Гражданин, политик, воин

Батальон уже сталкивался в Афганистане с тем, как организовывать и вести оборону в горах малыми подразделениями и наносить противнику ощутимые потери, мы это уже испытали на собственной шкуре, так как входили первыми и подвергались нападениям моджахедов. Несколько месяцев предыдущей работы в горах на Саланге тоже дали нам всем определенный опыт — от солдата до командира батальона.

Советник при командире дислоцировавшегося в Джабаль-ус-Сирадже пехотного полка правительственных войск подполковник Носов Михаил Федорович сориентировал меня, что работа для батальона, хоть и десантно-штурмового, но без усиления, без поддержки артиллерии, авиации и спецподразделений будет крайне опасная и горячая. В ущелье ряд мостов взорван или подготовлен к подрыву, дороги заминированы. На дорогах устроены завалы, которые тоже заминированы. Горные проходы подорваны во многих местах. Передвижение в большей части долины возможно только на лошадях, пешком или в лучшем случае кое-где на “уазиках”. В ущелье добывают драгоценный камень изумруд, есть золото, правда, низкой пробы. Вот все исходные данные, которые я знал на тот период.

Для подготовки операции отвели примерно неделю. Мы изучали карты района боевых действий (ущелья Панджшер), собирали сведения о противнике и местности. Приняли решение на боевые действия и организовали плановую к ним подготовку. Проводили рекогносцировки, готовили технику и вооружение, создавали необходимые запасы.

Хоть командир батальона и не делился с подчиненными своими откровениями, офицеры и солдаты понимали, работа будет, наверное, одна из самых серьезных и сложных. Царило общее нервное предстартовое возбуждение.

За сутки до выхода на “боевые” я дал батальону отдых, кроме тех, кто был в боевом охранении. Форма одежды — с голым торсом, чтоб понежиться, позагорать под уже набирающим силу горным афганским мартовским солнышком. Но оружие, как обычно, было при себе — это неотъемлемая часть каждого воина всегда и везде.

В последний перед выходом день в одной из лощин расположения батальона провели общее собрание. Все готовились внутренне к трудному и крайне серьезному бою. Понимали, что пути господни неисповедимы.

Но в своих ребятах я не сомневался. Самым жестоким наказаним в батальоне для каждого из них было лишение возможности участвовать в предстоящих боевых действиях. Помню, в период подготовки к операции младшему сержанту Мовчану объявили, что его отстранили от выхода на боевые действия (кому-то и лагерь надо было охранять). Подходит он ко мне накануне выхода и говорит: “Товарищ капитан, не возьмете меня, застрелюсь”. Пришлось взять, но, к сожалению, он стал самым первым погибшим в этой операции неподалеку от Базарака (один из кишлаков в Панджшере). Вот и не верь после этого в судьбу.

В период подготовки к операции я пришел к мысли, что если верить характеристике на Ахмад Шаха, он умный, жесткий, расчетливый, предусмотрительный командир, он должен иметь хорошую агентуру на всех уровнях. Значит, он будет заранее осведомлен обо всех наших замыслах. Нужно было что-то предпринять, чтобы ввести его в заблуждение. Я снова принялся изучать карту предстоящих боевых действий.

Вся работа начиналась от Джабаль-ус-Сираджа: на север — на Саланг, на восток — на Панджшер, на запад — на Бамиан (в исторически знаменитую Бамианскую долину) и на юг — на Кабул, эту дорогу мы оседлали батальоном, не доезжая километров пять–семь до Чарикара.

Поскольку скрыть подготовку к боевым действиям было абсолютно невозможно, тем более что в планы надо было посвящать афганцев, я придумал вариант, когда командирам подразедений правительственных войск разъяснялось, что мы лишь имитируем подготовку к операции в Панджшере, а на самом деле в последний момент скрытно, неожиданно всеми силами повернем на Бамиан. Образно говоря, как водитель, включивший поворот направо, повернул налево.

В ходе подготовки мы специально вели между собой, а также с советником вблизи афганских офицеров и солдат, которые понимали по-русски, разговоры, смысл которых сводился к тому, что имитируем, мол, всеми силами и средствами выступление на Панджшер, а сами идем на Бамиан.

Накануне операции на “уазике” советника, как бы рекогносцируя дорогу на Панджшер, мы проехали от Джабаль-ус-Сираджа чуть ли не до Рухи (населенный пункт в Панджшере), где находился передовой батальон пехотного полка афганцев. Ахмад Шах мирился с этим, поскольку действовали пехотинцы только по его предписаниям.

То, что “уазик” с советником, командиром батальона и двумя афганскими офицерами поехал в Руху, естественно, не могло остаться незамеченным. Доехав до Рухи, сразу развернулись и поехали обратно. Это еще, как мне кажется, укрепило мнение афганской агентуры Ахмад Шаха, что Панджшер — имитация предстоящей операции и “шурави” пойдут на Бамиан. Я доложил свои соображения в штаб армии, попросил средства и подразделения усиления, предметы экипировки. Огрызнулся, когда на просьбу включить в состав экипировки бронежилеты услышал что-то вроде: “Хабаров, не стыдно будет на своих орлов, на тельняшки бронежилеты надевать?”

После этих слов отчетливо осознал, что выполнение боевой задачи, жизнь солдат и офицеров будут зависеть только от меня, от моего умения или неумения провести эту предстоящую операцию. В ночь перед выходом, часа за 3–4 до подъема, из штаба армии поступила команда “Отставить!”. Дали еще время на подготовку, удовлетворили просьбы по усилению. Батальону придали танковый взвод, батарею 152-мм самоходных гаубиц “Акация”, мотострелковую роту и два взвода саперов.

Пехотный полк правительственных войск, который стоял в Джабаль-ус-Сирадже, тоже был придан мне на период боевых действий. Конечно, полк звучало очень громко, но с нами пошли лишь около 50–60 человек.

Совместно с нами также действовал парашютно-десантный батальон 345-го опдп из Баграма под командованием майора Александра Цыганова. Поддержка авиации осуществлялась по нашим заявкам, по вызову.

Из нашей 56-й отдельной десантно-штурмовой бригады (одшбр) из Кундуза прилетел комбриг, полковник Александр Петрович Плохих, с группой управления. Он возглавил операцию, действуя непосредственно с батальоном.

Неделю еще готовились. Мостоукладчики возводили переправы, по ним прибыла техника батальона, приданных и поддерживающих средств. Бойцы отрабатывали бой в близлежащих горах. Естественно, все это делалось с заранее выставленным боевым охранением.

Перед самым выступлением в Панджшер прилетел руководитель операции заместитель командующего армией генерал-майор Печевой с группой управления. Он разместился в Джабаль-ус-Сирадже и боевыми действиями должен был руководить оттуда, через ретранслятор. Абстрактно представляя условия, в которых пришлось нам действовать, он отдавал порой несуразные команды, что приводило к неоправданным дополнительным потерям.

Итак, все в основном было готово. Но мне кажется, что все эти повторные приготовления не убедили Ахмад Шаха в том,что мы идем на Панджшер, он продолжал считать их отвлекающим маневром.

В 5 часов утра 9 апреля 1980 года началась операция. Мы, как раскаленный нож в масло, вошли в Панджшер. Завязались первые бои под Базараком, появились первые потери.

Отработанные заранее действия дали возможность продвигаться с минимальными задержками, в довольно быстром темпе. Расстреливая из танка заминированные завалы на дорогах, наводя с помощью танковых мостоукладчиков переправы через небольшие горные реки и устраняя разрушения на дорогах, сбивая, в общем-то, как я считаю, неорганизованное сопротивление моджахедов, мы шли вперед вдоль долины.

В конце суток батальон майора Цыганова согласно плану операции повернул в уходящее вправо ответвление ущелья. 11 апреля комбат был тяжело ранен.

Там, где по разрушенным дорогам невозможно было продвигаться или быстро восстанавливать взорванные участки, мы продвигались на технике, по возможности — по руслу реки. Артиллеристы и вертолетчики работали по наводке разведвзводов и моим командам.