«За землю, за волю!» Воспоминания соратника генерала Власова

А в Кемптене одна одинокая советская девушка была принята в семью бездетными пожилыми старыми эмигрантами. Она полюбила своих новых родителей, те — ее. Как-то, когда она одна была дома, советчики ввалились к ней. Она перепугалась, но твердо заявила, что они старые эмигранты. И на все их вопросы отвечала «не знаю» и опрашиваемое ее не интересует. Тогда один из них спросил, почему она не топит печи и сидит в холодной комнате (дело было зимою), и она ответила, что она не умеет топить печь, что скоро вернется папа и затопит ее. Тут советчики поднялись и со словами «И чему вас старых эмигранток учат?» покинули помещение.

И все-таки такие курьезные случаи и некоторые другие, им подобные, тогда составляли исключение, а нормально — людей вытаскивали из их домов, хватали их на улицах, и не к кому было обратиться за помощью, их судьба никого не интересовала. Кроме того, нередко и немецкая полиция вытаскивала скрывавшихся русских парней и девушек и доставляла их на сборный пункт, ибо советчики пригрозили немцам расправой за укрывательство своих людей.

Но это, конечно, были пустяки по сравнению с тем, что имело место в кемптенском лагере летом того же года. Приехал из Мюнхена в Кемптен какой то американец изъять по советскому списку якобы засевших в лагере военных преступников. Совершенно неожиданно лагерь был оцеплен американскими солдатами, а офицер с командой и другие вошли в помещение изъять людей. Перепуганные люди хлынули в церковь, где священник служил службу. Американский офицер вошел в церковь, но, ничего не сказавши, ушел. Через 20 минут пришла команда МП [50], они ворвались в церковь и стали оттуда выволакивать обезумевших от страха людей. Поднялись паника, крики, женский вой, но их вытаскивали за руки, за волосы и за ноги. Священник вышел на амвон в облачении, с крестом в руке, чтобы усовестить насильников, но подошедший к нему солдат так сильно ударил его по лицу, что он упал в одну сторону, а крест полетел в другую. Люди бежали в алтарь, пытались спастись от преследователей, но их вытаскивали и из алтаря, причем свалили престол и растоптали антимис, чашу, скинию со Св. Дарами. Короче говоря, доблестная команда устроила в церкви мамаево побоище. У дверей здания стоял часовой. К нему подошел вышедший из церкви пожилой человек и взволнованно сказал: «Ах ты, демократ!» Но демократ стоял, красный как рак, и не шевельнулся — может быть, ему было так же противно смотреть на это.

Не обошлась кемптенская экзекуция и без казусов. В тот момент, когда свалка в церкви дошла до своего апогея, экзекуторы, не разобравшись в жертвах, схватили и француженку из лагерной администрации. Та стала отбиваться и кричать, тогда ее повалили и, схватив за волосы и за ноги, вытащили в коридор, где выяснилось, что она не из унтерменшей. Пришлось им извиниться перед нею.

И еще одно: громадный, почти двухметровый негр из лагерной американской администрации, глядя на происходящее, молча стоял в стороне и заливался слезами. Когда же изъятие подошло к концу и комиссия, погрузив свои жертвы на грузовики, собиралась отъехать, стоявшие и наблюдавшие за тем, что творилось, латыши, литовцы и эстонцы, жившие недалеко от русского лагеря, шпалерами легли на дорогу перед машинами. Американцам стало стыдно. Они стали уговаривать балтийцев открыть дорогу и обещали возвращение всех задержанных. И действительно: они были возвращены.

В этот же день в отделении лагеря, в одной из школ, беженцы под руководством полковника Сахарова забаррикадировали входы в здание школы и подняли над зданием черный флаг. Но экзекуторы туда не сунулись.

Осенью, когда должны были начаться в школах занятия, бургомистр Кемптена просил очистить школы от беженцев, и их перевели в Фюссен, в помещения бывших эсэсовских казарм. В Фюссене лагерь превратился одно время в сборный пункт; там жили те, кто противился депортации, и те, кто собирался вернуться домой добровольно. Но и те и другие жили в отдельных помещениях. Уехала тогда от нас группа парней и девушек. Уж больно противно им стало скрываться и пресмыкаться. А кроме того — тяга домой, к родным, к друзьям. С этой группой уехал и фельдфебель Д., студент. Я его не стал отговаривать, по опыту зная, что эмиграция — тяжелый, порою невыносимый путь. А он на прощание сказал: господин полковник, если меня не расстреляют, все остальное готов перенести ради того, чтобы попасть домой. Перед отъездом группы все парни и девушки пришли со мной прощаться и принесли мне много съестного из того, что им дали на дорогу. Должен тут заметить, что среди советской группы сразу же завелись чекисты, которые установили свои порядки: когда они уехали, в подвале их помещения было найдено несколько трупов.

Итак, советская группа из Фюсссна уехала, и остались одни антикоммунисты в лагере. Жизнь пошла веселее, тем более что обитатели лагеря жили на всем готовом. Вдруг приезжает из Мюнхена очередной американец со списком военных преступников, живущих в лагере. Он обратился к местному коменданту, к которому пригласили и коменданта лагеря, чтобы вместе организовать экзекуцию. Составили план действий и разошлись. А через час все население лагеря покинуло лагерь и разбежалось — кто по лесам, кто приютился у местных жителей. К чести фюссенцев нужно сказать, что они принимали к себе ночью просивших приюта, а немецкая полиция бродила по лесу и уводила людей к крестьянам с поручением кормить и приютить их. Одна женщина тогда родила сына под елью. Лагерная же администрация увозила еду в лес, и там ее разбирали. Бывали и смешные моменты. Когда люди замечали приближающегося к ним полицейского, они кричали: шпион идет, бежим! А полицейский, в свой черед, кричал им: нихт шпион, нихт шпион!

Так прошло три дня, и на четвертый день все вернулись в лагерь. Прошло несколько недель, народ успокоился и стал вспоминать о своих приключениях со смехом. И вдруг просыпаются утром, а лагерь еще с ночи был оцеплен американскими войсками. Пришла комиссия, заняла школьное помещение, села за стол и стала по списку вызывать и задерживать людей. Поднялась паника. Женщины стояли перед школой толпой и плакали. Вдруг подходит к ним стоявший у двери американский часовой и что-то им говорит, а они не понимают. Тогда он наклонился, взял камушек и показал, что надо швырнуть его в окно. Тут женщины подбодрились, собрали камни и стали швырять в окна зала заседания комиссии. Перепуганные члены комиссии выскочили на улицу, но разошедшиеся женщины не переставали атаковать их и окна. Тогда приезжий американец (родом из Польши) вышел и обратился к атакующим по-русски, прося их успокоиться, и сказал, что дает честное слово, что все задержанные завтра вернутся домой.

Увезли тогда пятьдесят человек. Среди увезенных был и летчик Кравец, который еще задолго до войны на почтовом аэроплане из Ленинграда в Москву свернул на Запад и попросил в Эстонии убежища. Аэроплан был тогда эстонским правительством возвращен Советам, а Кравеца главным образом и старались заполучить советчики. Людей доставили в Хоеншвангау, в шести километрах от Фюсссна, и допрашивала их там смешанная комиссия из американцев и советчиков по одинаковым спискам. Американцы вызывали каждого в отдельности, а советский полковник оглашал обвинение. Но все обвинения были липовые, и все задержанные были освобождены. Их в тот же день привезли обратно в лагерь.

Тут я хотел бы сказать несколько слов о роли власовцев в жизни беженцев в лагерях. Еще в Кемптене, когда в лагере их было много, они жили неорганизованно, но когда в первой школе началась экзекуция, полковник Сахаров во второй школе собрал своих и организовал сопротивление: заперли двери, устроили баррикады, подняли черный флаг на здании. В Фюсссне уже организованно, под руководством Павла Будкова власовцы работали вместе с русской администрацией лагеря, а в Шлейсхейме после отъезда Будкова его место заступил князь Кудашев — «поэт-пулеметчик», как он тогда представился. Власовцы всегда помогали там, где было тяжело. Они и организовали бегство жителей лагеря накануне выдачи.