История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц

И т. д., в качестве вывода из этого плача обычно следует фраза: «Только тыи статьи есть, кои бог дал». [759]

Вопрос о судьбе (смысле жизни, счастье) сводится в эпосе фактически к размышлениям о функциональном значении социальных ролей и о том месте, которое вынужден занимать в этой социальной системе герой в соответствии со своими способностями.

Социальная роль эпической личности трудноотделима от понятия «чести» — чаши, получаемой от князя на пиру. В том случае, если он лишен своего места, то возникает два варианта развития событий: «бунт» — «пьянство» (Илья Муромец, Василий Игнатьевич — «Пересмяка», когда герой делает все, чтобы добиться для себя новой социальной роли) и «самоубийство» (Сухман, Данило Ловчанин, когда такие возможности отсутствуют).

Таким образом, в русских былинах «смысл жизни» и «социальная роль» имеют для героя тождественное значение. Смысл жизни — достичь социальной роли, соответствующей потребностям героя. Смерть, судя по всему, не считается необратимой — Михаил Потык «оживляет» свою жену Марью Лебедь Белую; «воскресает» и увеличивается в числе вражья сила (в былине о Камском побоище).

Сколько-нибудь серьезного значения погребения также не заметно. [760] Указывается лишь на его необходимость. Жестоко наказывается кощунство над костями умерших и над предсказаниями (Васька Буслаев и «кось (череп) человеческая», в былине о поездке Васьки Буслаева в Иерусалим). [761] Вместе с тем имеются определенные, по всей вероятности, сакральные представления о вредоносности мертвого тела: так, в частности, Добрыня Никитич кладет тело «еретницы» — Маринки на «огни палящие» с помощью «попов киевских».

Кроме того попы упоминаются иногда (не обязательный элемент) в тех сюжетных ситуациях, когда необходимо окрестить невесту богатыря, совершить свадебный обряд.

Таким образом, единственное место, обладающее сакральным значением, которое сумели занять представители нарождавшейся церкви, связано с погребением тела и защитой (оберегом) от вредоносных сил, фиксации договора [762] (брак скреплялся при обоюдном согласии «ерлыками скорописчатыми [763]»).

Вместе с тем, следует отметить единственную личность, имеющую сан и, несмотря на это, получающую в эпосе уважение — Владыку Черниговского. Но и он обращает на себя внимание сказителей не в своей социальной роли священнослужителя и пастыря церковной общины, а при совершении сделки — заклада, в которой принял участие на стороне богатыря, [764] исполняя роль своеобразного талисмана. Всякий раз, когда его фигура появляется в былине, это происходит при процедуре оформления сделки-спора, при которой князь заведомо не желает исполнять свои обязательства.

Таким образом, можно констатировать, что в эпической социальной практике представители церкви заняли нишу «оберега» при совершении разного рода сделок (то есть, фактически, нотариального удостоверения договоров). В этой связи становится понятным восприятие речей монахов и других священников как имеющих силу сакрального удостоверения божьим словом. [765]

Создается парадоксальная ситуация: православные священнослужители в эпосе исполняют функции, практически никак не связанные с исполнением культа, они являются всего лишь необязательным приложением к церкви.

Н. М. Гальковский по этому поводу отмечает следующее:

При этом все, что касается культовых моментов в эпосе, можно разделить на три части: Молитвы («доходные богу»), как правило, связываются с деятельностью богатырей. Ритуалы — почестные пиры, свадьбы, поклонение иконам и т. д. происходят в присутствии Князя Владимира. Обряды, имеющие подчеркнуто сверхъестественное значение, — «ворожба» и «исцеление» — происходят обычно в присутствии «Волхвов» и «Калик».

«Волхвы» и «Калики» предстают в былинах как две стороны одной медали соответственно «ворожбе» и «исцелению». С одной стороны, «Калики» помогают Илье Муромцу встать на ноги и обрести силы (исцеление), с другой — они готовят гроб Святогору (ворожба). Встреча с «каликами», таким образом, опасна для богатыря настолько же, насколько и встреча с «Волхвами [767]». Их можно считать «дурными вестниками», предвестниками несчастий, то есть, выражаясь иначе, они «накликивают беду» (ворожат [768]). Калики зачастую выступают в роли предвестников нашествий на «Русь», сообщают о появлении в «Царьграде» и Киеве «поганого Идолища».

В роли «Калик» часто выступают богатыри («волхи да волшебники», как их иногда называет князь Владимир [769]). Различить две эти категории, столь различные по социальной роли, в былинах можно только по одежде. Одежда калики резко отличается от богатырской и близка, по сути изображаемого (упоминание лаптей, «подковырянных» золотом и т. д.), к описанию атрибутов Микулы Селяниновича. Иногда же Калика напрямую выступает в роли богатыря. [770]

Относить такое положение дел целиком только к деятельности «калик» переброжих (перехожих) вряд ли возможно, тем более что «калики» — «пилигримы [771]» — это лишь временный социальный статус, связанный с путешествием в «святые места».

Их роль видна в сравнении с Микулой Селяниновичем, который является одновременно и богатырем, и человеком, который имеет отношение к «тяге земной» и «Матери Земле». Связь с матерью-землей является отличительной чертой и калик, которые исцеляли Илью Муромца, подав ему кусок хлеба либо поднеся ему чашу пива, и Волхвов, ради рождения которых «сколыбалась сыра земля». И те и другие, могут оказаться богатырями (Волх Всеславьевич и Калика-богатырь).

Благодаря наличию в образе богатырей черт, которые более подходят священнослужителям (жрецам) (я за вас стою, я за вас молю), война в русском эпосе носит священный характер. Бой для богатырей является одной из форм богослужения, включающего молитву и обряд принесения жертвы особым образом (богатырь убивает врага (фактически — «чудовище», а не человека [772]) в поединке ножом «чингалищем» после того, как они схватились «тесным боем» (без оружия), желая посмотреть у него «серцо с печенью [773]»).