Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху

В ужасе дочери царя пытались спрятаться, но все напрасно; тогда Левкиппа дала обет принести богу жертву и с помощью сестер убила собственного сына Гипасса».

Дионис демонстрирует свою власть, делает безумнымистроптивых девиц, тех, кто ему сопротивляется. Если мы хотим понять, чем является это неслыханное, групповое убийство, следует смотреть на это с точки зрения менад. Нам известно, как они убили сына Левкиппы: разорвали его голыми руками. По другой версии, они «разорвали его, словно он был зверенышем». Затем они убежали из дома, «стали в горах вакханками, увившись плющом, ипомеей и лавром». Во время приступа безумия женщина теряет грань между собой и богом, между собой и миром. Не очень понятно, каким образом экстатический танец трансформировался в бег или преследование. Именно в этом заключается феминизированная, а следовательно, дикая реминисценция обычного поведения при жертвоприношении — мужского и цивилизованного. Вакханки преследуют молодое животное, олененка или козленка (специально выпущенного каким-нибудь аколитом) — мы называем эту охоту «охотой Афродиты». Животное окружают, ловят и, взяв за ноги, раздирают на части. Это — ритуал вакхического жертвоприношения. Именно так Левкиппа убила своего сына! Вот что случается с теми, кого Дионис карает безумием. Едва стихнут крики разрываемой на части жертвы, как вакханки набрасываются на ее останки. Это поедание почти живой плоти имеет огромное значение. Говорят, фракийские вакханки заканчивали ритуал тем, что набрасывались друг на друга.

В охоте (которая в обычном ритуале соответствует процессии), в убийстве, в поедании свежатины мы вновь видим дикое, жестокое, «каннибалистское», нецивилизованное, то есть «феминистическое» соответствие мужскому, культурному жертвоприношению. Можно опять же обратиться к Деметре. Мужчины не приносят в жертву свиней, бросая их в ямы. Если они убивают этих животных, то для того, чтобы зажарить их и съесть. Женские «жертвоприношения» и «обычные» мужские жертвоприношения являются антиподами. Если в «обычном» жертвоприношении главные действующие лица находятся на расстоянии друг от друга: мужчина отделен от животного и бога, животное от бога, а бог от земли, — то культ Диониса смешивает все в кучу. Олененок или козленок — это и есть сам Дионис. С момента подъема на холм упраздняются все дистанции, смешивается естественное и сверхъестественное, все, кто пришел сюда забыться, соединяются.

Наконец женщины выходят из транса, спускаются с небес на землю, возвращаются в свои «дома». Им остаются лишь воспоминания о дионисовых ритуалах. Еврипид описывает это в поэме «Вакханки»:

О, как мне любо в полянах,

Когда я в неистовом беге,

От легкой дружины отставши,

В истоме на землю паду,

Священной небридой одетая,

Стремясь ко фригийским

^[15]

горам,

Я хищника жаждала снеди:

За свежей козлиною кровью

Гонялась по склону холма.

Но, чу! Прозвучало: «О Вакх, эвоэ!»

Млеком струится земля, и вином, и нектаром пчелиным,

Смол благовонных дымом курится.

Прянет тогда Дионис...

«Вакханки». Пер. И. Анненского.

Фиванский царь Пентей, женоненавистник и противник Диониса и его культа, послал в горы пастухов шпионить за вакханками. Один из них рассказывал:

«Твоя мать, стоя среди вакханок, дала ритуальный сигнал, крик пробуждения... Покачиваясь в глубоком сне, они стояли — молодые и старые, и девственницы, не ведающие супружеского гнета. Сперва они распустили по плечам волосы; затем натянули шкуру оленя, опоясывая эти пятнистые одежды змеями, лижущими их в щеку; а другие схватили маленьких оленят или волчат, к их жестоким питомцам стремились их разбухшие молоком от предвкушения нового материнства груди — то были юные матери, бросившие своих детей. Все они обвили свои лбы венками из плюща или листьев дуба, или цветами сассапариля [колючий кустарник]. При ударе тирса о скалу оттуда забил поток свежей, прозрачной, сверкающей воды; из врытого в землю нартекса бог извлек фонтан вина. Те, что испытывали жажду к белому напитку, царапая пальцами землю, упивались молоком. Из обвитого плющом тирса сочился сладостный мед...

В назначенный час женщины начали размахивать тирсами, призывая к вакханалии. Они призывали Вакха, сына Зевса. Вся гора участвовала в их экстазе и дикостях; ничто не осталось равнодушным к их порыву».

Но вакханки обнаружили пастухов-шпионов:

«По крайней мере, мы смогли убежать от собиравшихся разорвать нас вакханок. Но они набросились на наши пасшиеся на лугу стада. Если бы видели вы ревущую дойную корову, схваченную одной из них голыми руками; другие рвали в клочья телок; если б видели вы повсюду разбросанные куски и раздвоенные копыта и истекающих кровью козлят, подвешенных к деревьям. Вот бегут разъяренные быки, а, спустя миг, они уже распростерты, повалены на землю, и тысячи женских рук разрывают их и разбрасывают куски плоти...

И подобно летящей птице, ложащейся на крыло, они устремились на равнины... подобно ордам варваров... они опустошали все вокруг, унося детей. Ничто из того, что они, не привязывая, взваливали себе на плечи, не падало на черную землю; ни бронза, ни железо. Даже огонь в их спутанных волосах нисколько им не вредил. Люди, ожесточенные этим грабежом, схватились за оружие и побежали за вакханками. О государь! Тогда случилось ужасное чудо! Железо дротиков ничуть не ранило их плоть; а они, всего лишь пользуясь своими тирсами, наносили своим врагам ужасные раны. Эти женщины обратили мужчин в бегство — вот доказательство, что им помогал бог! Затем мы увидели, как они возвращаются на то место, откуда начали свой бег, к источникам, созданным для них богом; они омыли свои окровавленные руки, их змеи слизали кровавые полосы с их щек.

Это божество, кем бы оно ни было, мой господин, привечается в этом городе. Конечно, оно велико, и говорят, что именно оно, как я узнал, дает смертным вино, утоляющее их горести».

Понятно, что театральные вакханки далеки от настоящих. Но пьеса Еврипида вряд ли была бы интересна, если бы зрители не узнавали в ней дикий культ Диониса и менад. Суть всего этого довольно проста: та, кто «противится зову бога», утратит волю и станет действительно безумной. «Жизнь коротка», и «я выбираю то, что несет с собой мрачное безумие», говорит тот, кто отдается воле Диониса. Экстатический дионисизм исторически направлен на обездоленных женщин, ведь он позволяет забыть о своем отчаянном положении. Вакханками могут быть и рабыни, и чужестранки. Кроме земной радости — радости «единения в природе и простоте сердца», Дионис предлагает и легкую, приятную смерть, и даже блаженство в другом мире.

Это «борьба полов»?

Есть мнение, что менадизм — исключительно женское явление. В таком случае естественно интерпретировать эти ритуалы как то, что я называю «теорией клапана». Вакхические празднества — это компенсация, которую мужчины вынуждены предоставлять женщинам за замкнутую жизнь в «доме». Мол: «Идите, потанцуйте вдоволь и возвращайтесь успокоенными, чтобы хватило до следующего раза». Экстаз — это периодическое выпускание пара через клапан. Ритуалы на холме — это отражения подавленных желаний. В таком случае культ Диониса является в социальном плане проявлением мужского «великодушия» к ущемлениям женщин. Эту «теорию клапана» можно рассматривать и гораздо шире. Вспомните, до замужества женщина-девственница, хотя и является лишь орудием «мужской» религии, играет очень важную роль. Вступив в брак, женщина, вероятно, испытывает ощущение «поражения в правах». А вот культы Деметры и Диониса дают ей возможность опять играть главные роли.