Люди с чистой совестью

Но вот еще в конце декабря 1942 года голос Васи окреп, стал он читать раздельной, научился останавливаться в наиболее интересных местах, стал делать психологические паузы. И все больше слушателей собиралось у штаба, так что пришлось Васе читать сводку в разных концах расположения отрядов. Затем ее стали размножать на машинке и рассылать по ротам вместе с оперативными документами штаба, а вскоре стали издавать в двухстах - трехстах экземплярах типографским способом в ручной партизанской типографии, присланной нам на ледовый аэродром.

Раз заведенное, как и многие другие традиции, чтение сводки в штабе проводилось ежедневно. А зимой, начиная с декабря 1942 года, обряд этот становился все торжественней и оживленней, а ждали в штабе Васю Мошина все с большим нетерпением.

19 ноября началось наступление Красной Армии, и Васю заставляли читать сводку по нескольку раз, делая по ходу глубокомысленные стратегические и философские замечания.

23 ноября замкнулось кольцо у Калача, и откуда-то из дебрей кованого сундука наш штабной архивариус Семен Тутученко вытащил карту Волги, и к ней по вечерам тянулись толстые обмороженные пальцы стариков и мальчишек, разыскивая еле заметный кружочек с надписью "Калач".

Теснее сжималось кольцо вокруг армии Паулюса, и уже не в штаб ходил Мошин, а победоносно вертел регуляторами приемника в новой просторной избе, куда его перевели по приказу Ковпака. Вокруг хрипящего репродуктора сидели, затаив дыхание, Ковпак, Руднев, весь штаб, все связные, политруки и парторги рот и ловили раздельно, по слогам, передававшуюся диктовкой сводку для областных газет "От Советского информбюро".

2 и 3 февраля 1943 года отряд совершил марш, и сводка не была принята. Четвертого мы сделали небольшой переход и, разместившись по квартирам, уже собирались отдыхать, как услыхали за окном голос часового, тревожно выкрикивавшего первую цифру пароля, и дикий голос: "Экстренное сообщение". Не успел часовой задержать кричавшего, как в штаб влетел Мошин.

Он еще в сенях кричал:

- Разрешите, товарищ начштаба? Экстренное сообщение!..

- Ну, читай уж... - сказал Базыма, сидевший без гимнастерки на покрытой плащ-палаткой соломе.

- Экстренное сообщение... - начал Мошин, держа свой гроссбух только для проформы раскрытым, а сам торжествующе глядя на нас.

- Надо за командиром и комиссаром послать, - сказал Войцехович.

- Я уже был у них на квартире, одеваются...

- Ну, тогда подождем...

- Так я им уже прочел...

- А они что?

- Сказали: беги скорее в штаб, читай! Мы сейчас будем сами.

- Ну, читай, чертова регенерация, - буркнул из-под одеяла Тутученко.

- Сами же перебивают, товарищ начштаба. Разрешите начать?..

- Давай, Васютка...

Вася откашлялся.

- "Главная квартира фюрера, 3 февраля", - прочел он громко и остановился, глядя на нас. Удовлетворенный нашим видом, продолжал: "По приказанию фюрера по всем территориям райха объявлен трехдневный траур. Запрещены зрелища и кино. Всем женщинам носить черные траурные ленты или платья..."

В это время в хату вошли Ковпак и Руднев.

- Чытав? Чулы, хлопни? - спросил старик и, ударив себя плетью по валенку, сел на лавку. - О це вам, хлопци, наука... О це вжарылы, так вжарылы.

На столе лежала карта Волги, вся исчерченная синими и красными значками, стрелками и кружками. Базыма молча подошел к ней, бережно свернул ее и протянул Тутученке:

- Сховай, Сеня, сховай на память...

Руднев взял карту из рук начштаба, снова расстелил ее на столе. Он долго смотрел на место излучины Дона и Волги и затем красным карандашом перечеркнул синее кольцо у Сталинграда.

- Вот и наступил он, праздник на нашей улице... Товарищи, вы понять не можете, что значит эта победа...

- Чего уж тут не понимать, раз по всей Германии на три дня траур объявлен. Тут все понятно! - сказал Базыма.

- А понятно ли, какой ценой и кровью, каким трудом досталась нашей Красной Армии победа? Ведь я же знаю многих людей, которые ее добывали, может, многих из них уже и в живых нет.

Руднев замолчал, задумавшись.

Еще долго сидели партизаны в штабе. Говорили о Красной Армии, о победе, которая казалась уже такой близкой.

Разошлись лишь тогда, когда в окнах забрезжил серый зимний рассвет.

15

Мы вырвались из кольца вражеских гарнизонов и подвижных частей, готовых начать крупную операцию против партизан, скопившихся вокруг отслужившего свою службу ледового аэродрома.

В ночь на 3 февраля мы отмахали еще километров сорок и приблизились к Пинску. Теперь надо было подумать о том, чтобы оттянуть немцев, навалившихся всей тяжестью своего великолепно организованного механизма на оставленный нами район.

Нужно было бросить в этот великолепный часовой механизм стальной болтик. Пусть заскрежещет и с разбегу остановится немецкий точный механизм. Пусть, не отзвонив своего боя, в недоумении застопорит ход.

Задача сводилась к тому, чтобы оттянуть от местных партизан на себя подвижные гитлеровские части, а от гарнизонов они отобьются и сами.

Для меня это был первый рейд в суровое зимнее время. Еще раньше от старых партизан я слыхал:

- Поскорей бы ударили морозы, замело бы, тогда нам немцы не страшны.

- Нет лучше времени для партизан, как зима.

Эти реплики, а иногда и длинные рассказы совершенно противоречили моему штатскому представлению о наиболее удобном для партизанской борьбы времени года.

Не завершив полного годового цикла в партизанах, я не имел еще собственного опыта и принимал эти замечания с некоторым недоверием. Может быть, похваляются старики? Может быть, просто повезло им в прошлую зиму - зиму сорок первого и сорок второго года? Может быть, преимущества зимы, яро защищаемые старыми партизанами, только кажущиеся? Когда, как не летом, ему легче воевать? Тут и листва прячет от глаз противника, и теплое солнце греет, и прочие преимущества, связанные с лирическим, сентиментальным представлением о весне, лете, бабьем лете и других мягких временах года. И все эти преимущества исчезают в нашем сознании, замороженные ледяным дыханием зимы. Тут и лютые морозы, и глубокие снега, и следы в снегу, по которому рыщут немцы, и трудности с пищей и одеждой. Это все верно для небольшой местной группы партизан. Для рейдирующего же отряда - наоборот. Я слыхал и от своих профессоров - Ковпака и Руднева, Базымы и Коренева, и от рядовых партизан это же утверждение: "Зимой воевать легче". Обсуждая сложившуюся ситуацию, Ковпак говорил комиссару: