Неизвестный Нью-Йорк. История. Легенды. Предания

И семьсот лет назад люди убегали от суетной жизни городов и искали красоту, успокоение и очищение души в горах, лесах, в полях, среди цветов, деревьев, трав, на берегах чистых вод, рек и озер.

И в древности знали, что встреча с природой благотворно влияет на психику людей, украшает нашу жизнь, улучшает настроение. Союз с природой — необходимость. От разнообразия окружающей фауны и флоры зависит богатство и широта человеческих чувств.

Так считало немало состоятельных ньюйоркцев еще в XIX веке. Они поняли, что их город превращается в каменный лес, где все меньше места живым травам, цветам, деревьям.

И в Нью-Йорке началось активное создание парков и скверов.

Многие туристы, наспех познакомившись с этим городом, потом заявляют: «В Нью-Йорке не встретишь живых трав и деревьев…»

Видимо, этим приезжим кружат головы небоскребы и супермаркеты, и некогда им побывать в парках и скверах, где

Будто не пролетело десяти лет

…Я видел издали только изящные руки девушки, ее темные распущенные волосы и желтый гриф гитары:

Девушка исполняла известную песню «Времена-то меняются». Мне показалось — ее голос очень знаком. Я стал пробираться через толпу демонстрантов, поближе к исполнительнице…

Толпа никак не давала мне протиснуться к девушке с гитарой.

И все же я узнал ее, даже издали, со спины… Это была она! Та, о ком десять лет я вспоминал лишь изредка…

Распущенные темные волосы, фигура, поворот головы, движения рук по гитаре и голос…

Ее голос! Будто не пролетело десять лет…

— Джейн! Джейн!

— Вы ошиблись. Меня зовут Пэл. Вы действительно обознались или это ваш способ знакомства на улице?

— Нет-нет, я на самом деле ошибся. Я ищу другую. Вы так похожи…

— Идите с нами. Может быть, тогда и найдете свою Джейн…

Еще один митингующий

На Таймс-сквер веселый толстяк лет шестидесяти завлекал прохожих. Он размахивал короткими ручками, озорно подмигивал, щедро улыбался, доверительно заглядывал в глаза и протягивал людям маленькие розовые и зеленые листовки.

— Нет-нет, леди и джентльмены! Сегодня я не буду вам рассказывать о тайнах метагалактики и о шахматных дебютах Боба Фишера! — выкрикивал веселый толстяк. — Я даже не стану говорить о творчестве Жоржа Баланчина и о загадочной смерти моего незабвенного дядюшки, старого скряги и циника. Я не поведаю вам об искусстве составления букетов и о том, как лохматый гений Эйнштейн создал свою теорию относительности…

Веселый толстяк набрал в легкие побольше воздуха и торжественно провозгласил:

— Сегодня мое слово о вреде алкоголизма!

Он сделал паузу, и лицо его мгновенно преобразилось. Исчезла улыбка, в глазах появилась печаль.

— Нет, это не слова, это рыдания и стон! Смотрите на меня и кривите свои губы в ухмылке, с чувством омерзения. Смотрите, смотрите в эти красные кроличьи глаза. Смотрите на морщины на моем лице, как у беременной бегемотихи. Смотрите на распухший синий нос, как у старого павиана. А ведь мог бы быть и другим. И Голливуд ползал бы передо мной на коленях, чтобы я сыграл героя-любовника. А теперь своими трясущимися ручонками я даже не в состоянии расстегнуть женский бюстгальтер.

Толстяк снова перевел дыхание, словно готовясь к самой главной части своей обличительной речи.

— Изумляйтесь, осуждайте, бейте, плюйте, смейтесь, сострадайте! Жертвуйте на лечение алкоголиков!

«Шерифы»! Сами вы трусливые трепачи! Скоро дорога к нашему скверу и к этой стене станет для вас адской.

Лучше поднимайте лапки кверху и убирайтесь из нашей жизни!

«Мстители джунглей».

«Сами убирайтесь из нашей жизни! В четверг разберемся, для кого станет адской дорога к нашему скверу и стене. Готовьтесь к худшему. Не забудьте попрощаться со своими стариками.

«Шерифы»

«Вы — самый настоящий волшебник и чародей!

Кто может из смертных пожелать и через несколько часов оказаться в Пекине, Афинах, Дамаске, Токио?

А вы это можете! Позвоните нам — и авиакомпания «Ти-Даблъю-Эй» поможет совершить это волшебство».

«То другая была…»

Эта песня всюду преследовала меня в последние дни: звучала с экрана телевизора, с эстрады ресторана, где я ужинал, доносилась из магазинов и кинотеатров. Она залетала в мой гостиничный номер откуда-то с улицы, а может, из соседнего номера:

Какой навязчивый мотив и слова… Приятель, отвозивший меня в нью-йоркский аэропорт, включил приемник:

«Что, струсили, “Шерифы “? Мы ждали в четверг до девяти, и никто из ваших не появился. Если еще не померли от страха, приходите в сквер после бейсбольного матча.

“Мстители джунглей “».

И настало индейское лето

Пришли холодные лунные ночи.

А по утрам вместе с солнцем снова возвращалось летнее тепло. И днем столбик термометра поднимался до 25 градусов по Цельсию.

Первым из соседей тети Анны по утрам поднимался старина Пит. Его дом был напротив через дорогу.

Это был великий труженик. Мне никогда не приходилось видеть его без дела. Он ковырялся в машине, колдовал над какими-то железками, сметал в кучу опавшие листья, подметал тротуар, мыл окна своего дома. Притом он всегда что-то напевал и изредка пощелкивал ярко-красными подтяжками.

В первое утро в Америке я тоже проснулся рано. Осторожно, чтобы не разбудить тетю Анну, вышел на крыльцо.

Освещенные мягким багряным светом, шепотом приветствовали меня клены: «Вот и свиделись через десять лет. Свиделись… свиделись…»

Пит заметил меня и улыбнулся, как давнему другу. Потом он подставил лицо солнечным лучам и доверительно произнес:

— Вот и настало индейское лето…

Много лет назад мой нью-йоркский приятель Анкл подарил мне книгу Торо и надписал: «Мир становится яснее, шире и доступнее, когда постигаешь, как легко ошибаются люди в оценке друг друга.