Котовский (Книга 2, Эстафета жизни)

Князь Хилков мечтательно задумался, но тут же спохватился и стал отнекиваться:

- Парадоксы! Не обращайте на меня внимания... Я ничего не смыслю, ничего не знаю, а главное - не стремлюсь знать.

- Но что вы скажете о Рябинине? - настаивал Бобровников. - Не увиливайте от прямого ответа.

- Господин Рябинин, как мне кажется, узко поставил вопрос. Судите сами, разве по сути вопрос поставлен неправильно? Все мы продажные твари! Все на свете продается, только цены разные. Но боже упаси, я не отнимаю вашего права считать писателей существами особенными! Я только думаю, что писательская профессия тяжелая, но не тяжелее, чем другие. Разве легче продавать себя для работы в угольной шахте? По-моему, так ужасно! Или служить тюремным надзирателем... А? Как вы думаете? Или работать на бойне... Бр-р! Все эти кишки... Однако этот разговор не по мне. Я совершенно не гожусь в философы.

- Д-да-а! - выдохнул Бобровников, отодвигая рюмку и почти с ужасом разглядывая князя. - Вот вы какой! Не зна-ал. Простите за откровенность считал вас пустым местом... Эх, Рябинин не слышал! Нет уж, вы, пожалуйста, не уходите. Имейте в виду: Рябинин умен! Какой он там ни есть, а умен, чертушка. Кстати, вот он и сам пожаловал, теперь уж вам этикет не позволит испариться.

2

Рябинин вошел хмурый, сосредоточенный. Он привык, где бы ни появился, вызывать шумный восторг и теперь только досадливо отмахнулся от хозяина этой чайнушки, забывшего о своих орденах, какие он носил в былые времена, о своем полковничьем чине и превратившегося в безобидного хлопотливого хозяйчика, раболепно встречающего богатых клиентов.

- Лестно, весьма лестно! Конечно, у нас не "Пайяр", не "Ларю", зато все русское! - бормотал он, мельтеша перед Рябининым и мешая ему пройти. Добро пожаловать, Сергей Степанович! Удачно! Par axcallence* сегодня, к блинам! Faute de mieux...**

_______________

* Par axcallence - в особенности (франц.).

** Faute de mieux - за неимением лучшего (франц.).

- Бобровников не приходил? - не здороваясь, спросил Рябинин, но тут же увидел писателя и направился к нему.

Ничуть не удивился присутствию князя Хилкова. Выражение его лица говорило: "Хилков так Хилков. Какая разница". Но галантно подскочившего и звякнувшего шпорами завитого и нафабренного гусара без всякого стеснения прогнал:

- Ладно, ладно, без тебя обойдется. Не мешай.

- Виноват, Сергей Степанович... Я только хотел...

- Проваливай, проваливай, брат. У нас тут дело... Развелось этой шушеры! - обернулся Рябинин к Бобровиикову и Хилкову. - Нигде не укрыться! На Невском у Палкина и то было сподручнее... Так как? Едем? - глянул он на Бобровникова. - Уже были и на Рю-де-Гренелль? В полпредстве? У Красина?

- Еду, Сергей Степанович. Завтра иду визу получать, и - на Северный вокзал!

- Выходит, перебежчик?

- Нет, это называется по-другому: возвращение блудного сына. С меня довольно, не могу больше на это гнилое болото глядеть. Такая мерзость. Думал, так и пропаду. И вдруг - как солнце брызнуло. Пускают! В Россию!

- России нет. Есть Совдепия.

Рябинин сел напротив, долго молча тяжелым взглядом смотрел на Бобровникова, потом без злорадства, даже с грустью добавил:

- Расстреляют они вас. Как пить дать расстреляют. А эти наши молодчики - из кутеповского "Союза галлиполийцев", - эти ерунду придумали. Пойдем, говорят, на вокзал и морду ему набьем. Это вам то есть. Мальчишество. Ведь не гимназисты. Я, собственно, и пришел об этом вас предупредить. Но коммунисты - серьезный народ. Вот увидите - обязательно расстреляют.

Бобровников молчал. Рябинин тоже замолк, молча придвинул бутылку водки, хозяин чайнушки мигом распорядился подать ему рюмку из особого для почетных гостей - советского хрустального сервиза, купленного в 1923 году в Лионе, на международной ярмарке в советском павильоне. Рябинин налил, выпил и чертыхнулся:

- Ну и мерзость. Дайте-ка коньяку.

Князь Хилков, прямой, вежливый, внимательный, сидел, как в театральной ложе, слушал и поочередно смотрел то на Бобровникова, то на Рябинина. Его не тяготило, что он молчал. По-видимому, он чувствовал себя превосходно и слушал с нескрываемым удовольствием, так и казалось, что вот-вот он зааплодирует.

Принесли бутылку коньяку и еще три рюмки. Рябинин повертел рюмку в руках:

- Завод имени Ломоносова? Понятно. Бывший императорский. Помню.

Опять молчание.

- Почти достигли довоенного уровня? Я говорю о Советской России. Допустим. Но чем? Ограбили банки. Потом ограбили церкви, даже колокола стибрили, даже ризы с икон содрали. Что дальше? Наладили промышленность? Ну, это туда-сюда, но доходы-то кому? Государству? Наладили дело на приисках - все золото опять государству, весь уголь, никель, все железо, вообще все, даже прибыль от каждого фунта сахару - все в одни руки... Это, конечно, один-ноль в пользу Советской власти, не спорю. М-да. Тут есть над чем задуматься. Для них один-ноль, а для меня? Нет! Не приемлю! Верую, господи, помоги моему неверию! При социализме полная возможность государству лезть в любой частный карман. С кем спорить? На кого жаловаться? Дери прямые, дери косвенные налоги, устанавливай какой вздумается нищенский оклад - все сойдет, все стерпят. В природе человека в свою пятерню загребать, копить, наживать, а у них как? В общий котел? Да тогда на какой ляд и работать? Тогда и воровать не стыдно, казенное всегда тянут. Тогда - извините, пожалуйста, - пусть другие работают, работа дураков любит, а я уж погожу... Нет, не понимаю я этого, честно говорю, не понимаю! Человек - хищное животное, ему хочется живое мясо рвать, а тут его пичкают травкой социализма. Ничего у них не получится с социализмом! А чтобы наверняка не получилось, мы со своей стороны тоже постараемся. Где под руку подтолкнем, где в бочку меду ложку дегтя прибавим. Теперь, без Ленина, это будет проще, легче. А как же, господин... то бишь товарищ Бобровников? Сочтем своим долгом! Мы должны это делать. Если не это... тогда что же остается?

- У вас безвыходное положение, вот и злобствуете. Вы - макулатура. Знаете, тряпичники собирают обрезки, всякий хлам, и это идет в перемол, на бумажную фабрику...

- Заговорил! - усмехнулся Рябинин, подмигивая князю Хилкову. - За живое задело!