Генералиссимус князь Суворов

Суворов находился в передних рядах, пеший, так как лошадь его была ранена. Увидев двух Турок, державших в поводу по добычной лошади и приняв этих людей на своих, так как высадившиеся Турки кавалерии не имели, сильно утомившийся Суворов крикнул им, чтобы подали ему лошадь. Турки бросились на него вместе с несколькими другими; но к счастью мушкетер Новиков услышал зов своего начальника, бросился на Турок. одного заколол, другого застрелил и обратился было на третьего, но тот убежал, а с ним и остальные. Отступавшие гренадеры заметили Суворова и по крику: «братцы, генерал остался впереди», -ринулись снова на Турок. Бой возобновился, и озадаченные Турки стали снова быстро терять один ложемент за другим. Успех Русских был однако не продолжителен; они израсходовали почти все патроны и не могли продолжать наступление под перекрестным огнем неприятеля: спереди производился сильный ружейный огонь, большею частью двойными пулями; справа приблизившийся флот осыпал Русских градом бомб, ядер и даже картечей. Пальба турецкого флота не оставалась без ответа с нашей стороны: крепостная артиллерия потопила две неприятельские канонерки; полевая истребила две шебеки; лейтенант Ломбард, несмотря на недавнее запрещение вдаваться в рискованные предприятия без дозволения, атаковал своею галерой левый фланг неприятельского флота, и 17 легких судов заставил отойти дальше от берега, Но все это, уменьшая турецкий огонь до некоторой степени, не парализовало его, и Русские снова принуждены были ретироваться к крепости, что и исполнили в большом порядке, бросив однако несколько полковых орудий ⁶.

Солнце стояло низко; генерал Рек был еще при первой атаке ранен и вынесен из боя; убыло из строя много и низших начальников; ряды поредели. В довершение несчастья сам Суворов получил картечную рану в бок, ниже сердца, и на некоторое время потерял сознание. Перед его глазами происходили необычные для него дела: русские роты и батальоны проносились мимо в быстром отступлении; Турки с радостными криками отвозили с поля доставшиеся им русские пушки и яростно преследовали отступающих; дервиши сновали по турецким рядам, возбуждая энергию мусульман и показывая собою пример. Но сердце его не дрогнуло, он не считал дело проигранным и смотрел на двукратную неудачу не более, как на фазисы боя. Четыре месяца спустя, описывал одному из своих приятелей кинбурнское дело, он говорит про этот именно момент: «Бог дал мне крепость, я не сомневался». При такой уверенности предводителя, победный конец разумеется не замедлил ⁷.

Было послано приказание в Кинбурн и в вагенбург — прислать все, что можно. Прислано 3 роты, одновременно с ними подоспел слабый батальон, стоявший в 14 верстах за крепостью и назначенный по диспозиции во вторую линию боевого расположения. Около этого же времени пришла на рысях легкоконная бригада, за которою было послано утром, верст за 30. Свежие войска повели третью атаку с бурным порывом. Турки были выгнаны из всех ложементов; легкоконная бригада била их с фронта, пехота теснила справа, казаки действовали слева. Неприятель очутился как в тисках и нигде не видел себе спасения, потому что суда, высадив десант, отошли в море по приказанию паши, который думал таким способом вдохнут в свои войска больше решимости и храбрости. По словам Суворова, Турки как тигры бросались на теснивших их русскую пехоту и кавалерию, но безуспешно. Скоро они были сбиты на пространство всего полуверсты; русская артиллерия громила их картечью, нанося страшный урон. Турки бросались в море: одни укрывались за бревенчатой эстакадой, другие искали спасения вплавь и гибли в воде сотнями. Дело было для них проиграно безвозвратно.

Спустилась ночь; Суворов велел войскам отходит к Кинбурну. В это время раздались там выстрелы: турецкие Запорожцы, предполагая найти крепость без гарнизона, вздумали взять ее нечаянным нападением, но были отбиты. Бой был уже совсем кончен, когда прибыли еще 5 эскадронов со своего дальнего поста, по утреннему приказанию ³.

В конце дела Суворов был снова ранен, ружейною пулею в левую руку навылет. Он подъехал к берегу, есаул Кутейников омыл ему рану морскою водой и перевязал своим галстуком. Суворов очень страдал от ран и большой потери крови и хотя держался на ногах, но часто впадал в обморок, что продолжалось больше месяца ⁷.

Уцелевшие остатки турецкого десанта провели ночь в воде, за эстакадой. Так как эти люди были большею частью ранены, то ночь ухудшила их состояние и не более половины их потом поправилось. Рано утром прибыли к косе турецкие суда за живыми и мертвыми. Посыпались русские ядра и гранаты и много шлюпок потопили; пошло ко дну и одно транспортное судно, слишком нагрузившееся беглецами. Суда отошли, успев забрать живых и часть мертвых; первых было не больше 6 или 700; турецких трупов осталось на косе свыше 1500. Описывая генералу Текелли кинбурнское дело, Суворов сознавался, что следовало бы в ту же ночь забрать в плен или истребить остаток уцелевших Турок, но он не мог этого сделать вследствие истощения сил и беспрерывных обмороков: «Божиею милостью довольным быть надлежало».

Победа была решительная, но она могла быть еще полнее, если бы русская эскадра, стоявшая в Глубокой, приняла хоть под конец участие в деле. Сам Суворов в донесении Потемкину говорит, что если бы «флот, как баталия была, в ту же ночь показался, дешевая В была разделка». Но эскадра оставалась бездеятельным зрителем, исключая одной галеры лейтенанта Ломбарда, а между тем, вслед за кинбурнской победой, адмирал Мордвинов нашел возможным сделать попытку к сожжению турецкого флота. Попытка не удалась, и одна плавучая батарея попалась Туркам в руки; находившийся на ней в качестве охотника храбрец Ломбард хотел ее взорвать, но был удержан другими, и Турки взяли его со всеми прочими в плен ⁸.

Октября 2 происходило победное торжество. Войска Суворова выстроились на косе лицом к Очакову, отслушали молебен, произвели победные залпы; большая часть раненых была в строю. Очаковские Турки высыпали на берег, смотрели и слушали. Они уже не осмеливались беспокоить Кинбурн, впечатление понесенного поражения было слишком сильное. Долго после того морские волны выкидывали на окрестные берега турецкие трупы; в один день 28 октября их было выброшено на кинбурнскую косу до 70.

В память отражения Турок от Кинбурна, построили в крепости церковь Покрова Богородицы. На месте этой бывшей церкви, еще в 1855 году стоял столб с иконою покрова Богородицы, на которой внизу был изображен Суворов, приносящий на коленях благодарственную Богу молитву за дарованную победу, а под иконою значились современные стихи, очень не изящные ⁸.

Кинбурнское сражение отличалось особенным, необычным упорством Турок. «Какие молодцы, с такими я еще не дирался», писал Суворов Потемкину. В Очакове сидели отборные войска, и из них были назначены в десант лучшие. Всего высажено на кинбурнскую косу 5300 человек, перевезено обратно на другой день не больше 700, в плен попалось мало. Русских войск находилось в бою никак не более 3000 человек, а вернее, что на несколько сотен меньше. Из них показано убитых 138, да раненых 302; всего 440, считая с офицерами. Пронеслись однако слухи, что цифры реляции не верны и потеря наша гораздо значительнее. Такое сомнение в справедливости официальных сведений случается вообще часто, особенно при поражениях, когда подозревается желание — уменьшить тяжесть впечатления на общество и умерить происходящее оттого беспокойство. Хотя бы к средству этому прибегали в случаях редких, но публика расположена их обобщать и искать преднамеренного искажения истины там, где есть только ошибка, от которой уберечься иногда совсем невозможно, особенно на первых порах. В настоящем случае молва была справедлива; число убитых и раненых простиралось с нашей стороны до 1000, что сам Суворов подтверждает впоследствии, в письме к генералу Текелли. Но больше половины этого числа составляли весьма легко раненые, которые не покидали строя; цифра же тех, кои пострадали более или менее серьезно, сходилась с официально показанной. Вообще убитых, умерших от ран и искалеченных оказалось потом свыше 250 человек ⁹.