Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Допустим, что поджога не было. Взвесьте последствия пожара с точки зрения Овсянникова. Случился пожар: на пожаре истреблено до 14 тысяч кулей казенной муки, 100 тысяч рогож, 15 тысяч кулей, 42 тысячи рогожных мешков, так что весь убыток Овсянникова, по показанию его, простирается до 150 тысяч рублей. Если бы интендантство потребовало от Овсянникова поставки того хлеба, который сгорел, то Овсянников имел бы полное право ответить, что ставить хлеб не обязан, потому что вообще по закону страхование грузов по подрядам представляется полному усмотрению казенного ведомства; по контракту же с интендантством хлеб подлежал страхованию в магазинах и на пути, а страхование на мельнице не было выговорено. Казна оплатила уже тот хлеб, который хранился на мельнице; за риск отвечает хозяин; ущерб от сгоревшего хлеба падал на казну. Убытки Овсянникова сводились лишь к тому, что у него сгорело несколько тысяч кулей и мешков, тысяч на 50 по его расчету. Затем, далее убытков никаких не было. Если за истреблением мельницы Овсянников ничего в будущем не ожидал, на долгосрочный контракт не рассчитывал, то ему предстояло в оставшиеся до срока последние 2 года ставить хлеб вместо ржи мукою. Это составляет громадный расчет в интересах Овсянникова. По поводу этих расчетов много было споров. Я приведу вам несколько соображений, в силу которых, мне кажется, нельзя не прийти к заключению, что гораздо выгоднее ставить хлеб в Петербурге мукою. Дело в том, что по сведениям, которые были доставлены нам биржевым комитетом, оказывается, что колебание в разнице цен на рожь и муку весьма незначительно. Оказывается также, что если цены на рожь подвергаются колебаниям вследствие запроса за границу, то цены на муку всегда почти одни и те же; рожь то несколько дороже, то несколько дешевле муки. Рожь привозить гораздо труднее, потому что если она подмокнет, то дает ростки и в продажу не годится. Муку привозить легче; ее, кроме того, можно «сдабривать». Это такое же специальное выражение у подрядчиков, каким было в винном откупе выражение «рассиропливать», т. е. разбавлять водку водою. Подмоченную муку смешивают с хорошей и ставят за хорошую. Кроме того, из переписки Овсянникова с приказчиками вы прямо усматриваете, что до пожара он покупал рожь и муку по одной цене. Если вы примете в соображение, что перемол зерна обходился Овсянникову от 50 до 60 коп. с куля, что после пожара он ставил хлеб мукою с Волги, что за последние два года, по показанию окружного интенданта, предстояло поставить до 400 тысяч кулей муки, то с истреблением мельницы Овсянников выигрывал полтинник на куль, следовательно, 400 тысяч полтинников, или 200 тысяч рублей, а потому, если он и потерял 14 тысяч кулей, то ущерб от пожара вполне вознаграждался. В сущности тут убытка никакого не было, потому что 14 тысяч кулей Овсянников казне пожертвовал, и в этом-то именно пожертвовании я и вижу тот образ мыслей, который объясним лишь в связи с фактом поджога. Когда окружной интендант Скворцов приехал на пожар и увидел там помощника градоначальника, сообщившего ему о поджоге, то Овсянников с пожара исчез. Овсянников рассказывал здесь нам, как он следовал по пятам за генералом Козловым, как с опасностью жизни он пролезал в машинное отделение, причем ему пожарная команда кричала: «Господин, опасно!» Я очень сожалею, что защита не попыталась подтвердить этого факта спросом пожарной команды. Свидетель же Козлов этого факта самоотвержения не подтвердил; он указал только, что к нему обращался кто-то из подсудимых, Овсянников или Левтеев, с просьбою отстоять машинное отделение, но тогда уже, когда ничего, конечно, кроме машинного отделения, не оставалось. Итак, как окружной интендант Скворцов приехал на пожар, Овсянников исчез. А Скворцова интересовал вопрос о том, сколько сгорело муки. Левтеев сказал Скворцову, что она застрахована. Тем не менее весьма понятно было беспокойство генерала Скворцова. Он потребовал справки по страховым квитанциям, но эти квитанции уходят из интендантского управления. Я не могу сказать, чтобы они были украдены; из деликатности я говорю, что они уходят, и это представляется особенно странным, потому что в настоящем деле вообще весьма много чудес. Вода уходит из бака, когда она нужна; вода приходит в котлы, когда она не нужна... Страховые квитанции уходят потому, что собственно в них не значилось страхования в деревянных магазинах, хотя в силу контракта страхование в магазинах было уже для Овсянникова обязательно:

Надо притом принять в соображение отношения Овсянникова к интендантству. Генерал Скворцов относился с некоторым подозрением к деятельности Овсянникова по подрядам. Он подозревал продажу казенной муки с судов; в предупреждение сбыта дурной муки вынужден был накладывать на кули Овсянникова ярлыки с надписью «в войско не отпускать». Генерал Скворцов объяснил, что если бы в магазинах было 300—400 кулей муки излишней, собственной Овсянникова, то не имел бы ничего против этого, но когда мука эта складывалась рядом с казенной, то представлялась опасность, что мука эта низового помола пойдет вместо той, которая перемолота на паровой мельнице. На вопрос, каким образом охранялись магазины, генерал Скворцов объяснил, что они были в ведении Овсянникова, что смотрители не могли целый день быть при магазинах. Наконец, вы сами слышали, как смотрители за магазинами смотрели. Нельзя никаким образом отрицать того, что подозрение окружного интенданта имело свое основание. Таким образом, отношения Овсянникова к интендантству были натянуты, а с пожаром генерал Скворцов должен был неминуемо обнаружить, что Овсянников нарушил и самый существенный пункт контракта, ибо не страховал хлеба в деревянных магазинах. Присоедините к этому еще убыток на 14 тысяч кулей муки, убыток, который падал на счет казны, и вам сделается понятным, почему все эти обстоятельства, вместе взятые, вызвали подсудимого Овсянникова на пожертвование. Пожертвование необходимо было главным образом потому, что он имел в виду надежды на предстоящий с 1876 года долгосрочный подряд, что зависело от усмотрения интенданта. Пожертвование было сделано, и нельзя сказать, чтобы оно было убыточно в таком размере, как представлял это Овсянников. Во-первых, на мельнице 14 тысяч кулей муки и не было ко дню пожара. Судя по показаниям свидетелей, по книге Морозова, по протоколу экспертизы, там было до 8 тысяч кулей. Казна платила 8 р. 31 к. и, конечно, не во столько же мука обходилась Овсянникову. Разницу надо сбросить с убытка. Горелой муки с мельницы продано после пожара до 2 тысяч 567 кулей, и продавалась она по обыкновенной цене. Купец Шушин телеграфировал тогда Овсянникову: «Более горелой муки с маслом не приму». Таким образом, и самое пожертвование раскладывалось на покупателей.

Я должен бы был представить вам расчеты по ущербу от сгоревших рогож, кулей и мешков, но затрудняюсь свести эти расчеты. По книгам Овсянникова цена этому материалу обозначена от 7 до 12 к. Из инструкции интендантства видно, что кулье переходило Овсянникову от казны еще дешевле, а эксперты, чистопольские купцы, вызванные защитой, показали, что цена этому материалу доходила даже до 25 коп. Во всяком случае, гг. присяжные заседатели, убытки от пожара, даже и при пожертвовании 14 тысяч кулей, представляются только кажущимися, если вы признаете правильным тот представленный мною расчет, который указывает на очевидную выгоду от поставки хлеба вместо ржи мукою.

Определив разницу в интересах Кокорева и Овсянникова к мельнице, необходимо определить свойство их взаимных отношений, возникших из спора по поводу мельницы. Защита указывала в своих вопросах на то обстоятельство, что даже после пожара Кокорев был посредником между Овсянниковым и Утиным в покупке дома, что должно как бы свидетельствовать об отсутствии враждебных между ними отношений. Мне казалось бы, что лучшим опровержением такому предположению может служить то, что Кокорев и Овсянников сидят теперь на противоположных друг от друга концах; Овсянников оправдывает себя от обвинения в поджоге, Кокорев же имеет в виду доказывать, что мельница истреблена Овсянниковым. Затем, вообще люди, обладающие большим практическим тактом, и в особенности люди, занятые постоянно крупными финансовыми оборотами, никогда не увлекаются личными отношениями в ущерб дела до внешних проявлений озлобления. Кокорев с улыбкой на устах отбирает у Овсянникова мельницу, Овсянников с улыбкой на устах объявляет Кокореву после пожара, что на мельнице «блины пекли». Незадолго до пожара морское министерство отказало Овсянникову в ходатайстве на подряд. Мельница была отвоевана Кокоревым, а из показания окружного интенданта Скворцова видно, что право собственности на мельницу давало преимущество конкуренции на предстоящий долгосрочный подряд. В 1876 году Овсянникову предстояло удалиться с мельницы, а между тем за 4 года подряда он заплатил 750 тысяч рублей. Вот в каком положении находился Овсянников с переходом мельницы к Кокореву и вот как объясняется то заявление, в котором Овсянников изъявляет интендантству готовность построить новую мельницу. Казалось бы, обвинение должно вам представить в цифрах определение того, что такое этот долгосрочный подряд. Но вам уже известно, до каких размеров простирался ежегодно наряд на поставку ржи, овса, муки. Казна ежегодно платила за поставляемый провиант до 3 миллионов рублей. В бумагах, отобранных при обыске у Овсянникова, есть, между прочим, литературные статьи по поводу того, что такое долгосрочный контракт. Какой-то литератор доказывает, в какой степени подряд этот выгоден для казны и разорителен для подрядчика. Мне кажется, что вопрос разрешается весьма просто. Какой купец откажется от предложения поставлять ежегодно на 3 миллиона товара? Долгосрочный контракт с казною на поставку провианта — это один из тех контрактов, которые принято в коммерческом быту подписывать золотыми перьями.