История отравлений

Помимо смутных высказываний 1754 г., массовые обвинения против ордена выдвигались в Новом Свете, где в 50-60-е гг. он пользовался значительным влиянием. Иезуиты представлялись врагами колонистов, якобы подстрекавшими черных рабов, колдунов и отравителей к заговорам и игравшими в них важную роль. В разгар века Просвещения разыгрывалась история, напоминавшая Средневековье. Социальный, по сути, вопрос об освобождении рабов приобретал политический аспект. Дело изображалось так, будто иезуиты стремились заменить колониальный порядок собственным господством.

В 1720-е гг. в Гваделупе за отравление казнили чернокожих. Иезуиты решительно заявляли об их невиновности и разоблачали легковерие колонистов, всегда готовых приписывать африканцам сверхъестественные способности. В 1757–1759 гг. великий страх охватил Сан-Доминго. Смертоносная эпидемия косила людей и животных. Все верили, что являются жертвами ядов и колдовства. Заговор приписывали некоему Макандалю, решившему проучить тех, кто хозяйничал на острове. Говорили, что он собирается уничтожить всех белых, а также тех, кто им служил. Многие соплеменники считали Макандаля колдуном и верили, что он не горит в огне, возможно, потому, что яд издревле считался несгораемым. Будучи возведен на костер, мятежник благодаря своей невероятной силе сумел освободиться. Тем не менее в конце концов Макандаля сожгли на глазах толпы в 1758 г. Тогда утверждали, что среди белых яда избежали только иезуиты. Их обвиняли в защите отравителей, которым они запрещали выдавать сообщников. Основанием служила инструкция, призванная спасти от казни невиновных, однако общественное мнение колонии находилось тогда во власти сильной иезуитофобии. Ее усиливало еще и то, что монахи сурово порицали жестоких хозяев. Колонисты видели в этом доказательство сговора иезуитов с мятежниками и даже их руководящей роли, свидетельство их стремления установить свое господство над колонией, как в Парагвае. В 1763 г. Общество Иисуса изгнали с острова, и это вызвало восторг просвещенных элит. Господствовало убеждение, что братья ордена использовали Макандаля и восставших рабов в интересах своей жажды власти, абсолютно так же, как евреи и мусульмане будто бы использовали в 1321 г. прокаженных. Обвинение в отравлении демонстрировало великолепную живучесть.

Таким образом, Просвещение совершенно не обязательно выявляло лживость обвинений в отравлении. Философы проявляли слепоту в этом вопросе, когда обвинения выдвигались против ненавистных им противников. Материальный яд все реже применялся в политике, однако он оставался средством пропаганды. Такое положение дел не изменила и Революция. В середине XIX в., после того как братья святого Игнатия вновь обрели свое могущество, химик Распай заявлял, что в смерти сильных мира сего всегда виноваты ртуть или иезуиты.

Революционное воздержание и козни реакции

Французская революция считается наследницей Просвещения. Свой непреложный долг ее деятели видели в борьбе против «тиранов» старого порядка и их приспешников. Революция превозносила античную культуру, воспроизводила ее мотивы, прославляла Брута и его кинжал. Непримиримая борьба с абсолютизмом велась путем мобилизации народных масс и очистительных убийств. Публичное действие преобладало над тайным коварством, идеологическое влияние которого равнялось нулю. Понятно, следовательно, что отравления в это время почти полностью исчезли из политического пейзажа. И все же исчезли не совсем, поскольку они продолжали оставаться полезными в интенсивной идейной борьбе, противопоставлявшей сторонников и противников нового порядка.

Даже при том, что источников мало, можно сказать, что список предполагаемых жертв отравлений, загубленных местными и иностранными сторонниками Старого порядка в течение революционного десятилетия, весьма невелик. Во время Революции проливали в основном кровь, а не яд. В 1797 г. во цвете лет скончался генерал Гош, и эта неожиданная смерть породила слухи. Если же говорить о народе, то есть всего лишь один несчастный Гамен, слесарь, смастеривший пресловутый железный шкаф, в котором нашли компрометировавшие короля документы. Гамен утверждал, что Людовик Капет и королева отравили его, дабы избавиться от неудобного свидетеля. Причем это обвинение не инкриминировалось ни Людовику XVI, ни Марии-Антуанетте во время их процессов. Оно возникло только в 1794 г., когда один депутат Конвента принялся разоблачать «преднамеренную жестокость» «тирана» по отношению к человеку скромного происхождения, заключавшуюся в отравлении. Человек скромного происхождения явно сам присочинил всю историю, дабы избежать упреков в служении «тирану». Расчет оказался правильным: Конвент назначил слесарю компенсацию, начиная со дня «отравления». Вспомоществование оказалось существенным; Гамен прожил еще долго.

Роялистская пропаганда, со своей стороны, также не пренебрегала аргументом использования яда во имя очернения революционеров. Самым ярким эпизодом явилась история смерти Людовика XVII. В задачу данной книги не входит подробный анализ этого загадочного дела. В течение долгого времени оно притягивало к себе внимание историков, поскольку не существовало ответа на вопрос, кем был умерший в июне 1795 г. мальчик. Сегодня спорный вопрос можно считать разрешенным: это в самом деле был сын Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Обстоятельства его смерти положили, между прочим, начало борьбе мнений гораздо менее известной, но очень показательной. Роялистские круги распространяли идею, что, независимо от того, шла ли речь о Людовике XVII или нет, заключенного в Тампле ребенка отравили. Эта подробность добавлялась к описанию отвратительных условий, в которых революционная Парижская коммуна содержала предполагаемого королевского сына. Какой-то депутат якобы громко произнес в стенах Конвента: «Освободить Францию от сына Капета надлежит аптекарю», а Робеспьер посулил огромную сумму тому, кто предоставил бы подходящий медленно действующий яд. 8 июня 1795 г. мальчик в Тампле умер, и уже на следующий день по приказу властей состоялось вскрытие тела, результаты которого опубликовали в официальной газете «Монитёр». Тем не менее уже неделю спустя появилась обвинявшая Конвент брошюра. В ней одному из депутатов приписывалось восклицание: «Поклянемся же в неумолимой ненависти ко всем королям, даже если бы нам пришлось применить против них самое изощренное средство, которое существует в природе – яд!» Анонимный автор утверждал, что в Конвенте насчитывалось достаточно медиков и химиков, знавших неопределяемые яды. В этом смысле в противоположность знаменитой формуле, с которой послали на эшафот Лавуазье, оказывалось, что республика нуждается в ученых. В тексте говорилось также, что конец заключенного ускорило блюдо шпината. Пущенный слух объединял противников Революции, и в 1796 г. он снова всплыл в анонимном сборнике, происходившем из роялистских кругов; теперь речь шла о нескольких попытках отравления.

С событиями июня 1795 г. связана еще одна подозрительная смерть. Доктор Дезо, которому поручили осмотреть предполагаемого дофина незадолго до его смерти, через короткое время неожиданно умер. А между тем этот врач лечил наследника трона еще до Революции и хорошо знал мальчика. Немедленно возник слух, что Дезо не мог не увидеть, что прослушанный им в Тампле пациент не дофин. Настоящего принца якобы подменили, а врача устранили, чтобы эта правда не вышла на свет. Причем, хотя версия, что наследник погибшего короля умер, устраивала не только революционеров, но и братьев Людовика XVI, клеймили и обличали только первых.

И все же приходится признать, что тема отравления не занимала большого места в контрреволюционной пропаганде. Дело в том, что самые страшные преступления, которые инкриминировали Революции, преступления, вызывавшие гнев и отвращение, совершались открыто. Нож гильотины стоил всех кубков с ядом.

Яды реакции, или отравление орлов

Может показаться странным, что истории Наполеона и его сына включены в эту главу. Однако, хотя эти персонажи умерли соответственно в 1821 и в 1832 гг., все, что с ними связано, восходило к идейным спорам времен Революции. Кроме того, к знаменитому императору имеет отношение древний миф об отравлении героя, которого невозможно победить на поле сражения. Здесь обнаруживается классическая схема, противопоставляющая добродетель пороку тех, кто служит тирании.