Путь к империи

Он осудил эту мелочную политику, не имевшую шансов увенчаться каким-либо успехом и неизбежно ведшую к раздражению и к неудовольствию населения этой важной для Франции столицы. «Нужно, – говорил он, – или штурмовать валы крепости и, утвердившись там, энергичным натиском разгромить аристократию, или уважать независимость Генуи и, главное, оставить ей ее деньги».

Несколько дней спустя, когда неприятельские армии были отброшены за По и сардинский король сложил оружие, Генуэзская республика оказалась всецело во власти Франции. Директория хотела установить в ней демократию, но французские армии ушли уже далеко вперед. Для обеспечения успеха подобной революции было необходимо присутствие или, может быть, даже пребывание под стенами Генуи отряда из 15 000 французов в течение нескольких недель.

И это в то время, когда повсюду открыто говорили о приходе Вурмзера, который тогда пересек Германию и вошел в Тироль. Затем поражение Вурмзера, маневрирование в Тироле и по ущельям Бренты, наступление Альвинци для освобождения Вурмзера в Мантуе – все эти события одно за другим делали необходимым сосредоточение всей армии на Адидже. Впрочем, армии нечего было опасаться генуэзцев: среди господствующего класса не было единства, а народ стоял на нашей стороне.

Жерола, посланник императора, воспользовавшись уходом армии и тайно поддерживаемый феодальной знатью, вызвал восстание в императорских поместьях и организовал отряды из пьемонтских дезертиров, бродяг, оставшихся без дела после роспуска легких пьемонтских войсковых частей, и из австрийских пленных, убегавших с пути вследствие плохого надзора французов.

Этими шайками кишели Апеннины и тыл армии. В течение июня стало совершенно необходимым положить этому конец. Отряда в 1200 человек и присутствия главнокомандующего в Тортоне оказалось достаточно, чтобы все пришло в порядок. Главнокомандующий дал тогда инструкцию французскому посланнику в Генуе Фейпу об открытии переговоров с целью усиления нашего влияния в правительстве, с тем, однако, чтобы для этого не потребовалось присутствие армии. Он добивался: 1) высылки австрийского посланника Жеролы; 2) высылки феодальной знати, в соответствии с одним из статутов республики; 3) возвращения изгнанных семей.

Эти переговоры затянулись. Тем временем пять французских торговых судов были захвачены в сфере огня генуэзских батарей без того, чтобы последние оказали им помощь. Сенат, встревоженный угрозами французских агентов, послал в Париж сенатора Винченте Спинолу, человека весьма подходящего для Франции.

В результате переговоров он подписал 6 октября 1796 года конвенцию с министром иностранных дел Шарлем Делакруа. Все обиды Франции были преданы забвению; Сенат уплатил 4 миллиона контрибуции и вернул изгнанников. Было возможно и следовало воспользоваться этим поводом для заключения с Генуей наступательного и оборонительного союза, для увеличения ее территории императорскими поместьями и областью Массади-Каррара и для получения от нее контингента в 2400 человек пехоты, 400 кавалеристов и 200 артиллеристов.

Но при всей его целесообразности такой союз с олигархами внушал отвращение парижским демократам. Тем не менее спокойствие было восстановлено благодаря этой конвенции и продолжалось вплоть до заключения конвенции в Момбелло в июне 1797 года, и, пока французская армия находилась в Италии, не возникало никакого повода к жалобам на поведение генуэзского населения.

Перемирие в Кераско изолировало австрийскую армию и позволило французской армии изгнать ее из Италии, обложить Мантую и занять линию Адидже. Мир, заключенный в мае в Париже, отдал во власть Франции все крепости Пьемонта, кроме Турина. Сардинский король оказался, таким образом, в полной зависимости от республики.

Его армия была уменьшена до 20 000 человек. Выпущенные им бумажные деньги угрожали разорением частным лицам и государству. Его народ был недоволен и разделился на партии. Имелись приверженцы даже французских идей, хотя их было немного. Некоторые политические деятели хотели революционизировать Пьемонт для того, чтобы не беспокоиться за тылы армии и увеличить наши средства против Австрии, но было невозможно опрокинуть сардинский трон без прямого вмешательства в дела страны, для чего требовались значительные силы, а события, происходившие перед Мантуей, занимали все войска республики в Италии.

При этом революция в Пьемонте могла повести к гражданской войне, и тогда пришлось бы оставить в этой стране больше французских войск, чем можно было бы извлечь оттуда пьемонтских, а в случае отступления население, которое было бы охвачено брожением, неизбежно стало бы прибегать к эксцессам. Кроме того, встревожились бы короли испанский и прусский, видя, что республика из ненависти к королям своими руками свергла государя, с которым она только что заключила мир.

Эти соображения привели Наполеона к мысли о необходимости достигнуть того же результата обратным путем, а именно: заключением наступательного и оборонительного договора с сардинским королем.

Подобное решение обеспечивало все выгоды и не вызывало никаких неудобств: 1) этот договор был бы сам по себе воззванием, которое сдерживало бы недовольных, так как с его опубликованием они перестали бы верить демократам армии, не перестававшим обещать им поддержку Франции; следовательно, страна оставалась бы спокойной; 2) дивизия силой в 10 000 хороших, прекрасно обученных и закаленных солдат усилила бы французскую армию и дала бы ей новые шансы на успех; 3) пример Туринского двора хорошо повлиял бы на венецианцев и способствовал бы принятию ими решения искать в союзе с Францией гарантию неприкосновенности их территории и сохранения их конституции.

В то же время пьемонтские войска, присоединенные к французской армии, переняли бы от нее боевой дух и привязались к главнокомандующему, который повел бы их к победе. Во всяком случае, они были бы заложниками, находящимися в армии и гарантирующими хорошее поведение пьемонтского народа.

Если бы оказалось верно, что король не может удержаться, находясь между демократическими республиками – Лигурийской, Ломбардской и Французской, то его свержение было бы результатом естественного хода вещей, а не политического акта, способного вселить недоверие к нам среди других королей, находившихся в союзе с Францией.

«Союз Франции с Сардинией, – сказал Наполеон, – это гигант, обнимающий пигмея. Если гигант его задушит, то только против своей воли и единственно вследствие чрезвычайного различия их организмов». Но Директория не хотела понять целесообразности и глубины такой политики. Она разрешила открыть переговоры, но мешала их завершению.

Господин Пуссьельг, секретарь посольства в Генуе, вел переговоры в Турине в течение многих месяцев. Он нашел, что двор склонен к союзу с Францией, но этот неискусный посредник позволил исторгнуть у себя явно преувеличенные уступки. Он обещал сардинскому королю Ломбардию, тогда как не могло быть и речи ни о том, чтобы увеличить владения этого государя, ни о том, чтобы возбудить в нем надежды, которых не хотели осуществить.

Король и так достаточно выигрывал, получая по договору гарантию целостности своего королевства. Когда Мантуя открыла свои ворота и Наполеон двинулся на Толентино, чтобы там продиктовать мир святейшему престолу [48] и получить возможность направиться оттуда к Вене, он понял важность урегулирования дел с Пьемонтом и уполномочил генерала Кларка вести переговоры с господином де Сен-Марсаном о наступательном и оборонительном союзе.

Договор о таком союзе был подписан в Болонье 1 марта 1797 года Король получил от республики гарантию целостности своих владений, предоставлял французской армии контингент в 8000 человек пехоты, 2000 кавалерии и 20 пушек. Не сомневаясь в ратификации договора, подписанного по приказанию главнокомандующего, Туринский двор поспешил выставить свой контингент, который предполагалось послать с французскими войсками в Каринтию, но Директория медлила с ратификацией этого договора. Контингент оставался в Пьемонте, на квартирах около Новары, в продолжение всей кампании 1797 года.