История одного предателя

Священник, убивающий царя, — эта комбинация явно нравилась Азефу, и он настойчиво уговаривал юношу немедленно же отстраниться от всякого касательства к другим революционным делам и целиком отдаться выполнению данного плана (Об этом последнем плане в литературе до сих пор не было никаких указаний. Автору данной книги о нем известно со слов самого инициатора этого плана. — Надо оговорить, что осуществлен этот план не был не по вине Азефа.).

Был целый ряд и других планов и проектов.

Наиболее серьезными планами, для подготовки которых Азефом делались конкретные шаги организационного характера, были два плана; покушения во время царской охоты и покушения во время поездки в Ревель. Для выполнения первого велась работа по устройству чайной в одной из деревень вблизи от Царского Села, в районе царских охот. Владельцем чайной должен был выступить M. M. Чернавский, который должен был играть роль старика-монархиста, члена «Союза русского народа». Второй из указанных планов предусматривал взрыв царского поезда или нападение с бомбами на улицах Ревеля.

Во всех этих планах элементы игры с революционерами переплетались с элементами игры против полиции.

Нет никакого сомнения в том, что в тот момент Азеф покушения против царя ни в коем случае не допустил бы: этого полиция ему не простила бы, — а рисковать конфликтом с нею, находясь в переделах досягаемости, Азеф меньше всего собирался. Поэтому обо всех конкретных шагах, которые ему приходилось делать в целях удовлетворения желания членов Организации перейти к активным действиям, Азеф полностью и со всеми подробностями рассказывал своему полицейскому начальству. Но, как удается теперь установить с совершенною точностью, в свою работу по собиранию информационного материала и по заведению необходимых для этого связей Азеф посвящал это начальство только в очень и очень небольшой степени; равным образом не сообщал он ему и о тех проектах, выполнение которых должно было быть построено на базе частной инициативы добровольцев, — вроде плана покушения священника: этого рода информационный материал и этого рода связи Азеф, несомненно, накапливал для будущего, — для того времени, когда он будет вне пределов досягаемости для своих полицейских руководителей.

Отношения с Герасимовым у Азефа в этот период были самые лучшие. Степень доверия, которым Азеф пользовался в глазах Герасимова, можно поставить вровень только со степенью доверия, которым он же пользовался в глазах своих коллег по Центральному Комитету: в обоих этих случаях доверие было почти безграничным. Задачею их совместной работы ставилось недопущение покушения на царя, а первым и необходимейшим условием считалось предупреждение возможности разоблачить Азефа. Каждый шаг расценивался под углом его значения с точки зрения «бережения Азефа». Об арестах членов Центрального Комитета и в особенности членов Боевой Организации, не возникало и речи.

Наоборот, если Охранное Отделение иногда по случайным сведениям и без ведома Герасимова производило аресты кого-либо из членов последней, то Герасимов прилагал все усилия для устройства побега этим арестованным, — и при том так, чтобы бегущие не догадались об игре, невольными участниками которой они становились. Никаких выдач от Азефа Герасимов не требовал: случай с Отрядом Лебединцева — единичное исключение.

Это, конечно, не значит, что Азеф не давал никаких сведений. О внутренней жизни Центрального Комитета, а также о работе Боевой Организации, он по-прежнему рассказывал со всеми подробностями, — и Столыпин по-прежнему был в курсе всех нужных ему деталей. Иногда на основании его сведений производились и аресты, — но только на периферии и при том после того, как заранее было взвешено, не вызовет ли данный арест новых подозрений против Азефа. Если Азеф был против того или иного ареста, то всякие разговоры о нем прекращались. Центра во всяком случае не трогали.

Азеф был настолько уверен в этом отношении, что мог позволить себе роскошь рассказа Герасимову о предстоящем поступлении в кассу партии денег от экспроприации в Чарджуе и при этом похвалиться, что из этих денег большая часть идет в его, Азефа, распоряжение: Герасимов не ставил даже вопроса о том, что Азеф должен дать указания для ареста этих сумм, — несмотря на то, что эта экспроприация вызвала особый гнев Столыпина, который отдал приказ во что бы то ни стало поймать организаторов и найти деньги (По сведениям Чернавского в деле ареста организаторов этой экспроприации Азеф некоторое содействие полиции оказал. Но денег ей он, во всяком случае, не отдал.).

«Ведь я же знал, — не без своеобразного юмора прибавляет Герасимов, рассказывая об этом эпизоде, — что значительная часть этих денег все равно останется у нас так сказать в хозяйстве, — поступит в распоряжение нашего человека». Едва ли можно сомневаться, что только убедившись из подобных разговоров в возможности «лояльного» отношения со стороны Герасимова и в этом деле, Азеф рискнул взять на себя организацию вывоза похищенных сумм из Туркестана: операция эта была проведена членами азефовской Боевой Организации с полным успехом.

При этих условиях неудивительно, что Азеф, столь сребролюбивый вообще, в отношении к Герасимову всегда выступал в роли почти что бессребреника: по утверждению Герасимова, за все время их совместной работы он ни одного раза не слыхал от Азефа просьб ни о прибавках, ни о наградных, ни о суммах на покрытие чрезвычайных расходов. Азеф безропотно довольствовался теми 1000 руб. месячного жалования, которые были ему положены Герасимовым еще в 1906 г.: основным источникам его доходов в это годы был не Департамент Полиции.

Едва ли нужно прибавлять, что доверие Герасимова к Азефу распространялось и на область их личных отношений: Азеф знал личный адрес Герасимова, который в этот период проживал конспиративно, под чужой фамилией и скрывал свою квартиру даже от ответственных служащих Охранного Отделения, — за исключением двух-трех наиболее доверенных лиц, Азеф был единственным из «секретных сотрудников» которому этот адрес был доверен, — и он имел право в экстренных случаях являться на эту квартиру в любое время дня и ночи, — только предварительно оповестив по телефону.

Нет никакого сомнения, что такого рода отношениями с Герасимовым Азеф пользовался для того, чтобы выяснить степень осведомленности полиции о внутренних делах партии социалистов-революционеров помимо информации, приходящей от него, Азефа. Характер разговоров, которые велись между ним и Герасимовым, делает несомненным, что он имел возможность таким путем, установить, если не личности других полицейских агентов, то, во всяком случае, те круги, в которые эти агенты могли получать доступ и которых, следовательно, приходилось опасаться, начиная игру против полиции. Равным образом из этих же разговоров неизбежно должен был для Азефа выясняться круг тех лиц, относительно которых в случае такой игры он мог быть совершенно спокоен. Здесь он действовал теми же приемами, какими в свое время он действовал в общении с Ратаевым, — конечно, только с большей осторожностью и осмотрительностью.

Посторонним телом в эту обстановку вклинивались личные дела Азефа, которые в этот момент начинают играть особенно большую роль в его жизни.

Многолетней двойной игре Азефа между революцией и полицией в области политики соответствовала его многолетняя же двойная игра и в области личной жизни. Он умел и ее вести столь же осторожно и тонко, как и игру политическую. В партийных кругах он сумел создать для себя репутацию примерного мужа и семьянина, безмерно привязанного к своим «законным» жене и детям. Элементы такой привязанности в его характере действительно имелись.

Он был чадолюбивым отцом, — и Г. А. Лопатин не напрасно называл его «чадолюбивым Иудой». Но эти элементы искренней привязанности к семье у Азефа всегда мирно уживались с большой любовью ко всякого рода приключениям «на стороне». Еще в студенческие годы, по-видимому, именно такого рода привычки Азефа дали основание студентам-коллегам, имевшим возможность поближе заглянуть в его интимную жизнь, прозвать его «грязным животным». Таким он и был в действительности, и сухие записи филерского наблюдения в течение позднейших лет пестрели заметками о ночах, проведенных Азефом в публичных домах и других злачных местах особого назначения. Сдержанный дома, когда его жизнь была доступна наблюдениям товарищей по партии, он давал волю своим действительным наклонностям, когда пускался в поездки «по партийным делам», — по России и по загранице. И именно эти стороны его личной жизни составляли особенно значительные статьи его расходного бюджета, именно для них ему нужны были такие большие деньги…