнула Нелли и прислушалась.

- Папа пришел, вы еще с ним не знакомы? - И она бросилась навстречу высокому, востроносому, с лицом, испещренным резкими морщинами, мужику в русском овчинном тулупе, бараньей шапке и местных оленьих торбасах.

Острый запах лошадиного пота и кислой овчины наполнил гостиную.

- Наследил! Наследил! - прыгала Нелли возле мужика, стараясь повиснуть у него на шее. - Достанется от маман на орехи, и поделом. - И, повиснувши, на ухо: - У нас в гостях герой - Невельской.

- Невельской? - громко повторил Волконский. - Где же он? Дайте посмотгеть... А я давно собигаюсь заагканить вас и ваших одичалых могяков у меня сегьезное дело, батюшка, - и он все время крепко тряс руку Невельского и настойчиво требовал зайти к нему переговорить о разведении огородов в Аяне, на Амуре и Сахалине, обещая снабдить книгами, семенами и своими предположениями, основанными на изучении климата.

Из столовой показались гости и хозяйка: Муравьев и Христиани шли, смеясь и затыкая носы.

- Серж, - укоризненно сказала Мария Николаевна, взглянув на пол, посмотри, что ты наделал! Ты откуда?

- М-да, наследил, - согласился тот, целуя жене руки. - Я от Поджио, сейчас пойду к себе, пегеоденусь.

- Совершенно ясно, что мосье Поджио устраивает у себя на ночлег князя Волконского в конюшне - как самом любимом местечке, - насмешливо сказала, жеманясь и притворно чихая, Христиани, вынула из кармана хрустальный флакончик с ароматической солью и поднесла к самому носу Муравьева.

- Разрешите, мадам, - бросила она хозяйке, - я открою форточку? - и бегом направилась к окну, у которого сидели Невельской с Катей, но ее уже предупредил Молчанов. Нелли тут же потеряла настроение и, шепнув Молчанову на ходу какую-то коротенькую фразу, вышла. Муравьев со Струве подсели к столику с шахматами. Христиани подошла к роялю, Молчанов и Миша засуетились около нее, откинули крышку, зажгли свечи и тут же, стоя, приготовились слушать. Мария Николаевна и Екатерина Ивановна уселись на диване. Сестра Кати оставалась в столовой.

И почти без перерыва, в течение всего остального вечера, лились и переливались звуки грустных и веселых итальянских песен Христиани, любимые Марией Николаевной Волконской; потом песни каторжные - байкальские, нерчинские и петровские, которые так хорошо, в угоду матери, разучил и исполнял задушевным тенором Мишель, и оперные арии хорошо поставленного баритона Молчанова.

Невельской заслушался.

- А вы поете, Екатерина Ивановна?

- Я больше люблю играть, но и пою, особенно русские плясовые, наши, орловские. Прилежно собираю местные - камчатские, якутские; стараюсь добраться и до тунгусских. Впрочем, не брезгаю и песнями вообще.