Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

На столе, покрытом малиновой шерстяной скатертью, спереди, где мы писали, лежала узкая клеенка. Стояли глобус, пенал, чернильница в виде совы (подарок Лили), еще некоторые наши вещицы. Между кроватями стоял обитый рыжей клеенкой и железными пластинками красный внутри сундучок, где я держала свои сокровища (два таких сундучка мама нам подарила на какой-то праздник). Возле кроваток на полу лежали коврики с изображением оленей – самца с большими рогами и пьющей из ручья самки. [...]

Над кроватями висели картинки. Над Сережиной кроватью долго висело изображение порта с кораблями, над моей – австралийской женщины, стоящей в воде. Но были периоды, когда висели другие изображения. Среди них помню веселую картину, изображавшую деревенских ребят (не русских), забравшихся на изгородь и катающихся на калитке.

[...] Около стены в маленькую комнату находился небольшой белый жестяной умывальник – подарок дяди Бумы, за которым мы всегда умывались. Возле окон слева стоял наш шкаф для белья, а справа – низенький, в две полочки темно– коричневый шкафчик – обиталище наших мишек и целый мир для нас. На окнах висели плотные зеленовато-оливковые с узорами, в которых тоже виделись лица, занавески, отороченные помпончиками. Имелся еще детский столик и три стульчика – два в виде креслиц и один с соломенным плетеным сиденьем. Они по мере надобности передвигались, ездили по всей комнате, чаще всего пребывая посередине.

В спальной и маленькой комнате тоже находились некоторые наши вещи. Спальня – северная комната с большим полуторным окном – была очень уютной, любимой маминой комнатой. У стены, примыкавшей к детской, рядом, одна возле другой, стояли простые красно-коричневые металлические с блестящими шишечками кровати родителей. Между ними – маленькая желтая тумбочка, над которой со стены спускалась лампочка со стеклянным колпаком. У окна стоял большой круглый стол красного дерева. С другой стороны – у стены – мраморный умывальник и рядом с ним большой массивный комод. Одно место около стены в переднюю занято было нашим имуществом. Долгое время там стоял наш верстак, позднее – шкаф со львами на дверцах, где наверху находились детские книги, а внизу в вечном беспорядке лежали игрушки.

Кровати были покрыты синими покрывалами с замысловатыми узорами в виде желтых с каким-то рисунком поперечных полос, которые возбуждали фантазию и которые я очень любила рассматривать. На окнах и в спальной висели плотные голубовато-серые шторы, как и в детской на ночь совершенно закрывавшие свет.

Маленькая комната отчасти была задумана как мамин кабинет. В углу у окна стоял ее маленький письменный столик с тремя ящичками и лампочкой с бисерными желтыми висюльками на колпачке. За этим столом мама, впрочем, никогда почти не сидела, а если урывала время для писания, то садилась к своему любимому круглому столу в спальной.

У одной стены в маленькой комнате стоял старый диван, крытый рыжевато-красной материей с узором. Под сиденьем в нем был ящик, куда однажды крыса затащила несколько яблок из подвала розового дома. С этой крысой был связан целый переполох, так как вообще у нас не было никогда ни крыс, ни мышей, и ее появление показалось ужасным. На нее учинили облаву, в которой участвовал дворник Степан. А яблоки были отрадинские (имение Орловых), известных сортов, с осени привезенные из деревни на зиму. Крыса их носила к нам через двор и в диване устроила для себя кладовую. [...]

У противоположной стены долгое время стоял наш верстак – настоящий столярный верстак, на котором мы без конца работали. Были у нас и все нужные столярные инструменты: рубанки, лобзик, стамески, клещи, плоскогубцы и т. д. Это была папина затея подарить нам рабочие инструменты, и она оказалась очень удачной.

В столовой наших вещей не было. Это была красивая, нарядная комната с тремя окнами в ряд и дверью на балкон. На окнах висели кремовые кружевные занавески. Посреди столовой стоял большой стол, накрытый желтой клеенкой поверх толстого малинового сукна. Скатертью он покрывался только во время еды.

У окна стоял буфет, между окнами – кругленький столик с клеткой щегла, прожившего у нас больше шести лет. [...]

В течение каких-то лет в столовой возле двери на балкон стоял рояль...

В столовой был сделан камин, весь из белых кафелей. Его почти не топили, так как в комнатах было тепло, а в нем была неважная тяга. Но он украшал комнату, тем более что на нем стояли красивые вещи. Как я помню каждую из них! И какими красивыми они тогда казались! Это были две немецкие фаянсовые вазы с узорами и головами рыцарей в медальонах; две огромные розовые раковины, в которых таинственно шумело внутри. Статуэтка лежащего итальянского мальчика, сделанная из светлой лавы. Точеная деревянная лошадка, очень изящная. На камине же стоял подаренный Лили стереоскоп; к нему у нас была целая куча интереснейших, главным образом видовых, фотографий, которые никогда не надоедало рассматривать. Долгое время там стоял сделанный нами в подарок папе и маме к какому-то празднику деревянный корабль, который мы раскрасили взятыми у Лили масляными красками.

В столовой мы часто бывали, занимаясь вполне определенными делами, большей частью вечером. Там на большом столе мы играли в солдатиков, рисовали, клеили вырезные листы, шили с мамой по выкройке из журнала «Маяк» мягких зверей – обезьян и зайчиков. Над столом висела старинная лампа с большим белым фарфоровым абажуром и красным шаром внизу, когда-то служившим вместилищем для керосина. [...]

В кухне мы редко бывали. Там находилась большая плита, которую топили два раза в день. И ванна топилась из кухни. К кухне примыкали две маленькие комнатки для прислуги. Раньше у нас была одна работница, а в новой квартире я помню двух – кухарку и горничную» [113].

Само собой разумеется, что в квартирах, где жили люди более зажиточные, чем Гершензон, обстановка была намного богаче. Одной из лучших считалась в Москве мебель, выпускавшаяся на фабрике Шмидта, но во время революции 1905 года она была сожжена огнем артиллерии. Собственную мебельную фабрику имел торговый дом «Мюр и Мерилиз». Москвичи, мечтавшие обзавестись какой-нибудь «спальней в стиле Людовика XVI», ходили на специальные аукционы. Однако и стоила антикварная мебель весьма прилично. Предприниматель Н. А. Варенцов упоминает в мемуарах о кресле в доме его знакомых ценой в 500 рублей.

В таких домах и гостей принимали иначе, чем в квартире простого литератора, где скромно подавали только чай. Об этом можно судить хотя бы по тем требованиям, которые предъявлялись к устройству званых обедов для так называемых людей из общества:

«Современный хороший тон требует самого коротенького меню высшего достоинства. Это не так бросается в глаза и более скромно. К тому же и времена тяжелые...

Зато убранство стола стало несравненно сложнее и в особенности в центре отличается разнообразием и живописностью. Сверкает хрусталь в лучах электричества, всюду разбросаны живые цветы, там и здесь возвышаются хрупкие и фривольные саксонские статуэтки. Это превосходный случай вынуть из шкапов старинный китайский фарфор и всевозможные драгоценные безделушки, которые так ценятся светскими дамами. Приглашенные могут восторгаться богатством убранства, с приятностью смакуя gnocchi a la Milanese [114]. Правда, иногда почти некуда поставить стакан и едва-едва удается привести в равновесие тарелку, но нельзя же требовать всего сразу...

Мы теперь имеем специальный сосуд в форме боба для салата из вареных фруктов или орехов glace [115]. Hors-d'oeuvres [116]подаются в небольших блюдечках на серебряных подставках. Местные и оригинальные блюда подаются по-прежнему в их традиционной оболочке, в глиняных котелках и мисках, которые теперь принято прикрывать крышкой чеканного серебра или чистого хрусталя. Европейские фрукты предлагаются в простых плетеных корзинах, усеянные бледными фиалками и редкими орхидеями. На небольших восточных тканях покоятся экзотические гости – ананасы, бананы, манговые плоды, physalis [117]с такой красивой яркой окраской и таким отвратительным вкусом. Мы, наконец, получили ножик-пилочку для апельсина, так как известно, что в хорошем обществе не принято чистить эти фрукты. Их разрезают на две равные части и, слегка посыпав сахарной пудрой, вычерпывают содержимое ложечкой.