От «Барбароссы» до «Терминала»: Взгляд с Запада

Если разногласия между Цейтцлером и Йодлем таили в себе элемент личной неприязни, то вражда между Гудерианом и Клюге носила открытый и скандальный характер. Они почти не разговаривали друг с другом даже на торжественных церемониях, а в мае Клюге обратился к Гитлеру за разрешением вызвать Гудериана на дуэль. Как командующий группой армий «Центр», Клюге был горячим сторонником операции «Цитадель». На протяжении последнего года его группа армий находилась в обороне и ничем не проявила себя. Гудериан же после смещения с командного поста в декабре 1941 года находился в опале, но в феврале 1943 года Гитлер вызвал его в свою ставку в Растенбург, назначил на влиятельный пост генерал-инспектора бронетанковых войск и наделил широкими полномочиями. Для Клюге и других немецких генералов, завидовавших влиянию Гудериана, было нетрудно преподнести его возражения против «Цитадели» как результат опасений, что эта операция может ослабить его контроль над немецкими бронетанковыми войсками.

Тем временем Гитлер через своего старшего адъютанта Шмундта продолжал выяснять мнения полевых командиров. Большинство из них высказалось за проведение операции, но было одно примечательное исключение. Генерал Модель, который командовал 9-й армией и подчинялся Клюге, доложил, что сомневается в успехе наступления. Воздушная разведка и донесения патрулей свидетельствуют о том, что русские знают, где и когда немцы собираются нанести удар, и энергично готовятся к отражению атаки. В ответ на это сторонники операции привели следующий довод. Если русские действительно готовятся дать бой на Курской дуге, то это является признанием стратегической важности этого участка фронта и приведет к тому, что значительная часть советских бронетанковых войск будет втянута в сражение.

Недели сменяли друг друга, и в связи с наращиванием русских сил первоначальный замысел операции «Цитадель» претерпел существенное изменение: из короткого внезапного удара, который должен был сорвать наступательные планы русских, она превратилась в лобовую массированную атаку, пробу сил обеих сторон, исход которой должен был решить весь ход летней кампании 1943 года. [162] В начале мая Гитлер по-прежнему никак не мог решиться утвердить директиву о наступлении, и 3 мая в Мюнхене было созвано совещание командующих армиями и группами армий для обсуждения перспектив операции. На этом двухдневном совещании только Гудериан твердо выступил против наступления (его, правда, поддержал также министр вооружений Шпеер в части, касающейся военной техники и производства вооружений). Цейтцлер и Клюге решительно высказались за наступление. Манштейн, как правило терявшийся в присутствии Гитлера, ограничился заявлением, что наступление имело бы успех, если бы его смогли начать в апреле, теперь же ему трудно составить определенное мнение. Наиболее убедительные аргументы против наступления, казалось, привел сам Гитлер, который, кратко изложив соображения генерала Моделя, завершил свое выступление следующими словами: «Модель сделал правильный вывод, что противник рассчитывает на наше наступление, поэтому, чтобы добиться успеха, нам нужно избрать новый тактический подход».

Однако Гитлер все еще не хотел принимать окончательное решение и в присущей ему манере уклонился от этого, вновь вернувшись к вопросу о танках «пантера». К этому времени было построено только 130 этих средних танков и из них менее 100 вступили в строй. Первоначально планировалось выпустить к концу мая 250 машин. Шпеер объяснил, что возникшие технические трудности теперь преодолены, допущенное отставание успешно ликвидируется и к 31 мая будет выпущено 324 танка. Это означало, что для использования под Курском значительного числа «пантер» начало наступления придется перенести на июнь. Была намечена условная дата 12 июня, чтобы в ожидании окончательного решения начать оперативное планирование и подготовку. [163]

Эти данные о производстве танков обсуждались на отдельном совещании в имперской канцелярии 10 мая. После окончания совещания Гудериан подошел к Гитлеру, и между ними состоялся примечательный диалог, в ходе которого Гитлер признался, что при мысли об этом наступлении «у него начинает болеть живот». Гудериан, горячо убеждавший фюрера отказаться от операции, спросил, почему Гитлер вообще хочет начать наступление на Востоке именно в этом году. Вмешавшийся в разговор Кейтель заявил: «Мы должны начать наступление из политических соображений», на что Гудериан ответил: «Вы думаете, что люди знают, где находится Курск? Миру совершенно безразлично, находится ли Курск в наших руках или нет…» После этого Гитлер, признав, что его самого одолевают сомнения, подчеркнул, что «никоим образом не чувствует себя связанным» в решении этого вопроса. [164]

Если бы выступавшие за проведение операции «Цитадель» немецкие генералы знали правду о приготовлениях русских, едва ли они проявляли бы такой энтузиазм. Первый анализ возможных немецких действий летом 1943 года был сделан советским командованием еще в начале апреля, в нем с поразительной глубиной предвидения предсказывался конечный план операции «Цитадель». [165] В течение двух последующих месяцев русские укрепляли фланги Курского выступа артиллерией и танками гораздо более высокими темпами, чем противостоявшие немецкие армии.

Для координации действий трех фронтов и разработки плана контрнаступления, которое намечалось начать после того, как немецкий натиск выдохнется, Ставка Верховного Главнокомандования направила в апреле в Курск Жукова и Василевского. Они пришли к выводу, что основной удар немцы нанесут из района Белгорода в секторе Воронежского фронта, которым командовал генерал армии Ватутин. В этом секторе оборону держали две ранее участвовавшие в Сталинградском сражении армии — 21-я и 64-я, переименованные теперь в 6-ю и 7-ю гвардейские армии, и сильное бронетанковое соединение — 1-я танковая армия. [166] Северный фас Курской дуги обороняли войска Центрального фронта генерала Рокоссовского. На протяжении мая и июня на фронт подтягивались подкрепления, и в конечном итоге в его состав вошли пять общевойсковых армий — 48, 13, 70, 65, 60-я — в первом эшелоне и 2-я танковая армия — во втором.

Два этих фронта располагали достаточными силами, чтобы сдержать немецкое наступление. Но Жуков, с присущим ему искусством сочетать тщательную подготовку наступления (характерную для планирования Сталинградской битвы) с организацией глубокой обороны (что он продемонстрировал в битве под Москвой в 1941 году), создал позади этих двух фронтов новый Степной фронт [167] под командованием генерала И. С. Конева, в который были включены резервные силы Ставки. Этот фронт в составе нескольких общевойсковых армий, а также 5-й гвардейской танковой армии и шести отдельных танковых и кавалерийских корпусов представлял собой наиболее мощный стратегический резерв, накопленный Советским Союзом за все время войны. Он выполнял три оперативные задачи. Во-первых, служил источником подкреплений для тех участков Центрального и Воронежского фронтов, где могли возникнуть трудности; во-вторых, обеспечивал свежие войска для развития оперативного успеха и контрнаступления, как только немецкое наступление выдохнется; в-третьих, если ход сражения на Курской дуге окажется неблагоприятным, он должен был создать заслон (на заранее оборудованных позициях) у основания дуги — так что, даже если бы немцам и удалось пробиться на флангах выступа, им пришлось бы начинать все сначала, чтобы добиться прорыва советской обороны. Нельзя недооценивать и огневую мощь этих новых советских армий. В целом на выступе имелось больше артиллерийских, чем стрелковых, полков, в некоторых секторах соотношение между ними составляло пять к одному. К началу июля русские сосредоточили здесь более 20 тысяч орудий и минометов всех калибров, в том числе около 6 тысяч противотанковых пушек и 920 установок реактивных минометов.