Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

Положение Афин было позорно, и в афинском обществе все более распространялось убеждение, что дальше так не может продолжаться. Теперь, наконец, Фемистокл мог наде­яться осуществить свои великие планы. Необходимые сред­ства были налицо; не было надобности в новых налогах, — вполне достаточно было только уничтожить вредный обы­чай распределения избытков между гражданами. Поэтому Фемистокл внес предложение, чтобы доходы с Лаврийских серебряных рудников были употреблены на постройку ко­раблей (483—482 гг.). Именно, сверх тех 50 военных кораб­лей, которыми государство уже владело, предполагалось по этому проекту построить боевой флот из 100 триер — боль­шей величины кораблей, которые как раз в это время начали вытеснять прежние 50-весельные корабли. Это предложение встретило, конечно, сильную оппозицию, во главе которой стал сам Аристид. Он опасался политических последствий, которые должно было повлечь за собой перенесение центра тяжести могущества Афин с суши на море. Однако положе­ние, созданное войною с Эгиной, было так тяжело, что боль­шинство народа, не колеблясь, охотно принесло жертву, ко­торой требовал Фемистокл. Аристид был изгнан остракиз­мом (весной 482 г.), и предложения Фемистокла были при­няты. Когда через два года персы снова предприняли поход против Эллады, Афины владели флотом, который превосхо­дил не только эгинский, но вообще флоты всех других гре­ческих государств, исключая, пожалуй, только молодой сиракузский флот, созданный в это самое время Гелоном.

В то время, как Афины, таким образом, в тишине упро­чивали за собой место первой морской державы Греции, преобладающее в последней государство, Спарта, перенесло тяжелый внутренний кризис. И здесь, как мы видели, цар­ская власть уже рано была ограничена Советом старейшин, герусией; с другой стороны, Народное собрание сохранило за собой право последнего решения во всех важных государ­ственных вопросах, — право, которое оно в других частях Греции потеряло, если не формально, то фактически, еще в гомеровские времена. Причина этого явления заключается, очевидно, в том, что завоевание нижней долины Эврота и Мессении дало возможность наделить землей большое ко­личество беднейших граждан и тем предотвратило экономи­ческий кризис, который в большей части остальных госу­дарств привел мелких свободных в зависимость от знати. В VIII веке была учреждена коллегия эфоров, выборная долж­ность в помощь царям при гражданском судопроизводстве и полицейском надзоре за гражданами и подданными. Этот институт должен был приобретать все большее влияние по мере того, как цари, вследствие расширения пределов госу­дарства, все менее были в состоянии лично исполнять упо­мянутые функции; впрочем, около времени великого мессенского восстания политическое значение эфората было еще, по-видимому, довольно ограничено. Тогда в Спарте начались сильные внутренние смуты, которые, наконец, бы­ли прекращены формальным договором между народом и царскою властью; цари должны были дать клятву соблюдать законы, а эфоры, со своей стороны, обещали от имени наро­да охранять права царей, пока последние будут исполнять свою клятву. Эта обоюдная присяга возобновлялась каждый месяц. Таким образом, эфоры заняли в государстве равное положение наряду с царями.

С этих пор цари постоянно стремились к тому, чтобы разбить эти оковы; и когда Клеомен II победил аргосцев, ка­залось, наступил для этого благоприятный момент. Покори­тель Тиринфа начал с того, что возбудил против своего то­варища из другой династии, Дамарата, обвинение в незакон­ном происхождении и под этим предлогом добился его низ­ложения, причем ему оказало помощь изречение Дельфий­ского оракула (491 г.). Дамарат искал убежища в Персии, где Дарий дал ему в управление горную крепость Пергам и со­седние города в плодородной долине Каика в Мисии; его место в Спарте занял глава младшей линии династии Эврипонтидов, Леотихид II, находившийся, разумеется, в полной зависимости от Клеомена, которому он был обязан достиже­нием престола. Таким образом, Клеомен приобрел такое по­ложение, какого давно не занимал ни один спартанский царь; но именно это и вызвало реакцию в общественном мнении, и Клеомен был вынужден покинуть страну. Он от­правился в Аркадию и собрал там войско, чтобы силою до­биться возвращения. Волей-неволей спартанцы принуждены были возвратить ему царское достоинство. Вскоре затем он, по преданию, впал в сумасшествие, и, брошенный в тюрьму по требованию своих родичей, сам лишил себя жизни. По всей вероятности, он был убит эфорами по соглашению с его сводными братьями, Леонидом и Клеомбротом, из которых старший, Леонид, наследовал ему во власти. Леонид I также лишь с большим трудом удержался на престоле, но призвать опять Дамарата, вассала великого царя, не могли решиться в такое время, когда каждую минуту можно было ожидать но­вого нашествия персов. Царская власть в Спарте уже нико­гда не оправилась от этих ударов; с этих пор направление политики государства зависит исключительно от эфоров, между тем как цари все более и более нисходят на степень простых исполнительных должностных лиц, подчиненных эфорам.

Между тем приготовления персов пришли к концу. На этот раз они задались целью подчинить себе всю Грецию, и размер их приготовлений соответствовал такому плану. Во главе почти 100-тысячного войска царь Ксеркс весной 480 г. перешел Геллеспонт на двух понтонных мостах, чтобы затем вдоль северного побережья Эгейского моря двинуться на запад. Такой армии греческий мир еще никогда не видел; неудивительно поэтому, что фантазия современников была сильно поражена этим зрелищем и до бесконечности пре­увеличила количество неприятельского войска. Надпись на памятнике, который впоследствии был воздвигнут пелопоннесцами в воспоминание о сражении при Фермопилах, опре­деляет число неприятельского войска в 3 млн; а Геродот ис­числяет сухопутное войско вместе с флотом даже свыше 5 млн человек, включая сюда, впрочем, и очень многочис­ленный обоз. Флот состоял, по преданию, из 1207 кораблей; эта цифра, вероятно, правильна, только нужно понимать под нею не триеры или боевые суда, а вообще корабли.

Ввиду таких огромных сил всякое сопротивление каза­лось большинству греков бесполезным; даже Дельфийский оракул считал победу персов несомненной и советовал доб­ровольно подчиниться неизбежному. Царь ведь не хотел ис­требить эллинов; он требовал лишь подчинения, и, наконец, пример азиатских единоплеменников показывал, что и под персидским господством можно жить. Что касается Афин, то здесь, конечно, нечего было и думать о подчинении; после того, что произошло, оставался выбор только между победой и гибелью. А для Спарты подчинение Персии означало бы потерю гегемонии над Пелопоннесом, которой она добилась в течение последнего столетия. Таким образом, поведение обоих государств было уже заранее намечено. Политика Спарты, в свою очередь, определяла образ действий членов Пелопоннесского союза; а военные силы, которыми распола­гал этот союз, были настолько значительны, что ни одно го­сударство греческого материка не решилось примкнуть к Персии, пока царь еще был далеко. Один только Аргос, ста­рый соперник Спарты, сохранял нейтралитет; Беотия и Фес­салия присоединили, хотя и неохотно, свои войска к союз­ной армии. Сильная на море Керкира обещала помощь, но устроила так, что ее флот опоздал к сражению. Властитель восточной Сицилии, Гелон, поставил свое содействие в за­висимость от невыполнимых условий: он готов был подчи­ниться царю, если бы последнему досталась победа в пред­стоявшей войне, что казалось очень вероятным.

Даже в государствах, решившихся на борьбу за свободу, настроение было весьма невеселое, надеялись больше на по­мощь богов, чем на собственные силы. Однако необходимые приготовления делались. Еще осенью 481 г. депутаты союз­ных эллинов собрались на Истме. Прежде всего в Элладе провозглашен был всеобщий мир и этим положен конец войне между Афинами и Эгиной. В Афинах и, вероятно, также в других государствах были возвращены политиче­ские изгнанники. Главное начальство досталось, конечно, лакедемонянам. Решено было прежде всего защищать Темпейское ущелье, через которое протекает между Олимпом и Оссой река Пеней, впадающая в Фермейский залив, и прохо­дит военная дорога из Фессалии в Македонию. С этой целью весной 480 г. отправлен был туда отряд из 10 ООО гоплитов. Однако, ввиду подозрительного поведения фессалийцев, эта позиция представлялась слишком рискованной; кроме того, Темпейское ущелье можно было обойти со стороны северно­го склона Олимпа, а боевых сил эллинов было недостаточно, чтобы защищать все эти переходы. Поэтому при приближе­нии персидской армии греки без кровопролития очистили эту позицию. Фессалия теперь открыто перешла на сторону неприятеля, которому богатая область служила отличным базисом для военных действий.