Иван Болотников (Часть 3)

- Открой, открой, подруженька! - закричали девки.

Любаве же самой любопытно. Подняла крышку и принялась выкладывать на стол украшения: перстни, серьги, ожерелье... Девки любовались и ахали:

- Ай да перстенек, ай да сережки!

Но вот девки примолкли: Любава вытянула из ларца тонкую, гибкую розгу.

- А это пошто?.. - осердилась Любава и обернулась на застывшего у дверей Нечайку.

Дружка ухмыльнулся и важно, расправив богатырскую грудь, пробасил:

- А это, княгинюшка, тебя потчевать.

- Меня?.. За какие же грехи?

- За всяки, княгинюшка. Особливо, коль ленива будешь да нравом строптива.

- Не пойду за князя! - притопнула ногой Любава. - Не пойду! Так и передай Ваське, - забывшись, не по обряду добавила она.

Но Домна Власьевна тотчас поправила:

- Уж так богом заведено, Любавушка. Муж жене - отец, муж - голова, жена - душа. Принимай розгу с поклоном.

- Уж коль так заведено, - вздохнула Любава и отвесила дружке земной поклон. - Мил мне подарок князя.

Чуть погодя наряженную Любаву, под покрывалом, повели под руки из светелки в белую избу и усадили на возвышение перед столом, накрытым тремя скатертями. Подле уселись Григорий Матвеич и Домна Власьевна, за ними сваха, "сидячие боярыни", каравайники, свечники, "княгинины" подружки.

Поднялась сваха, молвила:

- Ступай к жениху, дружка. Пора ему ехать за невестой.

Дружка тотчас поспешил к "князю". Тот ждал его в своем курене. Посаженный отец Гаруня и посаженная мать Настасья Карповна, с иконами в руках, благословили жениха и повелели ему идти к невесте. У "княгининых" ворот пришлось остановиться: они были накрепко заперты.

- Пропустите князя ко княгинюшке! - закричал набольший дружка Болотников.

- Уж больно тароваты! - закричали за воротами девки. - Много ли вас да умны ли вы?

- Много, молодец к молодцу. И умны!

- Ах, хвастаешь, дружка! Возьмем и узнаем, в разуме ли ты. Ну-ка разгадай: стоит старец, крошит тюрю в ставенец.

Первую загадку дружка угадал легко:

- Светец да лучина, девки!

- Вестимо... А вот еще: родился на кружале, рос, вертелся, живучи парился, живучи жарился: помер - выкинули в поле; там ни зверь не ест, ни птица не клюет.

Над второй загадкой дружка призадумался. Минуту думал, другую и наконец молвил:

- Горшок, девки!

- Вестимо... А ну-ка последнюю: сивая кобыла по торгу ходила, по дворам бродила, к нам пришла, по рукам пошла.

Над третьей загадкой дружка и вовсе задумался. А девки стоят за воротами да посмеиваются:

- Как в лесу тетери все чухари, так наши поезжане все дураки.

Повернулся дружка к поезду: авось кто и разгадает; но поезжане носы повесили. Мудрена загадка! Так бы и довелось дружке срам принять, да тут сваток выручил; молча соединил он руки кольцом и затряс из стороны в сторону.

- Сито, девки!

Девки перестали насмехаться, выдернули засов, распахнули настежь ворота. Поезжане прошествовали к белой избе. Свахи обменялись пряником и пивом, а набольший дружка поднес "княгине" одежду.

- Что говорено, то и привезено.

Жених с поклоном ступил к свахе, сидевшей рядом с невестой.

- Прими злат ковш, сваха, а место опростай!

- Ишь ты, - улыбнулась сваха. - Уж больно ты проворен, князь. У меня место не ковшевое, а столбовое.

Жених вновь повторил свою просьбу, но тут ему ответил один из невестиных дружек:

- Торгуем не атласом, не бархатом, а девичьей красой.

- Славно, дружка! Сказывай, сколь стоит девичья краса? Не поскуплюсь!

- Куницу, лисицу, золотую гривну да ковш вина! - хором закричали дружки, каравайники, свечники и "сидячие боярыни".

- Для такой красы ничего не жаль. А ну, дружки, одари княгиню! весело прокричал "князь".

И одарили!

Сваха Агата уступила место жениху. Два казачонка протянули между новобрачными красную тафту, чтоб прежде времени друг друга не касались. На стол же подали первое яство. Батюшка Никодим начал молитву, а Григорий Матвеич и Домна Власьевна благословили чесать и "укручивать" невесту.

Сваха Агата заплела невестины волосы в косы, перевив их для счастья пеньковыми прядями. Молвила строго да торжественно:

- Кику княгине!

Кику подали "Сидячие боярыни". Сваха приняла и надела ее на голову невесты.

А за столами становилось все гомонней. Посаженный отец Гаруня похваливал молодых да все чаще и чаще прикладывался к чарке.

- Гарная у тебя будет жинка, князь. Живи да радуйся. Мне б твои лета. Лихой я был парубок, ох, лихой!

Васюта и снеди не пробовал, и к чарке не прикасался, и в разговоры не вступал: все это дозволялось лишь после венца. А теперь сиди молчком, поглядывай на гостей да красуйся.

- Да ты и теперь хоть куда! - подтолкнув деда, молвил сват Секира.

- Э, нет, хлопец, не тот стал Гаруня. Помни, Устимко: до тридцати лет греет жена, после тридцати - чарка вина, а после и печь не греет. От старости зелье - могила, - сокрушенно высказал Гаруня.

- Складно речешь, дед, - крутнул головой Секира. - Так-то уж никто тебя и не греет?

- Никто, хлопец.

- А чего ж чару тянешь?

- А як же без чары, хлопец? - подивился дед. - Чара - последняя утеха. Один бес, помирать скоро.

- Вестимо, дед. Помирать - не лапти ковырять: лег под образа да выпучил глаза, и дело с концом. Помирай, дедко!

- Цьщ, собачий сын! - осерчал Гаруня. - Я ишо тебя переживу, абатура! Не тягаться тебе со мной ни вином, ни саблей. Башку смахну - и глазом не моргнешь. Айда на баз, вражина!

Секира захохотал, крепко обнял деда.

- Вот то казак, вот то Муромец! Люб ты нам, дедко, Так ли, застолица?

- Люб! - закричали казаки.

Гаруня крякнул и вновь потянулся к чаре.

Как только подали на стол третье яство, сваха Агата ступила к родителям невесты.

- Благословите, Григорий Матвеич да Домна Власьевна, молодых, вести к венцу.

Застолица поднялась. Григорий Матвеич и Домна Власьевна благословили молодых иконами и, разменяв "князя" и "княгиню" кольцами, молвили:

- Дай бог с кем венчаться, с тем и кончаться.

У крыльца белой избы стояли наготове свадебная повозка и оседланные кони. Повозка нарядно убрана, дуга украшена лисьими и волчьими хвостами, колокольцами и лентами. Невеста и свахи уселись в повозку, а жених, его дружки и отец Никодим взобрались на верховых лошадей. Они поехали в храм впереди "княгини", Никодим ехал и сетовал:

- Сказывал: храм надобен. Не послушали, святотатцы, стены рубить кинулись. А где ж я буду молодых венчать? Экой грех, прости, господи!

- Не горюй, отче. У себя в дому обвенчаешь, - успокаивал батюшку Болотников.

- Да то ж не храм, сыне! Ни врат, ни алтаря, ни аналоя! Нет в дому благолепия. Срамно мне молодых венчать, неслюбно им будет.

- Это им-то неслюбно? Да они в чистом поле рады повенчаться. Не горюй, отче! - весело произнес Болотников.

Ясельничий Нагиба стоял у "храма" и сторожил, чтоб никто не перешел дороги меж конем жениха и повозкой невесты. А батюшка уже был в своей избе, уставленной свечами и иконами. Глянул на венчальное подножие и аналой, сделанные наспех, вздохнул и застыл в ожидании у "врат".

Любава, в сопровождении свах, вышла из повозки и, по-прежнему закрытая покрывалом, направилась к "храму".

- Про замок не забудь, - тихонько подсказала сваха.

- Не забуду, Агатушка, - улыбнулась невеста.

Любава подошла к "вратам", опустилась на колени и принялась грызть зубами "церковный" замок. Молвила обычаем:

- Мне беременеть, тебе прихоти носить.

Свадебные гости принялись кидать под венчальное подножие гроши и полушки.

- Быть молодым богатыми! Жить полной чашей. Жить не тужить!

Отец Никодим приступил к обряду венчания, "Сидячие боярыни" набожно крестились и глаз не спускали с молодых. Под венцом стоять - дело собинное, чуть оплошал - и счастья не видать. Обронил под венцом обручальное кольцо не к доброму житью; свеча затухнет - скорая смерть. А кто под венцом свечу выше держит, за тем и большина.